В 1984 году, будучи студентом последнего курса университета, я пошел в кино для того, чтобы посмотреть фильм «Парни что надо!» (The Right Stuff). И кое-что в этом фильме меня действительно поразило. Во-первых, вид из космического корабля Джона Гленна (John Glenn), вид планеты Земля - на большом экране это было просто прекрасно. Мне захотелось самому это увидеть. Во-вторых, товарищеские отношения между семью основными астронавтами – как все они были дружны, как они поддерживали друг друга, как они не готовы были предавать друг друга. Я захотел стать частью такой организации.
Все это вновь оживило детскую мечту, дремавшую в течение многих лет. Мечта эта состояла в том, чтобы вырасти и стать астронавтом. И я просто не мог избавиться от нее. Я должен был ее реализовать. Поэтому я решил стать студентом, и мне повезло - меня приняли в Массачусетский технологический институт (MIT).
Во время обучения в Массачусетском технологическим институте я обратился в НАСА и сообщил о своем желании стать астронавтом. Я заполнил анкету и получил в ответ письмо, в котором говорилось о том, что особого интереса ко мне нет. Я подождал пару лет и вновь направил им свою заявку. В ответ я получил примерно такое же по содержанию письмо. Я обратился к ним в третий раз, и добился интервью, в результате которого они лучше узнали, кто я есть. Но и после этого они сказали мне «нет».
Я обратился к ним в четвертый раз. 22 апреля 1996 года я знал, что мне обязательно позвонят, независимо от их решения. Я снял трубку, и это был Дейв Листма (Dave Leestma), глава подготовки летных экипажей Космического центра имени Джонсона в Хьюстоне.
Он сказал: «Привет, Майк. Это говорит Дейв Листма. Как у тебя настроение сегодня утром?»
Я ответил: «Я даже не знаю, Дейв. Вы должны мне это сказать».
Он сказал: «Ну, я думаю, что оно должно быть достаточно неплохим после этого телефонного звонка, так как мы хотим сделать из тебя астронавта».
Читайте также: «Хаббл» глубже заглянет в комос
Спустя 13 лет после этого, 17 мая 2009 года, я нахожусь на борту космического шаттла «Atlantis» и готовлюсь к выходу в открытый космос и обследованию космического телескопа Hubble. Наша задача в тот день состояла в том, чтобы починить вышедший из строя прибор. Он использовался учеными для обнаружения атмосферы на очень удаленных от Земли планетах. Расположенные в других солнечных системах планеты можно изучать с помощью спектрографов и затем сделать вывод о том, есть ли среди них похожие на Землю и возможна ли на них жизнь. И как раз тогда, когда стали поступать первые результаты, вышел из строя блок управления электропитанием питанием этого устройства. Он перегорел. И его уже нельзя было использовать.
И не было возможности заменить это устройство или его починить, поскольку перед запуском этот аппарат был подготовлен для космического полета и надежным образом закрыт. Это было сделано для того, чтобы никто не мог его испортить. Он был защищен с помощью панели доступа, заблокированной в результате выхода из строя блока управления электропитанием. Сама панель была прикреплена 117 шурупами с шайбами, и для дополнительной безопасности винтовая резьба была залита клеем для того, чтобы уже никто не смог их отвинтить. И, понятно, установленная панель выдержала запуск, и, практически, уже не было возможности добраться до нее и починить.
Однако мы на самом деле хотели восстановить работоспособность телескопа Hubble, и поэтому начали работать. Спустя пять лет мы разработали план действий в открытом космосе. Мы придумали около сотни новых приспособлений для работы в космосе – и затратили на это немало средств налогоплательщиков, миллионы долларов – в этой работе принимали участие тысячи специалистов. Вместе с моим приятелем Майком Гудом (Mike Good), которого мы называем Буэно, мы должны были выйти в открытый космос. Но именно мне предстояло провести ремонтные работы.
А внутри корабля оставался Дрю Фьюстел (Drew Feustel), один из моих лучших друзей. Он должен был зачитать мне контрольный перечень. И мы несколько лет тренировались. Для нас были изготовлены специальные инструменты, а еще нам дали набор личных инструментов для того, чтобы мы могли тренироваться в нашем офисе в свободное время, во время завтрака, после работы, в выходные дни. Мы стали одинаково мыслить. Он говорил, а я делал. У нас выработался наш собственный язык. И вот настал день, когда надо было выйти в открытый космос и выполнить эту работу.
Также по теме: Обновление камеры для тестирования телескопа Вебба
Больше всего после выхода из шлюзовой камеры в тот день меня беспокоил тот путь, который я должен был проделать до телескопа, так как он находился сбоку от космического челнока. А с борта шаттла, через его край, он выглядел как настоящая скала, по которой, казалось, надо было пройти путь в 560 километров для того, чтобы добраться до нашей планеты. А удобных поручней там не было.
Когда мы совершаем выходы в открытый космос, мы любим цепляться нашими космическими перчатками к чему-то и чувствовать себя при этом хорошо и уверенно. Я добирался на нужного места по боковой части шаттла, но там уже вообще не за что было ухватиться. Я должен был держаться за трос, за шланг, за выступы или за винты. А я, вообще-то, совсем не карлик. А в отсутствии гравитации можно ненароком разогнаться и улететь в космическое пространство. Я понимал, что у меня есть страховочный трос, который, вероятно, меня удержит, но у меня было еще сердце, относительно которого я не был так уверен. Я понимал, что меня смогут затащить назад, но я не был уверен в том, что именно будет прикреплено у них на другом конце страховочного троса, когда меня втащат в космический корабль. Так что все это меня очень беспокоило. Я не спешил и, преодолев этот коварный путь, я, наконец, добрался до телескопа.
Первым делом я должен был снять поручень на телескопе, блокировавший съемную панель. На нем было два шурупа сверху, и их удалось отвинтить без каких-либо проблем. Еще один шуруп был внизу справа, и его я без труда удалил. А вот четвертый шуруп не поддавался. Мой инструмент крутился, а этот шуруп нет. Я посмотрел на него с более близкого расстояния, и увидел, что он был срезан. И тогда я понял, что я не смогу снять поручень, а это означало, что я не смогу добраться до съемной панели с ее 117 шурупами, по поводу которых я переживал в течение почти пяти лет; это означало, что я не смогу добраться до вышедшего из строя блока управления электропитанием, что означало, что мы не сможем починить этот аппарат в этот день, что означало, что все эти высоколобые ученые не смогут обнаружить жизнь на других планетах. И во всем буду виноват я.
Я понимал, что они напишут в будущем в своих научных книгах. Все это станет моим наследием. Мои дети и мои внуки будут читать об этом в школьных классах: мы смогли бы узнать о существовании жизни на других планетах, но папа Габби и Дэниела сломал космический телескоп Hubble, и теперь мы ничего не узнаем.
Читайте также: Телескоп «Хаббл» помог разгадать тайну галактик-признаков
Сквозь весь этот только начавшийся кошмар я посмотрел на моего приятеля Буэно, а он находился рядом и был готов оказать мне помощь, но он не мог взять на себя выполнение моей роли. У него была собственная зона ответственности, но именно я был подготовлен для того, чтобы провести оказавшуюся более сложной часть ремонта. Это я должен быть починить эту штуковину. Я повернулся назад и посмотрел на кабину корабля, где находились пять других членов команды, и я осознал, что ни на одном из них не было скафандра.
Они не могли выйти в открытый космос и помочь мне. И после этого я посмотрел на Землю; я посмотрел на нашу планету и подумал: там внизу миллиарды людей, но никто из них не в состоянии решить эту проблему. Никто не сможет мне помочь.
Я ощутил глубокое одиночество. И это не то одиночество, которое возникает, когда ты в субботний вечер остаешься один на один с книгой. Я чувствовал себя оторванным от Земли. Я чувствовал, что остался один, а все, что я знал, что я любил и что меня поддерживало, казалось очень далеким. А затем стало темнеть, и температура начала падать.
Мы двигались со скоростью 28 000 километров в час, и за девяносто минут мы совершали один оборот вокруг Земли. Это означало 45 минут солнечного света и 45 минут темноты. Когда космический корабль входил в зону темноты, это была не просто темнота. Это была самая темная темнота, которую мне только доводилось видеть. То есть полное отсутствие света. Становится холодно, и я ощущаю этот холод и чувствую наступающую темноту. И это только усугубляет мое одиночество.
Затем в течение примерно часа мы делали все, что было возможно. Я поднимался вверх по корпусу шаттла и спускался вниз, пытаясь понять, где мне нужно быть для того, чтобы взять другой инструмент и попытаться решить существовавшую проблему, но ничего не помогало. А затем, приблизительно через час с четвертью, мне сообщили, что я должен переместиться в переднюю часть корабля, добраться до отделения с инструментами и взять оттуда прижимное устройство и клейкую ленту. Я тогда подумал – у нас заканчиваются идеи. Я даже не знал, что у нас на борту есть такая лента. И я будут первым космонавтом, использовавшим клейкую ленту во время работы в открытом космосе.
Также по теме: Марсианские хроники
Но я следовал полученным указаниям. Я добрался до передней части шаттла, открыл отделение с инструментами и там оказалась клейкая лента. И в этот момент я был совсем рядом с передней частью орбитального корабля, прямо перед иллюминатором, и я знал, что там находится мой друг, который пытается мне помочь. И я даже не мог подумать о том, чтобы взглянуть на него, потому что был так расстроен из-за того, что все пошло не так, как надо, несмотря на все затраченные нами усилия при подготовке к полету.
Однако краем глаза через шлем, ну, то есть, боковым зрением я вроде как видел, что он пытается привлечь мое внимание. Я посмотрел на него, а он засмеялся, заулыбался и показал мне жестом, что все о’кей. И тогда я подумал: кто-то еще готовится к выходу в открытый космос? Но я не могу с ним разговаривать, потому что они все услышат. Ну, то есть Хьюстон, Центр управления. Поэтому я стал вроде как играть с ним в игры. Я, типа, говорю: вы что там, с ума сошли?
И я не хочу на него смотреть, понимая, что он сейчас покажет мне средний палец, потому что в случае неудачи он может войти в историю вместе со мной. Но он показывает мне, что все о’кей. Просто ты должен побыть в космосе немного дольше. Ты все делаешь отлично. Просто побудь там еще некоторое время.
И если в моей жизни было время, когда мне больше всего был нужен друг, тот это было именно в тот момент. И там был мой приятель – совсем как в том фильме, где была показана дружба двух парней. Я ему совершенно не верил. Я считал, что удача от нас отвернулась. А еще я думал о том, что, если я потерплю неудачу, то, по крайней мере, вместе со своим лучший другом.
И когда я повернулся для того, чтобы еще раз пройти по этому коварному пути, на связь вышел Хьюстон и сообщал нам о своих намерениях. Люди из Центра управления предложили, чтобы я заклеил этой лентой нижнюю часть поручня и попробовал оторвать его от телескопа. Они сказали, что для этого понадобится усилие примерно в 30 килограммов.
Дрю отвечает и переспрашивает: «Усилие в 30 килограммов?»
Читайте также: Новый глаз для гигантского российского телескопа
Затем он говорит: «Масс, мне кажется, что сил у тебя достаточно. Что ты думаешь?»
Ну а я говорю что-то вроде: «Еще бы, Дрю. Давай сделаем это».
Я вернулся к телескопу и взялся за поручень, а в это время Хьюстон опять вышел на связь, и там говорят: «Хорошо, Дрю, твои ребята справятся с этой работой, но в настоящий момент мы не получаем сигнала с камеры, установленной на шлеме Майка». Я установил эти камеры на мой шлем для того, чтобы они там видели все, что я делаю. Это смахивает на то, как мама смотрит через плечо, когда ты делаешь свои уроки.
И они говорят: «Мы не получаем сигнал в течение трех минут, но вы и так знаете, что времени у нас остается мало, поэтому, если надо…» А я в это время думаю: давай сделаем это сейчас, пока они не видят. Я заклеиваю поверхность в этом мест на тот случай, если оторвутся какие-то части, и в Центре будут беспокоиться по этому поводу, на все этой уйдет еще один час, и тогда мы вообще не сможем починить это штуковину. Мы и так уже столкнулись с большим количеством проблем.
И я говорю: «Давай сделаем это, пока папы и мамы нет дома. Давайте повеселимся». А еще я говорю: «Дрю, я думаю, что мы должны сделать это сейчас».
А Дрю говорит: «Давай!» И бац – эта штука отрывается. Я достаю инструмент с электрическим приводом, и теперь у меня есть доступ ко всем 117 шурупам с их шайбами и клеем и я готов заняться каждым из них. Я включаю инструмент, но ничего не происходит. Я тут я вижу, что батарея полностью села.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Буэно, который в своем космическом скафандре смотрит на меня и как будто спрашивает: «Ну, что еще произойдет сегодня?»
Также по теме: Российский запуск - заявка на крупнейший телескоп
А я говорю: «Дрю, батарея разрядилась. Я теперь снова должен пойти к шлюзовой камере, чтобы поменять батарею и перезарядить кислородный баллон». Так как у меня оставалось мало кислорода; мне надо было подзаправиться.
А он отвечает: «Давай!» И я стал двигаться назад по борту шаттла, и в это время заметил две вещи. Во-первых, этот коварный путь, от которого у меня сердце уходило в пятки, оказался совсем не таким страшным. А еще я понял, что в течение пары часов борьбы с возникшими проблемами я прошел по этому пути около 20 раз, и страх мой улетучился, потому что не было времени для того, чтобы дрожать, как осиновый лист, а надо было просто делать свою работу. А это было важнее всех моих забот, и вообще было даже забавно перемещаться туда-сюда по этим металлическим конструкциям.
Во-вторых, я заметил, что стал ощущать солнечное тепло. Мы приближались к дневному участку. А свет в космосе, если вы находитесь в светлой зоне, самый яркий, самый чистый из того, что мне доводилось до этого видеть, и он приносит с собой тепло. Я почувствовал его, и настроение у меня начало улучшаться.
На самом деле оставшаяся часть работы в открытом космосе прошла нормально. Мне удалось все отвинтить, и заменить блок управления электропитанием, а затем все опять закрутить.
Электропитание заработало. И аппарат вернулся к жизни. В конце выхода в открытый космос, спустя восемь часов, я оказался в шлюзовой камере и готовил все к тому, чтобы вместе с Буэно пройти на борт шаттла. Но мой командир говорит мне: «Эй, Масс, у тебя еще 15 минут до того времени, когда Буэно будет готов. Ты не хочешь выйти из шлюзовой камеры и понаслаждаться открывающимся видом?»
Я вышел из шлюзовой камеры, взялся за трос и добрался до поручня, и затем просто стал смотреть.
На Землю – с высоты телескопа Hubble, то есть с расстояния в 650 километров. Оттуда видны все изгибы. Можно видеть округлость нашего дома, нашей родной планеты. И это самая великолепная вещь из того, что мне довелось увидеть. Это все равно что смотреть на царство небесное. Это рай.
Читайте также: Как Китай догнал Россию в космосе
И я подумал: это тот вид, который я представлял себе, сидя в кинотеатре в те далекие годы. И, глядя на Землю, я также заметил, что я могу повернуть голову и увидеть Луну, а еще звезды и Млечный путь. Я могу увидеть нашу вселенную. А еще я могу повернуться назад и посмотреть на нашу прекрасную планету.
Именно в этот момент я изменил свое отношение к Земле. Потому что для меня она всегда была своего рода надежной гаванью, где я могу ходить на работу, или быть дома, или отвозить детей в школу. Но тут я осознал, что это не так. Она представляет собой космический корабль. И я понял, что я всегда был космическим путешественником. Все мы и сегодня находимся на космическом корабле под названием «Земля» посреди вселенского хаоса, вращаясь вокруг Солнца в Млечном пути.
Через несколько дней мы вернулись на Землю. На летном поле нас встречают наши семьи. Затем я еду на машине домой с моей женой, с детьми на заднем сидении. И она начинает рассказывать мне о том, что она делала в то воскресенье, когда я выходил в открытый космос. Следя за сообщениями телеканала НАСА, она поняла, как грустно мне было в тот момент. Она также уловила печаль в моем голосе, которую она раньше никогда у меня не замечала, и это стало ее беспокоить.
Жаль, что я не знал этого, находясь на орбите, потому что я испытывал одиночество, тогда как Кэрол все это время думала обо мне. Мы свернули с дороги и стали подъезжать к нашему дому, я уже увидел соседей, вышедших на улицу. Они украсили мой дом - там повсюду были американские флаги. А мой сосед напротив держал в руках пиццу пепперони и шесть бутылок пива - две вещи, которые мы, к сожалению, все еще не можем брать с собой в космос.
Я вышел из машины, и все стали меня обнимать. На мне все еще был голубой летный костюм, и люди вокруг меня говорили о том, как они рады, что я вернулся, и что все прошло так великолепно. И я понял – о, Боже! - что мои друзья думали обо мне все это время. Они тоже были со мной.
На следующий день состоялась церемония возвращения; мы произносили речи. Инженеры, работавшие с нами в течение всех этих лет, наши наставники, сотрудники Центра управления – все они стали рассказывать о том, как они сходили здесь с ума, пока я там, вверху, пытался справиться со своим маленьким кошмаром, совершенно один. О том, как они получили решение из Центра управления полетами имени Годдарда (Goddard Space Flight Center) в Мэриленде и о том, как вся команда в то воскресенье пыталась найти решение, а затем они все проверили и сообщили нам.
Я понял, что в то время, когда я чувствовал себя таким одиноким, когда я ощущал себя оторванным от всех остальных – в буквальном смысле, как будто я был вдали от нашей планеты, – на самом деле я не был одинок: мне помогали члены моей семьи, друзья и коллеги, с которыми я работал. Это - люди, которых я любил и которые беспокоились обо мне. Они были со мной все это время.
Майкл Массимино - ветеран НАСА, он совершил два полета в космос (STS-109 в марте 2002 и STS-125 в мае 2009 года); в общей сложности он пробыл в космосе 571 час и 47 минут и, кроме того, в течение 30 часов и 4 минут он находился в открытом космосе; Массимино окончил Колумбийский университета, а также Массачусетский технологический институт, имеет степень доктора наук. В настоящее время он является исполнительным директором Космического института Райса (Rice Space Institute) в Университета Райса (Rice University) – в дополнении к своим обязанностям в Офисе астронавтов (Astronaut Office) в НАСА.
