Москва объявила, что во время третьего президентского срока Владимира Путина она будет продвигать свои интересы за границей при помощи «мягкой силы». Однако представляется, что «soft power» имеет к концепции российской внешней политики такое же отношение, как некогда благосостояние рабочего класса к планам пятилетки.
«Мягкая сила» в XXI веке стала для многих государств одним из важнейших инструментов реализации внешней политики. Она необычайно эффективна, когда речь идет о завоевании очков в таких сферах, в которых традиционные методы даже самой тонкой и опытной дипломатии не приносят и в принципе не могут принести плодов.
Между тем российские стратеги понимают «мягкую силу», скорее в категориях «доктрины Брежнева», работавшей на самом закоснелом этапе существования СССР, чем пропагандировавшейся пресс-секретарем Горбачева «доктрины Синатры» (название которой происходит от песни My way), согласно которой каждое государство соцлагеря могло идти своим путем.
Читайте также: Депардьески-гейт и глобальный курс России
Привыкшие к авторитарным методам российские дипломаты, ultima ratio для которых остается страх перед организованным нападением, не способны понять, что мягкая сила отличается от жесткой не количественно, а качественно. С их точки зрения принцип soft power заключается в том, чтобы добиваться выгодных для России решений путем чуть более мягкого, чем методы советской и постсоветской дипломатии, давления. Для стратегов, которые привыкли претворять в жизнь поставленные перед ними задачи, активно поддерживая сепаратизм (Молдавия), прибегая к энергетическому шантажу (Украина), военному вторжению (Грузия) или устраивая кибератаки (Эстония), «мягкая сила» - понятие чуждое и означает лишь дополнение прежних методов новым фразеологическим оборотом без фундаментального их пересмотра. Это просто вынужденный обстоятельствами отказ от «жесткой» силы, а не новое качество продвижения в мире собственных интересов.
Принимая во внимание образ мышления российского истеблишмента, можно сказать, что попытки обогащения арсенала российской внешней политики элементами soft power обречены на провал. Это нематериальный параметр: государство может быть привлекательным или непривлекательным, как тот или иной человек, но оно не может заставить поверить в свою привлекательность указом или силой. В данном контексте положения российской концепции напоминают действия Нурсултана Назарбаева, который перед началом председательства Казахстана в ОБСЕ в рамках приведения своего государства к европейским стандартам издал указ, по которому в стране «учреждалось» гражданское общество.
Также по теме: Список Путина
Сущность «мягкой силы» заключается в том, что руководящие органы, население и отдельные граждане других стран (осознанно или нет, но в любом случае добровольно) начинают связывать собственные потребности с интересами конкретной страны или организации. Самый яркий и ставший уже классическим пример конфликта традиционного российского мышления о международной политике с сутью функционирования «мягкой силы» - это знаменитый вопрос Сталина «сколько дивизий у Папы римского?»
Россия и сейчас базирует свою силу не на цивилизационной или культурной привлекательности, а на традиционном «твердом» фундаменте: ядерном арсенале, запасах природных ресурсов и эксплуатировании резкого контраста в материальном положении со своими соседями. Россия обретет мягкую силу не тогда, когда задушенный эмбарго Бидзина Иванишвили признает независимость Абхазии, замерзший Виктор Янукович продаст за бесценок украинские газопроводы, а обнищавшие из-за экономического бойкота страны Балтии отдадут банки и промышленность российским олигархам. Россия станет властителем дум в масштабе региона и всего мира, когда количество желающих учиться в МГУ достигнет уровня Гарварда, Russia Today побьет рейтинги CNN (или хотя бы «Аль-Джазиры»), пельмени станут столь же популярны, как гамбургеры из McDonalds, а польский министр обороны приедет в Москву с просьбой разместить под Слупском элементы российской системы ПРО.
Читайте также: Что произойдет в нынешнем году в России?
Пока же невзирая на то, что стратеги говорят о намерении обогатить российскую внешнюю политику новыми элементами (которые бы позволили набрать в паруса ветер XXI века), сложно ожидать повышения ее эффективности и каких-либо качественных изменений. Несмотря на прописанные в официальных документах планы, все указывает на то, что российская дипломатия своим духом и методами будет все так же напоминать здание Министерства иностранных дел на Смоленской площади: аляповатое, грязное и построенное по сталинским образцам.
