Подопечных Романа Абрамова легко вычислить в толпе, входящей в Большой театр перед балетом — если, конечно, знать, кого искать.
Они не похожи на женщин из круга нуворишей с их парчовыми шароварами и сумочками из шиншиллы. На их лицах нет обычного для чиновничьих жен самодовольного выражения людей, которые получают то, что им положено. Нет у них ничего общего и с туристами в дорожных ботинках, с любопытством озирающими мишурную роскошь вестибюля.
Это обычные россиянки средних лет в простых матерчатых пальто, и выражения лиц у них самые целеустремленные. Они собираются на лестницах, а перед первым звонком четко, как синхронные пловцы, разбиваются на группы и вливаются в поток людей, направляющихся по своим местам.
За всем этим наблюдает сам г-н Абрамов, внимательно осматривающий фойе своими проницательными темными глазами. Его задача — организовывать с помощью своих людей в зале аплодисменты и овации по тайной договоренности с артистами. Подобное сотрудничество— наполовину личное, наполовину деловое — может длиться годами и иногда порождает драмы и уродливую месть.
Клакеры, как называют этих профессиональных поклонников, были некогда обычным явлением в величайших мировых театрах, однако в 20 веке эта практика постепенно отмерла. Тот факт, что она продолжает существовать в Большом, возможно, никто бы не заметил, если бы прошлой зимой художественному руководителю балета Большого театра Сергею Филину не плеснули в лицо кислотой. Пытаясь спасти зрение, он перенес множество хирургических операций. В организации нападения позднее обвинили танцовщика Павла Дмитриченко.
Читайте также: Большой театр - тухлое яйцо Фаберже российской культуры
После этого Большой оказался в центре пристального внимания, и на свет вышли некоторые из теневых структур, влияющих на его работу. В России бывает трудно отличить подлинное от искусственного, и раззолоченные театральные залы — не исключение. Что же такое эти крики «Браво!», которые раздаются после очередного блестящего па-де-де, — возгласы восхищенной аудитории или продукт изящной разновидности театрального рекета?
В главном зале Большого театра перед «Лебединым озером» г-н Абрамов выглядел полностью в своей стихии. Как он и обещал, охранники у входа, распахнули передо мной деревянные двери и впустили меня внутрь, как только услышали его имя. Небритый, в потертых джинсы и кроссовках New Balance, он немного напоминал букмекера. Говорить со мной он почти не мог — он сосредоточенно рассаживал своих людей по табуретам и креслам, отсутствующим на официальной схеме зала.
В антракте, многие из выходивших из зала людей подходили к нему поздороваться. Женщина в розовой блузке — судя по всему, мать кого-то из артистов — обратилась к нему в коридоре, прося поддержки клаки на будущем спектакле, однако г-н Абрамов был слишком занят, чтобы с ней говорить, и ей пришлось стоять в коридоре и ждать. Она явно нервничала.
Идея о том, что аплодисменты должны быть спонтанными, сравнительно нова. Римские императоры использовали специально обученных профессионалов, которые смешивались с толпой и в ключевые моменты усиливали слабый одобрительный гул, говоривший о поддержке. Эти методы были доведены до совершенства во французских театрах 18-19 веков. Именно тогда возник термин «клака» (от французского слова, означающего «хлопок ладонью»).
В Парижской опере клакеры во многом определяли успех постановки. В своей «Человеческой комедии» Бальзак писал о главаре театральной клаки: «Все драматурги с Больших бульваров у него в руках: у него, как у банкира, открыт на каждого из них личный счет».
Также по теме: Большой политический театр
В московском театральном мире лицо г-на Абрамова хорошо знают. Это не удивительно — по его словам, он ходит на 300 представлений Большого театра в год. Однако подробности о его деятельности, которую он сам называет «служением» и которой, по его словам, он занимается из-за фанатичной любви к театру, остаются тайной. До сих пор он давал интервью только один раз — в 2004 году. Пресс-секретарь Большого театра Катерина Новикова отказалась дать комментарий для этой статьи, сказав только, что она сожалеет о таком выборе темы.
Когда я спросила о г-не Абрамове российского историка балета и балетного критика Павла Гершензона, он задумался.
«Как Рома попадает в театр? Не знаю», — заявил г-н Гершензон, бывший помощник директора балетной труппы санкт-петербургского Мариинского театра. «Я не знаю, кто он, не знаю, где он живет», — продолжил критик удивленным тоном. «Он — еврей?»
«Я даже не знаю, какая у него фамилия», — добавил он.
По словам г-на Абрамова, его работа основана на простой схеме: клака гарантирует артисту аплодисменты, а в обмен получает положенные ему контрамарки — как правило, две в партер и от четырех до шести в амфитеатр или в бельэтаж. Так как в наши дни клака обычно представляет интересы сразу нескольких артистов, играющих в одном спектакле, г-н Абрамов нередко оперирует множеством мест — в некоторые вечера их бывает до 28. Это впечатляет, если учесть, что билеты на «Лебединое озеро» могут стоить от 300 до 500 долларов.
По мнению некоторых источников, клакеры также зарабатывают на перепродаже контрамарок. Г-н Абрамов категорически это отрицает, говоря, что администрация Большого контролирует ситуацию. Он утверждает, что она сразу заметила бы перепродажу, и его бы прогнали из театра. По его словам, мотивация клакеров проще: они — фанатики. («С удовольствием вылил бы ей на голову бочку кислоты», — весело отозвался он о журналистке, оскорбившей одного из его любимцев.) Г-н Абрамов и его помощники наслаждаются близостью к звездам и яростно отстаивают консервативные, классические традиции Большого. Кроме того, им нужны билеты.
Читайте также: Большой театр, мечта богов
Зачем артистам клакеры? По словам г-на Абрамова, опытным танцовщикам аплодисменты нужны для вполне конкретных целей — например, чтобы получить несколько секунд передышки между концом адажио и началом вариации. А молодые просто боятся, что зал встретит их молчанием. Договоренности заключаются тайно. Как рассказывает г-н Абрамов, он вместе с «помощниками» некоторое время следит за перспективными исполнителями, а потом выбирает самых многообещающих и устраивает неформальную встречу.
«Так завязывается первый контакт, затем следующий и так далее. Потом эти контакты перерастают в нормальные рабочие отношения», — говорит он. Предложение — «мы можем включить Вас в наш расклад», — перерастает в длительный симбиоз. С течением времени отношения с артистами иногда портятся. Зачастую, клакеры предпочитают иметь дело с их матерями.
Г-н Абрамов, ставший завсегдатаем Большого театра в 17 лет, говорит об артистах без всякого трепета.
«У них тонкие и трепетные натуры, очень деликатная нервная система и, к сожалению, раздутое самомнение», — заметил он с легкой грустью. У танцовщиков, по его словам, есть еще одна проблема: «Они обычно туповаты. Им можно восемь раз сказать, что они должны делать, и на девятый они все равно пойдут не в том направлении».
В сущности то, чем занимаются он и его команда, — это в определенном смысле, целая наука. Аплодисменты нескольких незаметных, но правильно рассаженных зрителей, учитывающих законы акустики и массовой психологии, а также те технические проблемы, с которыми сталкивается артист на сцене, могут зажечь аудиторию, как спичка газовую конфорку, заставив неофитов подумать, что они видят виртуозное исполнение.
Также по теме: Советские оперные дивы и кремлевские правители
«Зритель не верит себе, зато верит окружающим, — объясняет балетный критик Вадим Гаевский, познакомившийся с клакерами еще подростком, в 1940-х годах. — Когда он слышит, что кто-то агрессивно и интенсивно аплодирует, он начинает думать, что происходит нечто исключительное, а он не обратил на это внимания. Обычно люди не хотят выглядеть дураками и присоединяются к аплодисментам, чтобы никто не заметил, что они что-то пропустили».
Это особенно актуально для Большого театра, который сильно изменили нефтяные деньги и рыночная экономика. Сейчас вместо знатоков-балетоманов советских времен его зал заполняют люди, которые могут позволить себе билеты. Те, кто хорошо относится к клаке, считают ее отзвуком предыдущих поколений, эпохи простых трудящихся, со страстью к классическому балету.
Не секрет, что бывает, когда исчезает клака, говорит г-н Абрамов. «Посмотрите любую запись спектакля в Большом — там будут крики "Браво!", овации, актеры много раз выходят на аплодисменты, раскланиваются, — объясняет он. — Теперь пойдите в Мариинский театр, и оцените гробовое молчание, сопровождающее "Лебединое озеро"».
Танцовщики не любят публично говорить о клакерах. Многие из полудюжины бывших и действующих танцоров Большого театра, с которыми я беседовала, называли клаку положительным явлением, утверждая, что она оживляет зал, набитый сонными туристами и номенклатурой.
Многие также вспоминают тот восторг, который они чувствовали в юности, когда клака отмечала их, признавая одними из тех немногих, кто сможет далеко пойти. Сам г-н Филин на заданный в феврале вопрос о клакерах ответил, что он вырос у них на руках.
Читайте также: Балет Большого театра в плохом состоянии
«Можете считать этих людей домовыми Большого театра», — заявил он.
Впрочем, нежелание танцовщиков говорить о клаке может быть также вызвано осторожностью: клакеры из Большого театра славятся обидчивостью и мстительностью, и у них есть немало хитроумных способов мешать артистам выступать. Разозлить их может, например, отказ танцора от долгосрочной договоренности выдавать им контрамарки — а такие вещи нередко случаются, когда артист набирается уверенности и больше не нуждается в гарантированных аплодисментах.
Одна балерина, согласившаяся говорить только на условиях анонимности, рассказала, как она старалась максимально тактично разорвать отношения с клакой, в надежде избежать конфронтации.
«Фактически, в итоге я просто от них пряталась, скрывалась, — вспоминает она. — Они искали меня через мою мать — нашли ее в театре и спросили: "Почему она нам не звонит и не заботится о контрамарках и билетах для нас?"»
Крайне редко бывает так, что танцор публично бросает клаке вызов. В 2004 году только что ставшая прима-балериной Мария Александрова разозлила г-на Абрамова и его людей, заявив, что не нуждается в их поддержке. (Г-жа Александрова отказалась дать для этой статьи свой комментарий.) Широко известен конфликт между г-ном Абрамовым и танцовщиком Николаем Цискаридзе, связанный с аналогичным заявлением. По словам обеих сторон, в отместку клакеры устроили против артиста целую кампанию, направленную на то, чтобы отвлекать его в ключевые моменты.
Когда его спрашивают о подробностях, г-н Цискаридзе сладко улыбается.
«Можно начать аплодировать в неподходящий момент, — говорит танцовщик, контракт которого с Большим театром закончился этим летом. — Можно случайно уронить монетку на барабан. Можно начать смеяться. Можно закашляться. Много людей могут начать кашлять одновременно, когда идет тихая сцена. Закон все это не запрещает, и сделать ничего с этим нельзя».
Также по теме: За что немцы русский театр любят
Когда г-ну Абрамову об этом напоминают, он принимает сочувственный вид. Да он и его люди время от времени мстили артистам. Например, рассказывает он, они могли начать неритмично хлопать, когда танцор выполнял фуэте — трудную череду поворотов.
«Коля из-за нас много раз падал, потому что я с ним годами воевал и устраивал такие вещи, — говорит он о г-не Цискаридзе. — Он, бедняга, как-то запорол целую вариацию в "Раймонде", сбился и рухнул носом в пол. А однажды на "Щелкунчике" ‘я заставил его прервать отличное фуэте, и он сел на пол задом к залу. Мы все так смеялись».
Он замолчал, потом продолжил: «Но я очень об этом сожалею, искренне раскаиваюсь и признаю, что был неправ».
По словам г-на Абрамова, он решил навсегда отказаться от любых форм саботажа три года назад — после сердечного приступа. Оглядывая своих людей — мужчин и женщин, большинству из которых сильно за 50, — он спрашивает себя, не станут ли они последним поколением клакеров в Большом театре. С каждым годом, проходящим с момента распада Советского Союза, люди, одержимые настолько сильной страстью к балету, встречаются все реже.
«Понимаете, у меня нет ничего в жизни кроме этого, — заметил он мне. — Ни один нормальный человек не выдержит восемь представлений "Баядеры" подряд. Или 20 "Щелкунчиков" за десять дней».
Впрочем, в тот вечер, времени для самоанализа у г-на Абрамова не было: «Лебединое озеро» неслось к своему зловещему, экстатическому финалу.
Сперва крики «Браво! Браво!» исходили от сидевшего на табуретке в конце ряда кресел мужчины из команды Абрамова, за которым при ходьбе тянулся сильный запах одеколона. Однако затем балерина исполнила 32 великолепных фуэте, и кто кричит, стало непонятно. Крики шли отовсюду.
Когда упал занавес, большая часть зрителей отправилась в гардероб, но десятка два человек еще стояли в первом ряду и скандировали: «Браво! Браво!», пока блестящие от пота исполнители трех главных партий отдавали прощальные поклоны. В основном это были клакеры г-на Абрамова. Их можно было отличить, если присмотреться.
Танцовщики и клакеры стояли всего в паре метров друг от друга, задержавшись вместе еще на миг, перед тем, как рабочие сцены начнут разбирать декорации. Понять, где кончается любовь и начинается притворство, было невозможно.
