Алогичный довод о том, что Путина следует считать героем американских консерваторов, мог произвести на свет учредитель этого издания, который в прошлом году заявил, что в «войне культур за будущее человечества» российский президент Владимир Путин является «одним из нас», а также назвал бывшего члена советской коммунистической партии и агента КГБ ... палеоконсерватором.
Другие консервативно мыслящие ученые мужи подхватили этот мем. Мэтт Драдж (Matt Drudge) назвал Путина «лидером свободного мира», а Виктор Дэвис Хэнсон (Victor Davis Hanson) в своей странной, садомазохистской фантазии предположил, что «Путин - почти как Сатана Мильтона из „Потерянного рая“, который в своем соблазнительном зле стремится к ясности, а может, даже к решающему сражению, причем не просто ради себя, но и ради всех нас».
Затем британский журнал Spectator опубликовал большой «аналитический» материал, в котором предположил, что Путин надеется стать «лидером глобального социального консерватизма». Daily Show даже показала юмористическую передачу Better Off Red (Лучше быть красным), в которой представила Россию в качестве нового консервативного рая.
The Daily Show
Get More: Daily Show Full Episodes,The Daily Show on Facebook
Тирады Путина против гомосексуалистов накануне зимних Олимпийских игр в Сочи помогают понять то, почему некоторым американским консерваторам нравится иностранный политик, предположительно выступающий против западного секуляризма и упадочничества. Но кризис на Украине, как и кризис в Сирии, высветил и выдвинул на первый план политические различия между борющимися с интервенционизмом консерваторами и их неоконсервативными оппонентами. Первые призывают Вашингтон не вмешиваться в «чужие гражданские войны», а вторые предупреждают о тех вызовах, которые усиливающаяся Россия бросает интересам безопасности США.
Нельзя отрицать тот факт, что Россия при Путине демонстрирует дипломатические и военные мускулы, отстаивая свои стратегические интересы. По сути дела, так и должны поступать великие державы, включая Китай, Индию и, если вы забыли, США. В таком контексте мысль о том, что Путин — это новый Сталин, помешанный на идее расширения российской власти, кажется немного фальшивой, когда ее озвучивают американцы, аплодировавшие вторжению в Ирак и Афганистан.
Как я уже объяснял на страницах National Interest, противодействие России попыткам Запада и арабов низложить сирийского президента Асада не следует истолковывать как отражение антиамериканских настроений. Это продолжение традиционной российской политики по сохранению влияния на Ближнем Востоке, а также результат обеспокоенности тем, что «христиане бывшей Византийской империи, включая большую православную общину, подвергнутся преследованиям в случае прихода к власти фундаменталистов».
На самом деле, в рамках такой политики русские также укрепляют связи с Израилем и выдвигают идею о трехсторонней стратегическо-экономической оси Израиль-Греция-Турция, цель которой — сдержать турецкое давление в восточном Средиземноморье. Такая политика должна была вызвать как минимум диссонанс сознания в мягкой форме у произраильских неоконсерваторов.
Точно так же, оказывая воздействие на украинские события, русские защищают свои интересы в стране, которая всегда была частью их стратегической сферы влияния, и где живет население, имеющее с ними общие языковые и религиозные корни. Конечно, Россию можно критиковать за ее действия в Сирии и на Украине. Но когда неоконсервативные и либеральные аналитики продвигают идею о том, что шаги России — это часть стратегии холодной войны, они на самом деле демонстрируют собственное стремление усилить нынешние разногласия с Москвой, переведя их на уровень глобальной стратегической конфронтации.
В то же время, продвигаемый на страницах Spectator Оуэном Мэттьюсом (Owen Matthews) тезис о том, что «Россия решительно вернулась на мировую арену как идеологическая сила. На сей раз ... в качестве защитницы консервативных ценностей» столь же абсурден, как и предположение о том, что мы вот-вот возобновим холодную войну с Москвой. Если второе — это неоконсервативная мечта, то первое — палеоконсервативная фантазия.
То, что Путин создал политический альянс с Русской Православной Церковью и использует националистические и религиозные настроения в обществе для получения поддержки со стороны российского электората, вполне разумно с точки зрения политики. И в этом он не очень сильно отличается от Республиканской партии, которая использует свой альянс с протестантами и с бывшим сторонниками сегрегации с юга страны. Но это отнюдь не показатель того, что российский президент превращает свою страну в некую универсальную модель для консерваторов.
Читайте также: Как агитируют за Путина в российской глубинке
Если хотите, в Путине есть нечто очень русское и даже глубоко провинциальное. Этим объясняется то, почему он так популярен в российской глубинке, и почему мы находим очень странными его манеры. Я полагаю, что точно так же многие европейцы (да и многие американцы с побережья, раз уж на то пошло) не могли понять, почему кому-то может нравиться «ударить по пивку» с простоватым, но очень американским Джорджем Бушем.
Итак, Путин против однополых браков. Ну и что? Почему из-за этого путинская Россия в большей степени становится естественной союзницей консерваторов-традиционалистов из США и Европы, а не исламских фундаменталистов, которые решительно выступают против однополых браков, абортов, феминизма и проявлений секуляризма?
Католический журнал Crisis недавно опубликовал статью, в которой говорится именно об этом, что мусульман следует считать «естественными союзниками» католиков и прочих консерваторов-традиционалистов. Сегодняшний парадокс заключается в том, что Путин состоит в союзе со светским режимом Башара аль-Асада в Сирии, который ведет войну с исламскими фундаменталистами, пользующимися поддержкой и помощью со стороны Саудовской Аравии, остававшейся самой главной союзницей США на Ближнем Востоке как при либеральных, так и при консервативных президентах.
С этой точки зрения идея о том, что Путин должен стать заступником и покровителем американских консерваторов, разумна не более, чем предложение отдать эту роль турецкому президенту-исламисту Тайипу Эрдогану, выступающему с проповедями религиозного учения о божественном сотворении мира. Эрдоган, в отличие от Путина, счастливо живет в браке со своей первой женой и руководит страной, которая, несмотря на все свои проблемы, гораздо меньше коррумпирована и гораздо больше привержена принципам свободного рынка, чем Россия с ее государственной и статичной экономикой, находящейся под управлением путинских политических единомышленников и преступных синдикатов.
Главный вывод состоит в том, что Путин — это, прежде всего, самовластный правый националист, которому, как и фашистско-коммунистической правящей клике Пекина, глубоко безразлично, будут следовать другие страны его политической модели или нет. Главное для него это интересы России — и его собственные.
Наверное, то же самое можно сказать и о коммунистах, которые правили в России в прошлом веке. Они говорили о своей приверженности идеям международной солидарности социалистических партий, но в итоге национальные интересы России всегда брали верх над любыми универсальными принципами, как это происходит и сейчас.
Вопреки фантазиям некоторых западных палеоконсерваторов, Путин даже не делает вид, что он выступает от имени консерваторов и традиционалистов всего мира. Поэтому странно слышать, как западные критики Евросоюза приветствуют российские попытки сорвать соглашение между Киевом и Брюсселем, заявляя, что Путин пытается защитить национальный суверенитет Украины от посягательств усиливающихся еврократов.
Нелепо изображать Путина союзником евроскептиков, борющихся против создания европейского супергосударства. На самом деле, он хочет привязать Украину к своему Евразийскому экономическому сообществу, которым управляют из Москвы его собственные аппаратчики вместо брюссельских. Это, если хотите, путинское супергосударство для бедных людей.
С учетом всего вышесказанного неудивительно, что многие украинцы предпочитают сближение с ЕС, а не с российским евразийским блоком. И никто не может упрекнуть немцев, французов, поляков и британцев за их попытки противостоять политическим действиям Москвы на Украине — ведь они на собственном горьком опыте научились не доверять России. Это не имеет никакого отношения к светскому направлению движения ЕС. Даже если ЕС распадется, а Францию возглавит Жан-Мари Ле Пен (Jean-Marie Le Pen), французы все равно будут стараться сотрудничать с европейскими странами и искать поддержки у США в попытке создать общий фронт против России.
Поэтому, хотя события на Украине не оказывают прямого воздействия на американские интересы, они заслуживают большего внимания со стороны Вашингтона, нежели кровопролитие в Сирии. Не дать великой державе стать господствующей силой в Европе и создать угрозу своим соседям — это крайне важно для американских интересов. И это должны признать все проницательные внешнеполитические аналитики. А поддерживает великая держава права геев или выступает против них — это к делу не относится.
Это не значит, что путинскую Россию следует рассматривать в качестве угрозы или потенциального противника США, и что нам нужно демонизировать эту древнюю и гордую цивилизацию. Но консерваторам определенно не следует проявлять чрезмерной чувствительности по отношению к дядюшке Владу или выступать в роли апологетов лидера, не разделяющего их взглядов и устремлений. Рейгановское «доверяй, но проверяй» это по-прежнему лучший совет для отношений с российскими руководителями, чьи души нам никогда не удастся понять, как бы долго мы ни заглядывали им в глаза.
Леон Хадар — старший аналитик консалтинговой компании по вопросам геостратегии Wikistrat, автор книги Sandstorm: Policy Failure in the Middle East («Буря в пустыне: провал ближневосточной политики»).
