Михаил Барышников в накинутом зеленом худи заходит в Teatro Nuovo в Сполето и садится чуть сгорбившись — кажется, что он немного нервничает. За окном по уместному совпадению стоит памятник Джерому Роббинсу (Jerome Robbins), американскому хореографу, который сначал служил для Барышникова вдохновением, а затем, после его драматического побега из России в Соединенные Штаты в 1974 году, сам стал им вдохновляться.
С тех пор Барышников стал эталоном, в соответствии с которым оценивают всех остальных танцовщиков. Он начал выступать в театре имени Кирова (сегодня он известен как Мариинский) как представитель классического стиля — танцор с такой техникой, что каждое исполняемое им па казалось совершенным, а легкость его движения придавала каждому шагу особую силу.
Бежав из Санкт-Петербурга и став третьим великим дезертиром русского балета (после Нуриева и Наталии Макаровой, которые уехали с целью избавиться от творческих ограничений коммунистической системы), он обнаружил в себе и нечто иное: Барышников стал первопроходцем, чье любопытство привело его к работе не только с Джорджем Баланчиным (George Balanchine) и Фредериком Аштоном (Frederick Ashton), но и с современными хореографами, такими как Пол Тэйлор (Paul Taylor), Твайла Тарп (Twyla Tharp) и Марк Моррис (Mark Morris).
Как его тело невозможно было ограничить русской манерой подбора танцовщиков на роли, которая из-за роста (165 см) записывала его скорее в шуты, чем в принцы, так же и его ум никогда не был связан какой-то признанной мудростью. Вся карьера Барышникова отмечена его удивительным, неугомонным интеллектом.
Именно это в каком-то смысле и привело его сюда в Сполето, где в возрасте 65 лет он репетирует, по его собственным словам, «самое сложное выступление в своей жизни».
Читайте также: Гарри Каспаров - Власть совершенно обезумела
Спектакль — адаптация повести «Старуха» авторства диссидентского русского писателя Даниила Хармса, раннего сюрреалиста и абсурдиста, который в 1941 году при Сталине был арестован по обвинению в государственной измене и умер на следующий год в психиатрической больнице, предположительно от голода. «Он определенно не вписывался в соцреализм зарождающегося коммунистического государства», — язвительно говорит Барышников. Новую постановку делает экспериментальный американский режиссер Роберт Уилсон (Robert Wilson), а играют в ней Барышников и актер Уиллем Дефо (Willem Dafoe), оба одетые как персонажи комедии даль арте.
«Это физический театр. Мы поем, танцуем, дурачимся, — говорит Барышников. — Это очень странная смесь интересных и неприятных моментов. Боб понукает нами и просит Уиллема и меня делать какие-то вещи. Иногда мы работаем по десять часов практически без перерыва».
Может показаться, что Барышников жалуется, но это не так. Именно это ему и нравится. «Это растяжка, — говорит он и его глаза сверкают за очками без оправы. — Это волнение. Это пустой желудок. Сегодня я потрачу целый час лишь на один только грим. Целый час. Час, который никогда ко мне не вернется. За час можно постареть».
Он смеется горловым, немного ироничным смехом, этот смех то и дело прерывает нашу беседу. Должно быть, Барышников идеальный гость за ужином: его ум блуждает по волнам политики, истории, танца и культуры, а мысли он выражает очень четко, вставляя в свой голос (по-прежнему с сильным акцентом) резкие и смешные элементы подражания.
В «Старухе», которая будет сыграна в следующем месяце на Манчестерском международном фестивале, а затем отправится на собственный фестиваль городка Сполето, Барышников говорит на русском — языке страны, в которую он после своего побега так ни разу и не вернулся. «Жизнь слишком коротка, чтобы огорчаться, нервничать и все такое, — говорит он. — Меня это не интересует, я не хочу даже думать об этом».
Также по теме: Американское одиночество чернокожей советской легенды
Разве ему самому не любопытно увидеть, как все изменилось с тех пор, как он уехал? «Издалека видно лучше и понять легче, чем если живешь там».
Он рассказывает, что в январе с ужасом отреагировал на новости о том, что художественного руководителя Большого театра Сергея Филина облили кислотой. Прежний руководитель, Алексей Ратманский, который в 2009 покинул Большой и уехал в Нью-Йорк, — близкий друг Барышникова.
«Я был очень рад, когда главным там стал Ратманский. Подумал, что в России происходит нечто правильное, — говорит Барышников. — А затем я очень обрадовался, что он ушел оттуда». Он смеется, на этот раз более мрачно. Ратманский — которого он называет «без сомнения главным классическим хореографом, никого лучше него в России не было» — ушел из-за отравляющей атмосферу политики Большого, которая также обусловила нападение на Филина.
На эту тему Барышников говорит осторожно, но однозначно. «Я не вправе делиться своим мнением, потому что не знаю подробностей. С одной стороны, это настоящая личная трагедия, а с другой, это, конечно, чертова мыльная опера, как и все в России. Это чудовищная реальность и бесконечный уродливый водевиль».
С 2005 года Барышников руководит Арт-центром Барышникова в Нью-Йорке, который дает возможность артистам разных жанров со всего мира экспериментировать и выступать вместе. Он постоянно поддерживал русскую культуру — принимал постановки небольших российских театров и помогал студентам приезжать в Штаты по программам обмена. Центр также выступает в роли очага международной хореографии, его предприимчивая программа составляется в соответствии с личным вкусом Барышникова к новому, невероятному — и прекрасному.
Этот экспериментаторский нюх присущ ему с самого начала. «Будучи классическим танцовщиком, примерно в тридцать с чем-то лет я понял, что если не буду экспериментировать, а буду просто беречь свое тело, то смогу танцевать "Жизель" примерно до 50 лет». Некоторым артистам, говорит он, это кажется полноценной жизнью. Но он сделал иной выбор.
Читайте также: Интервью с Депрадье - о Путине, Саркози и налогах
«Я злоупотреблял своим телом. Я доходил до крайностей. Я перенес 12 операций, я продолжал жать, был немного глупцом, но это было интересно».
Страсть Барышникова к работе с самыми лучшими в любой сфере, к испытанию своего тела и своего ума привела к тому, что карьера его развивалась в самых разных направлениях. Он успел поработать фактически с каждым великим хореографом в области балета и современного танца в Америке и Европе.
«Мною двигало любопытство. Я восхищался их личностями и хотел быть рядом, понимать, что происходит. Что может быть более волнующим и захватывающим? Я хотел быть частью рискованных ситуаций и несколько раз совершенно жалким образом терпел крах, разумеется, но это был полезный опыт».
По мнению некоторых, неудачу он потерпел в течение двух лет в должности директора New York City Ballet (с 1978). Невзирая на то, что Барышников добился превосходных результатов в работе над «Аполлоном» и «Блудным сыном», многие упрекали его в том, что он так и не смог овладеть характерной неоклассической манерой Баланчина. Тем более удивительным представляется его заявление о том, что «New York City Ballet ему по-прежнему роднее, чем American Ballet Theatre».
Учитывая тот факт, что с 1980 по 1989 он управлял American Ballet Theatre, это впечатляющее признание. Но он идет еще дальше: «Я осознал, что не могу быть швейцаром в коммерческом театре. Это была стабильная и славная работа, которая в основном заключалась в поиске средств. Если у вас есть стремление быть выступающим артистом, вам следует заниматься чем-то иным. Чтобы осознать это, мне понадобилось 10 лет».
Это заявление Барышников сопровождает ироничной улыбкой. Однако за работой в American Ballet Theatre последовал один из самых продуктивных — и счастливых — периодов его творческой жизни: тогда Барышников вместе со своим другом Марком Моррисом основал White Oak Dance Project. Маленькая изначально идея выродилась в проект длительностью 12 лет.
Также по теме: В Кировском лесу
«Это не было продуманным решением. Я просто огляделся вокруг — я хотел танцевать вместе с этим великим хореографом и ввязаться в небольшую авантюру. Что может быть интереснее? Кроме того, мы все заработали некое количество денег и отлично провели время путешествуя, это был настоящий рок-н-ролл». Моррисовская пьеса A Wooden Tree, положенная на музыку Айвором Катлером (Ivor Cutler), премьера которой состоялась в Америке, когда-то была ориентирована в основном на Барышникова. «Это началось почти как шутка. Я сказал — ну, если тебе нужна мертвая древесина... А он — а знаешь что...»
Спектакль был отлично принят зрителями — один критик назвал Барышникова «Бетховеном тела», приносящим с годами новые смыслы. Но что вынуждает его поддерживать дисциплину ежедневной работы, которая позволяет ему выступать? «Я хочу сохранить ощущение связи с публикой, говорит он. Не то что бы я в 65 намерен танцевать». Он мурлычет эти слова и делает неопределенный жест руками. «Это будет нелепо, верно?»
Неубывающее желание Барышникова выступать проистекает оттуда же, откуда и всегда: из его любви к акту творчества. Он ощущает себя более счастливым, когда готовит спектакль, чем когда представляет готовое выступление. «Я больше люблю процесс, чем сам факт выступления. Когда начинаешь выступать, это цыганская жизнь. Один день не похож на другой. Просыпаешься утром и начинаешь нервничать. Мне это не по душе. Я люблю выступать, но не люблю все эти нервы. А на репетициях я чувствую себя как дома».
Эта нелюбовь к выступлениям резко контрастирует с пристрастиями Рудольфа Нуриева, о котором он говорит с восторгом. «Руди все время танцевал, он хотел быть на сцене каждый день, что бы ни происходило». Он вспоминает, как в последние годы танцевальной карьеры Нуриева он посетил его в гостинице между двумя спектаклями «Спящая красавица».
«Он принимал горячую ванну, пил чай, выглядел как на известной картине "Смерть Марата". Я сказал — Рудольф, ты похож на мертвую старуху. А он засмеялся. Он был совершенно изможден. А затем он встал и отправился на вечернее выступление, и станцевал тот же самый спектакль с другой балериной. Это невероятно, этим невозможно не восхищаться».
Читайте также: Всего за год Путин заткнул рот оппозиции
У мужчин были и свои разногласия, отчасти потому что Барышникову не нравилось танцевать в нуриевских постановках классики — таких как «Раймонда». Он объясняет: «Во-первых, я был плохим партнером. Я не был сильным, я был невысок ростом. Мне нравилось танцевать с Наталией Макаровой и Джелси Киркланд (Gelsey Kirkland), это меня держало последние годы на классической сцене, но они работали и с партнерами гораздо лучше меня. Кроме того, мне не очень нравилась его хореография. Она была слишком суетливая».
Невзирая на разногласия, Нуриев и Барышников были довольно близки. «Когда он умер, я сказал, что у него была харизма, приземленность простого человека и истинная надменность божества. Он был очень редким цветком, мятущейся и одинокой душой. И вместе с тем ему нравилось жить, нравилось быть на сцене».
Барышникову его жизнь тоже нравится. Его жена Лиза Райнхарт, с которой они воспитывают троих детей, недавно приехала его посетить. Взирая с балкона на красивую итальянскую площадь, Барышников вспоминает, как однажды его друг философ Иосиф Бродский (так в тексте — прим. пер.) сказал: «Мальчишке повезло. Жизнь не так плоха».
Он снова смеется. Он смеется также над тем фактом, что большинство людей моложе 30 лет будут помнить его не как одного из величайших танцовщиков в истории, а как русского любовника Сары Джессики Паркер (Sarah Jessica Parker) в сериале «Секс в большом городе» (Sex and the City). «Ну хотя бы они что-то помнят, хотя на самом деле они не знают моего настоящего имени. Они говорят — ой, смотри, Александр Петровски!»
Наблюдая за репетицией Барышникова на сцене (движения его по-прежнему точны и выверены, как движения мужчины на сорок лет моложе его), видишь, как пылает его стремление к артистической реализации.
«Совершенство недостижимо», — твердо говорит он, улыбаясь. «Это как с игрой в гольф. Но пока в окне горит свет, можно просто стараться мечтать о следующем шаге, или о том, как сделать этот день лучше, или как сегодня быть интереснее, чем вчера. У Бродского было любимое выражение: "Будь хорошим". Будь. Хорошим. К себе, к другим людям, ко всему, что ты делаешь. Это норма, в соответствии с которой люди должны стараться жить. Не трать время попусту. Будь интересным и проявляй интерес». Именно так Барышников всегда и жил.
