Во вторник вечером, когда судья на процессе по делу Михаила Косенко Людмила Москаленко начала зачитывать свое решение, услышать ее можно было с трудом — даже самому Косенко. Зал судебных заседаний в Москве был битком набит журналистами, активистами и его сторонниками, которые стояли на столах и опирались на стены. Температура в маленьком помещении была чем-то средним между полуденным летним зноем и русской баней. Москаленко говорила тихо, едва слышно, как будто вердикт зачитывал робот, у которого вот-вот сядет батарейка.
38-летний Косенко обвинялся в нападении на полицейского и в участии в «массовых беспорядках». Суд над ним стал частью более крупного дела, возникшего из демонстрации протеста 6 мая 2012 года. Тогда марш против президента Владимира Путина, состоявшийся за день до его инаугурации на третий срок, вылился в столкновения с полицией, которые произошли возле Болотной площади — неподалеку от Кремля.
В рамках этого дела обвинения предъявлены 28 фигурантам, которых государство пытается представить как участников спланированного заговора или путча, задуманного за рубежом и осуществленного в Москве. Косенко первый, кому вынесен приговор, и возможно, он создал прецедент для остальных. Как минимум, этот процесс подает сигнал о том, что Кремль не только полон жадной решимости осудить обвиняемых по «болотному делу», но и хочет закрутить гайки все представителям оппозиции и сочувствующим.
Зайдя в зал суда, я сел рядом с женщиной по имени Галина Сергеева, которая представилась как тетя Косенко. Когда Миша был маленький, рассказала она мне, он любил читать, и всегда сидел, уткнувшись то в одну историческую книгу, то в другую. «Его можно было назвать чудаком», — сказала Сергеева, а затем назвала племянника «настоящим гуманистом, без какой-либо агрессии». По ее словам, после окончания школы, а это было в конце 80-х, Косенко легко мог поступить на исторический факультет Московского государственного университета. Но, добавила она дрогнувшим голосом, «он пошел в армию». А в армии его жестоко избили сослуживцы, и он получил сотрясение мозга.
Читайте также: Критик Кремля между тюрьмой и митингами
Государство объявило его инвалидом. Косенко поставили диагноз «шизофрения в мягкой форме», и он больше десяти лет проходил стандартное амбулаторное лечение. Михаил вел обычную тихую жизнь, сидя в основном в своей московской квартире, где он жил вместе с сестрой Ксенией. Там он слушал радио и читал книги по истории коммунизма. В конце 2011 и начале 2012 года, когда в Москве возникло масштабное оппозиционное движение, у Косенко появился шанс принять в чем-то участие, оказаться среди единомышленников и выразить свои политические идеи. «Ему понадобилось какое-то время, чтобы все это переварить», — сказала мне прошлой весной Ксения. Но он не переставая говорил о том, «как это здорово, как это воодушевляет».
6 мая Косенко один отправился на марш протеста. Что произошло в тот день на Болотной площади, до сих пор остается неясным: полиция изменила маршрут шествия, ничего не сказав ни его организаторам, ни участникам; и возникшие в результате столкновения кажутся в большей степени спонтанными и беспорядочными, чем организованными. Косенко во время столкновений схватили и арестовали. На следующий день его освободили, оштрафовав на 500 рублей, что соответствует примерно 15 долларам. А спустя месяц, 8 июня 2012 года в квартире у Ксении зазвонил звонок. Вошли полицейские и схватили Михаила. Он не сопротивлялся. «Пожалуйста, не наводите здесь беспорядок», — попросил он, когда его выводили на улицу.
По словам адвокатов Косенко, в первые дни после ареста следователи почти не обращали внимания на его состояние здоровья, да и на него самого тоже, коль уж на то пошло. Вместо этого они спрашивали о его политических взглядах и убеждениях, что он думает о разных лидерах оппозиции, включая Алексея Навального, который 6 мая был в первых рядах демонстрантов. (Навальный пришел во вторник в зал суда, чтобы выслушать приговор, а позднее заявил, что Косенко держался «спокойно и мужественно», подав «пример всем нам».)
Сначала Косенко не давали антидепрессанты, которые он принимал регулярно более десяти лет. Ксения навещала его в тюрьме и говорила, что выглядит он ужасно. После обследования, длившегося час, специалисты из государственного центра Сербского (того самого, что в советские времена отправлял диссидентов в психиатрические лечебницы) объявили, что Косенко «опасен для себя и для окружающих», и назвали его умственно неполноценным. Это означало, что его дело будут рассматривать отдельно от остальных, а в случае вынесения обвинительного приговора Косенко отправится не в тюрьму, а в психиатрическую клинику. Он немедленно опротестовал диагноз.
Также по теме: Толоконникова в аду мордовской колонии
Суд над Косенко начался в ноябре прошлого года. Выдвинутые против него обвинения были путаными. Так, Косенко обвинили в избиении сотрудника полиции, что вызвало у последнего сотрясение мозга; однако в тексте упоминается лишь то, что Косенко ударил полицейского по телу и по руке. По ходу процесса доказательства начали выглядеть все более неубедительно — в другой системе уголовного судопроизводства наверняка возникло бы впечатление, что дело разваливается.
На допросе один из полицейских сказал, что не узнает Косенко, и не видел, кто бил его коллегу. Предполагаемая жертва избиения боец ОМОНа Александр Казьмин сказал, что не помнит, бил его Косенко или нет. Косенко «просто стоял рядом», — заявил он. «Даже если Косенко и нанес мне повреждения, я не желаю ему ничего плохого, — добавил он. — Я не хочу, чтобы товарищ Косенко сидел в тюрьме». Единственного свидетеля из полиции, который заявил, что на Казьмина напал Косенко, допрашивали на закрытом заседании, и все в тот день были вынуждены ждать в коридоре.
Да и в остальном дело это выглядит ничуть не лучше. Единственное вещественное доказательство, на которое смогло указать обвинение, было найдено во время обыска в квартире Косенко. Это одежда, в которой он был 6 мая на марше протеста. Более того, президент независимой психиатрической ассоциации Юрий Савенко подверг критике диагноз Центра Сербского, сказав, что методика проведения экспертизы была неправильной и имела «карательный» вид, что характерно для «использования психиатрии в политических целях».
На прошлой неделе у Косенко появилась возможность произнести в суде последнее слово. Он, как и многие другие обвиняемые на процессах с политической подоплекой, от диссидентов-антисоветчиков 60-х годов до женщин из Pussy Riot, не стал говорить о деталях своего дела, а обратился к более масштабным вопросам политических тенденций в России. «Наш народ привык к страданиям», — сказал Косенко, продолжив затем речь о «восточной модели общества» в России, в которой «свобода променяна на комфортную жизнь». По его словам, страна нуждается в ротации власти, а не в «вечном существовании одного-единственного режима». Как бы то ни было, это не слова неуравновешенного, невменяемого и опасного в своем помешательстве человека — хотя это было понятно с самого начала.
Читайте также: В Россию возвращается настоящая политика
Однако все это нисколько не обнадежило ни Косенко, ни Ксению, ни сотни людей, собравшихся во вторник в центре Москвы возле здания Замоскворецкого суда. Российская система уголовного судопроизводства это неповоротливая, не прислушивающаяся к голосу разума машина, которая, если ее завести, может ехать только вперед. В ней прослеживается бюрократическая инертность и солидарность — ведь ни один судья не захочет испортить показатели прокурора, а тем более свои собственные — а также заметно давление сверху. Но явный политический резонанс «болотного дела» лишь еще больше предопределил судьбу Косенко.
К пяти часам вечера Москаленко закончила зачитывать вердикт, на что у нее ушло почти два часа, и стало ясно, что Косенко признан виновным и отправится в психиатрическую клинику. Чтение она закончила под возгласы «Позор!», раздавшиеся в зале. Косенко молча повернулся, чтобы судебные приставы надели на него наручники, а потом вышел в их сопровождении в коридор. Приговор этот в некотором роде бессрочный — Косенко будут лечить принудительно, и ровно столько, сколько сочтут необходимым врачи.
Карательная психиатрия для Москвы не новость. В 60-е и 70-е годы она была одним из излюбленных методов советского государства по изоляции и оказанию давления на отдельных диссидентов. В 1969 году Центр Сербского (он тогда назывался институтом) заявил, что диссидентка Наталья Горбаневская, публиковавшая самиздатовские произведения о протестах против ввода войск в Чехословакию, страдает от «вялотекущей шизофрении». В своей книге о правонарушениях в советских психиатрических больницах она написала о том, как «под предлогом лечения тех, кто не желает отказываться от своих убеждений, подвергают физическим пыткам, вводя им в больших дозах хлорпромазин и сульфазин, который вызывает шок и серьезное физическое недомогание».
Но тогда, пусть весьма извращенно, Кремль объяснял свои действия тем, что держать диссидентов в психиатрических лечебницах он вынужден, так как видит в их образе мыслей нечто неподобающее. Советское государство выступало за что-то, а эти люди, можно сказать, были инакомыслящими. Но что касается Косенко, то здесь даже непонятно до конца, в чем его вина, если не считать того, что он в тот майский день очутился не в том месте и не в то время. Но этот недуг психиатрическим лечением не исцелить.
