Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Сноуден, Мэннинг и Ассанж – наши новые герои

Как показала история с АНБ, разоблачительная деятельность в наше время абсолютно необходима, так как позволяет сохранять «публичный разум».

© REUTERS / Jonathan ErnstВоеннослужащий Брэдли Мэннинг
Военнослужащий Брэдли Мэннинг
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Разоблачители необходимы, чтобы «публичный разум» продолжал жить. Ассанж, Мэннинг, Сноуден – вот наши новые герои, образцовые примеры новой этики, соответствующей нашей эпохе цифрового контроля. Это не просто разоблачители, оповещающие власти о незаконной деятельности частных компаний, - они разоблачают и махинации самих властей в сфере «частного применения разума».

Мы все помним полную надежды и веры улыбку Обамы времен его первой президентской кампании. «Да, мы можем!» – мы можем освободиться от цинизма эпохи Буша и обеспечить американскому народу справедливость и благосостояние. Сейчас, когда США продолжают тайные операции и расширяют разведывательные сети, шпионя даже за собственными союзниками, легко можно себе представить, как возмущенные избиратели кричат Обаме: «Неужели вы можете использовать беспилотники для убийства и следить за союзниками?» А Обама в ответ шепчет со зловещей улыбкой: «Да, мы можем».

Однако подобная персонализация проблемы упускает главное: выявленная разоблачителями угроза свободе имеет глубокие, системные корни. Эдварда Сноудена (Edward Snowden) нужно защищать не только из-за того, что его деятельность разозлила и обеспокоила американские спецслужбы, но и потому что она пролила свет на то, чем занимаются в меру своих технологических возможностей все великие (и не очень) державы – от Китая до России, от Германии и Израиля. США совсем не одиноки на этом поле.

Разоблачения Сноудена подвели фактическую базу под наши подозрения о том, что за нами следят и нас контролируют. Их уроки носят глобальный характер и не ограничиваются стандартными антиамериканскими выводами. Ни от Сноудена, ни от Мэннинг мы не узнали ничего, в чем и так не были бы уверены. Но одно дело – знать в общем, и совсем другое – иметь конкретные данные. Это немного напоминает ситуацию с изменой сексуального партнера: можно смириться с абстрактным знанием об этом, но узнавать подробности – скажем, видеть фотографии – будет больно…

Когда-то давно, в 1843 году, молодой Карл Маркс писал, что германский ancien regime «только лишь воображает, что верит в себя, и требует от мира, чтобы и тот воображал это». В такой ситуации позор властей превращается в оружие. Как выразился сам Маркс, «надо сделать действительный гнет еще более гнетущим, присоединяя к нему сознание гнета; позор – еще более позорным, разглашая его».

Это в точности наша нынешняя ситуация: мы сталкиваемся с бесстыдным цинизмом представителей существующего мирового порядка, которые только воображают, что верят в свои идеи демократии, прав человека и т. д. Разоблачения WikiLeaks делают позор – властей и наш, раз уж мы терпим над собой такие власти, – еще более позорным, разглашая его. И в первую очередь стыдиться нам следует повсеместно идущего процесса постепенного сужения пространства для того, что Иммануил Кант называл «публичным пользованием разумом».

В своем знаменитом ответе на вопрос о том, что такое просвещение, Кант противопоставляет «частное» и «публичное» пользование разумом: первое происходит в рамках общественно-институционального порядка, в котором мы живем (наша страна, наше государство), второе – в рамках универсальных и международных. «Публичное пользование собственным разумом всегда должно быть свободным, и только оно может дать просвещение людям. Но частное пользование разумом нередко должно быть очень ограничено, но так, чтобы особенно не препятствовать развитию просвещения. Под публичным же применением собственного разума я понимаю такое, которое осуществляется кем-то как ученым, перед всей читающей публикой. Частным применением разума я называю такое, которое осуществляется человеком на доверенном ему гражданском посту или службе», – писал он.

Заметим, что Кант расходится здесь с идеями нашего либерализма: государство для него входит в сферу «частного», связанного с конкретными интересами, а размышления отдельных людей по общим вопросам относятся к сфере «публичного» применения разума. Это кантовское различение особенно актуально для интернета и других новых медиа, разрывающихся между свободным «публичным использованием» и растущим «частным» контролем. В нашу эпоху облачных технологий нам больше не нужны мощные личные компьютеры: программы и информацию можно получать по запросу, пользователи могут получать доступ к сетевым инструментам и приложениям через браузеры.

Однако этот чудесный новый мир – лишь одна сторона дела. Пользователи получают доступ к программному обеспечению, которое хранится где-то далеко, в кондиционированных помещениях с тысячами компьютеров. Как было сказано в одном тексте, пропагандирующем облачные вычисления, «детали процесса отчуждаются от потребителей, которым больше не нужно ни разбираться в технологической инфраструктуре, ни контролировать ее – они находятся «в облаке», обеспечивающем поддержку».

Ключевые слова здесь – отчуждение и контроль. Чтобы управлять «облаком», нужна система мониторинга, контролирующая его работу, причем от пользователей такая система по определению скрыта. Чем более тот маленький предмет (смартфон), который я держу в руках, персонализирован, прост в использовании и «прозрачен» в работе, тем больше вся структура должна полагаться на работу, которая делается где-то еще, на целую сеть машин, координирующих пользовательский опыт. И чем более этот опыт личностен, спонтанен и прозрачен, тем в большей мере он регулируется невидимой сетью, подконтрольной государственным ведомствам и крупным частным компаниям, которые руководствуются собственными скрытыми интересами.

Идя по пути государственных секретов, мы рано или поздно приходим к той роковой точке, в которой юридические нормы, определяющие, что именно секретно, становятся секретными сами по себе. Кант некогда сформулировал базовую аксиому публичного права: «Несправедливы все относящиеся к праву других людей поступки, максимы которых несовместимы с публичностью». Тайный закон, закон, неизвестный гражданам, легитимизирует деспотизм и произвол тех, кто его проводит в жизнь. Примеры этого приводятся в недавней статье о Китае под заголовком: «В Китае засекречена даже информация о том, что именно засекречено». Докучливые интеллектуалы, поднимающие шумиху о политических репрессиях, экологических катастрофах, бедности в деревнях и так далее, отправляются на годы за решетку за выдачу государственных тайн. При этом многие из законов и норм, определяющих режим секретности, тоже засекречены, поэтому людям бывает трудно понять, что и когда они нарушают.

Всеохватывающий контроль над нашими жизнями так опасен не потому, что мы можем утратить частную жизнь и «Старший брат» узнает все наши личные секреты. Ни одно государственное ведомство в мире не способно на такое – не потому что они знают слишком мало, а потому что они знают слишком много. Сам объем данных чересчур велик, и сколько бы ни создавалось сложных программ для выявления подозрительных сообщений, компьютеры, обрабатывающие миллиарды единиц данных слишком глупы, чтобы правильно их оценивать. Поэтому неизбежны нелепые ошибки, в результате которых ни в чем не повинные люди оказываются в списках потенциальных террористов – и это делает государственный контроль над средствами коммуникации еще опаснее. Не понимая, за что, не сделав ничего незаконного, каждый из нас может оказаться в таком списке. Вспомните легендарный ответ редактора одной из газет Херста, когда магнат его спросил, почему он не уходит в давно заслуженный отпуск: «Я боюсь, что когда я уйду, здесь воцарится хаос и все рухнет, но еще больше
я боюсь обнаружить, что, когда я уйду, без меня все будет идти по-прежнему и окажется, что, на самом деле, я не нужен!» Нечто вроде этого можно сказать и о государственном контроле над нашими коммуникациями: мы должны бояться, что у нас больше не будет секретов и что государственные спецслужбы будут все о нас знать, но еще больше мы должны бояться, что они не справятся с этой задачей.

Именно поэтому разоблачители необходимы, чтобы «публичный разум» продолжал жить. Ассанж, Мэннинг, Сноуден – вот наши новые герои, образцовые примеры новой этики, соответствующей нашей эпохе цифрового контроля. Это не просто разоблачители, оповещающие власти о незаконной деятельности частных компаний, - они разоблачают и махинации самих властей в сфере «частного применения разума».

Нам нужны Мэннинг и Сноудены в Китае, в России, повсюду. Существуют страны, режимы в которых намного жестче, чем в США – представьте себе, что было бы с кем-нибудь типа Мэннинг в российском или китайском суде (для начала, скорее всего, не было бы никакого публичного разбирательства). Впрочем, мягкость Америки не следует преувеличивать: да, она обращается с узниками не так жестоко, как Китай или Россия, но благодаря своему технологическому превосходству она и не нуждается в такой жестокости (хотя вполне готова к ней прибегать, когда это нужно). В этом смысле США даже опаснее Китая, так как их контролирующие меры не воспринимаются как таковые, а Китай свою жестокость демонстрирует в открытую.

Соответственно, мало играть на противоречиях между государствами, как сделал Сноуден, использовавший Россию против США. Нам нужна новая международная сеть, способная организовать защиту разоблачителей и распространять поставляемые ими сведения. Разоблачители – наши герои, так как они доказывают, что если это могут власти имущие, то и мы это можем.