Ноябрь 2004 года. У разбитой стены на юге города Эль-Фаллуджи в Ираке под работающую камеру я провожу интервью на поле боя с капралам морских пехотинцев Уильямом Уолдом (William Wold). Он только что застрелил шесть человек внутри соседнего с мечетью помещения, и его переполняет смесь адреналина и чувства облегчения.
Он описывает 30-секундный эпизод с грубой прямотой, которую я не встречал за время моей десятилетней работы в качестве военного корреспондента в разных точках планеты. «Это была гребаная маленькая комната, приятель. Гребаная маленькая комната! — он качает головой. — Тридцать пять гребаных очередей. У меня просто душа ушла в гребаные пятки, приятель. Я пытался взять себя в гребаные руки». Теперь он пытается сделать то же самое, но из него вырывается продолжительный стон «О-о!»
«Мне сказали, что я должен зайти в это помещение, — говорит он. — И мой первый боец вошел туда... он увидел человека с автоматом Калашникова, и я сказал, чтобы он убил его, после этого я сам положил шесть человек слева... а другой морпех убил еще двух парней».
Уолд вырос недалеко от Ванкувера, штат Вашингтон. В школьной команде он был полузащитником, и в университете его ждала стипендия как игрока в футбол, но он отказался он нее и записался в морпехи. Его первое задание за пределами тренировочного лагеря состояло в охране президента Джорджа Буша-старшего.
А теперь он здесь, в Эль-Фаллудже, на том месте, где, как скажут потом, происходит самое известное сражение в войне Соединенных Штатов в Ираке. И этот 21-летний парень покрыт потом, грязью и въевшейся пылью, но все это не особенно портит его приятную внешность. Мы беседуем на фоне интенсивного пулеметного огня, залпов танковых орудий и даже авиационных налетов, и при этом разрывы снарядов придают ненужный в данном случае вес его словам.
«Моя невеста боялась, что я вернусь уже другим человеком. Я никогда не смогу рассказать ей о том, что я здесь делал. Я никому и никогда не смогу об этом рассказать. Потому что я не горжусь тем, что я убиваю людей. Я просто горд тем, что я служу своей стране. Я все здесь ненавижу, но одновременно я рад, что я здесь».
Невеста Уолда была права. Он вернется домой другим человеком. Он думал, что его война закончилась, и через несколько месяцев, вернувшись в свой родной дом, он вновь почувствовал себя в безопасности и был окружен любящими его родителями, однако все темные тайны и чувство вины вновь появились у него в голове — как те греки, которые сначала притаились внутри полого деревянного коня, а затем начали безжалостно разрушать древнюю Трою.
Читайте также: «Синдром войны»
История о троянском коне, которого передали в качестве подарка со смертельным оружием внутри, всегда служила аллегорией для деструктивной силы скрытой тайны. То же самое можно сказать об оставленном без внимания чувстве вины, скрытом в головах солдат, - оно обострялось всякий раз в течение тысяч лет после их возвращались домой. Простая предпосылка войны — убийство — подобна упомянутому троянскому коню. Она разрушает сначала тех, кого на нее отправляют, а в конечном итоге и само общество, в которое они возвращаются после ее окончания. Коварный ущерб становится все более разрушительным, так как убийство на войне — в философском смысле проблематичный акт — оставлен за пределами глобального диалога. Как же может самое страшное преступление — убийство — превращаться в героический поступок в ходе войны? Существуют еще и практические соображения: способно ли слишком интенсивное обсуждение убийства вызвать большие сомнения у солдата или даже привести к тому, что он восстанет против этого и откажется защищать нас от существующих угроз?
Я обнаружил этот диссонанс после завершения работы над проектом по заказу компании Yahoo News в 2006 году под названием «В горячей зоне» (In the Hot Zone), в рамках которого я освещал все войны в мире в течение одного года. В течение 368 дней моих путешествий (71 перелет на самолете, 30 стран и 21 война) я обнаружил неоспоримую истину: сам бой представляет собой почти всегда самую короткую и самую незначительную часть любого конфликта, тогда как сопутствующий ущерб и гражданские разрушения являются наиболее продолжительным наследием войны. Но еще более удивительным для меня оказался тот факт, что бывшие солдаты часто сами становились жертвами военных действий. У тех ветеранов войны, с которыми я встречался в самых разных местах — от Сомали до Шри-Ланки, — возникает такое ощущение, что они убивают часть своей собственной человечности каждый раз, когда нажимают на спусковой крючок, и сами становятся после этого частью сопутствующего ущерба.
Карл Марлантес (Karl Marlantes), бывший лейтенант морской пехоты США, воевавший во Вьетнаме в конце 1960-х годов, говорит, что он и его знакомые солдаты не имели какого-то выработанного отношения к тем убийствам, которые им предстояло совершить. «Когда я на самом деле столкнулся со смертью — со смертью тех, кого я убивал, и тех, которые были убиты вокруг меня, — написал Карл Марлантес в своей изданной в 2011 году книге "Что значит быть на войне" (What It Is Like to Go to War), — у меня не было никаких ориентиров, никакого руководства, которые могли бы мне помочь поместить кошмар боевых действий, веселость, ужас, чувство вины и боль в какие-то более широкие рамки, которые помогли бы мне позднее найти какой-то смысл во всем этом».
Теперь мы начинаем понимать, что из всех перечисленных Марлантесом вещей, оставленное без должного внимания чувство вины, возможно, является наиболее опасной проблемой для возвращающихся домой ветеранов. В недавнем исследовании, проведенном Департаментом США по делам ветеранов (US Department of Veterans Affairs), отмечается, что ежедневно примерно 20 ветеранов кончают жизнь самоубийством, то есть почти по одному в час.
Опустошенность, связанная — по крайней мере частично — с полученным в результате участия в боевых действиях посттравматическим синдромом, а также другие имеющие отношение к войне расстройства, представляют собой ту огромную цену, которую приходится платить людям за попытки уклониться от осмысления этой темы. Эта цена настолько огромна, что общее число самоубийств на действующей службе в вооруженных силах США в 2012 году (349) оказалось даже выше, чем количество боевых потерь (295).
Также по теме: Американские морпехи пили, пьют и...
Специалисты Департамента по делам ветеранов обратили внимание на эту эпидемию и в последние пять лет провели целую серию исследований для того, чтобы разобраться в существе возникшей проблемы. Полученные результаты убедительно свидетельствуют о том, что ветераны, убивавшие во время войны других людей, в большей мере страдают от психиатрических проблем и психических срывов. В статье, опубликованной в 2010 году в журнале, посвященном травматическим стрессам (Journal of Traumatic Stress), специалисты Департамента по делам ветеранов опубликовали данные, полученные в результате изучения 2797 солдат, возвращавшихся после участия в операции «Свобода Ирака» (Iraqi Freedom). Около 40% из них сообщили о том, что они убивали или были ответственны за убийства в ходе их службы в том регионе. Даже после прохождения специальной проверки по поводу пригодности для участия в боевых операциях, совершенные солдатами убийства были важным указателем на возможность возникновения посттравматического синдрома, алкоголизма, страхов, проблем в отношениях — и риска покончить жизнь самоубийством.
Вооруженные полученными результатами медицинские работники Департамента по делам ветеранов разработали совершенно новую теорию, которую они назвали «моральная рана» (moral injury), и она говорит о том, что не только травма, вызванная увиденным на войне, губит ветеранов, но еще и чувство вины — в частности, вина по поводу двух вещей: убийства и того, что солдат остался в живых. Смысл этой теории состоит в том, что мы, человеческие существа, довольно устойчивы в том, что касается способности наблюдать за ужасными событиями, не теряя, тем не менее, способности действовать, однако мы не так хороши в том, что касается способности продолжать жить под грузом совершенных недостойных поступков. Даже если убийства и казались оправданными полученными приказами или военной необходимостью, они заставляют наш моральный компас хаотично вращаться.
По мнению психолога Департамента по делам ветеранов Ширы Магуэн (Shira Maguen) из Сан-Франциско и Бретта Литца (Brett Litz) из Бостона, оба они эксперты по военным травмам, ключевой предпосылкой морального ранения, нашей так называемой ахиллесовой пяты, является чувство совершения недостойного поступка (transgression), предательства по отношению к тому, что является правильным. «В контексте войны, — подчеркивают эти эксперты, — моральные раны могут быть получены в результате непосредственного участия в боевых действиях, когда приходится убивать людей или причинять им вред, или вследствие таких косвенных действий, как быть свидетелем смерти или умирания, оказаться неспособным предотвратить аморальные поступки других людей, отдать или получить приказы, которые воспринимаются как серьезные нарушения норм морали. Такого рода действия могут совершаться отдельным лицом или группой людей, это могли быть решения, принятые человеком самостоятельно, или как ответ на полученные приказы командиров». На самом деле командиры несут ответственность не только за психическое здоровье своих солдат, но и за моральные последствия своих приказов, а также за психическое здоровье своих подчиненных в будущем.
Некоторые военачальники были встревожены полученными результатами, и они утверждают, что термин «моральная рана» не соответствуют характеру их солдат. Однако исследователи утверждают совершенно обратное: если солдат ничего не чувствовал, убивая другое человеческое существо, то это следует воспринимать как свидетельство его социопатии. Расстройства, вызванные убийством, свидетельствует о наличии морали, а не о ее отсутствии.
Действительно, Магуэн и Литц указывают на то, что солдат может считать себя «злым и ужасным человеком», человеком недостойным получить «прощение» за то, что он сделал на войне. Ветераны, возможно, чувствуют себя преданными обществом, которое направило их на войну, либо вышестоящими офицерами, поставившими их в такую ситуацию, в результате которой произошло случайное убийство кого-то из своих людей или невинных гражданских лиц.
Читайте также: Война глазами американских солдат
«Когда лидер разрушает легитимность существующего в армии морального порядка и предает то, "что правильно", — подчеркивает в своей книге "Ахилл во Вьетнаме" (Achilles in Vietnam, 1994) психиатр Джонатан Шей (Jonathan Shay), эксперт в области полученных в ходе боевых действий травм, — он тем самым наносит многочисленные ранения своим подчиненным». Возвращающиеся домой ветераны, убивавшие на войне, вероятнее всего, будут страдать от отчуждения и отсутствия цели в жизни, и подобное состояние у них будет вызвано разрушением принятых стандартов и ценностей. Эти проблемы не позволяют человеку вступать в отношения с другими людьми и разрушают их самих. Осуждение самого себя, чувство вины, чувство предательства и стыда, возможно, остаются скрытыми внутри воина до того момента, пока он не вернется домой, а когда троянский конь уже оказался за воротами Трои, элементы разрушения начинают действовать.
Возможно, именно это и произошло с капралом Уильямом Уолдом, который, как и Ахилл в «Илиаде», был смелым и хорошо подготовленным воином, ставшим уязвимым лишь в результате фатального изъяна. Мать Уолда Сэнди сказала, что первое время после того как он вернулся домой, с ним было все нормально, но через несколько месяцев тьма поглотила его. Он перестал есть и вообще не мог спать.
Проступок, который больше всего его беспокоил, оказался резней в мечети, но был и еще более волновавший его эпизод, который был связан со случайным убийством на транспортном блокпосту в Ираке. Туманное описание, которое представила Сэнди в беседе с репортером местного телевидения, было ужасным: «Подъехала машина, которая еще не была проверена, — рассказала она. — Лейтенант говорит: "Замочи их всех". Он выполнил приказ. Затем они подошли к грузовику — там находилась группа маленьких детей. И он был вынужден передавать тела убитых детей их семье».
Вместо того чтобы убивать вооруженных врагов, Уолд по приказу офицера убил нескольких детей. Случайные убийства гражданских лиц во время войны в Ираке, как и в любой другой войне, происходят значительно чаще, чем вы можете себе представить. Количество такого рода случаев настолько велико, что точное ведение их учета может нанести ущерб армии, и, кроме того, подробное документирование может вызвать настоящий кошмар в области работы с общественностью, а также дать возможность использовать погибших в пропагандистских целях другой стороне.
Уолд, как и многие другие солдаты, был способен сдерживать свое чувство вины во время своего нахождения в Ираке. Но домой он вернулся не один, а со своим троянским конем. И именно там, в его «безопасном» окружающем мире, чувство вины и стыда завладело им. Он приобрел зависимость от анальгетиков, который он получал по рецепту, поскольку страдал от ранения, полученной при взрыве придорожной бомбы, а через некоторое время перешел на метадон, который он уже покупал на улице.
Его семье стало ясно, что у Уолда появились серьезные проблемы. Родители показывали его психиатрам, психологам, они делали все, что могли, но, казалось, ничего ему не помогало, и он был неспособен примириться с окружающей его гражданской жизнью. И хотя его мать просила этого не делать, Уолд вновь вступил в морпехи. «Мои братья позаботятся обо мне», — сказал он.
Также по теме: Почему солдат совершает самоубийство?
Но когда врачи морской пехоты обнаружили у него проблемы с наркотиками, они направили его на лечение. Однако он не смог полностью завершить предписанную ему программу реабилитации, и тогда его направили в госпиталь в Сан-Диего, где он должен был дожидаться увольнения.
Однажды вечером несколько друзей навестили Уолда. Они вмести пошли в город, чтобы посмотреть кино и сделать себе татуировки. Уолд не мог вспомнить, принимал ли он в тот день лекарства или нет, и поэтому он принял их еще раз — на глазах у своих друзей. Некоторое время они смотрели телевизор. Когда Уолд заснул, друзья ушли, но они намеревались вернуться утром, чтобы взять его с собой в туристическую поездку.
На следующее утро друзья обнаружили его в постели, в том же положении, в каком он находился в тот момент, когда они его оставили накануне вечером. Уолд уже не дышал. Они начали делать ему искусственное дыхание и позвали медицинских сотрудников для того, чтобы попытаться вернуть его к жизни.
О его смерти было объявлено утром в 9:35. Это было 10 ноября 2006 года, а почти за два года до этого я разговаривал с ним у разрушенной стены в Эль-Фаллудже — а еще это был тот день, когда Корпус морской пехоты США ежегодно отмечает дату своего основания в 1775 год.
Медицинские работники, проводившие аутопсию, пришли к выводу о том, что причиной смерти стало отравление наркотиками — вероятнее всего, Уолд добавил к набору предписанных ему лекарств еще и метадон. В результате эта смесь, судя по всему, и привела к нарушению дыхания, а затем к смерти.
Сэнди считает, что именно морпехи не позаботились должным образом о ее сыне. Но она также знала, что ему нравилась атмосфера товарищества в корпусе морской пехоты, и поэтому она похоронила своего сына в его голубой форме. Она также понимала, что униформа была лишь верхним слоем более сложной истории, истории, связанной с верой, долгом и честью — все это так, то это также история о том, как чувство вины, возникшее в результате совершенного убийства в ходе защиты перечисленных идеалов, может в конечном итоге привести к гибели.
Обе части этой истории были отражены на теле Уолда. На внутренней стороне правой руки у него была татуировка, которую, он сделал накануне своей смерти — великолепное изображение женщины и орла, обвитых развивающимся американским флагом, с надписью: «Все американцы крутые». Однако на второй татуировке, находившейся на правой части его груди, находилось более мрачное послание: пара воздетых вверх рук молящегося со словами «Только Бог рассудит».
Именно осознание нарушения своих собственных моральных правил и попрание существующих норм отличают моральную рану от обычных вариантов посттравматического синдрома. Сегодня стандартное лечение ветеранов, страдающих от полученного в ходе боевых действий посттравматического синдрома, включает в себя продолжительную когнитивную, а также психодинамическую терапию, в ходе которых пациенты описывают свои истории на бумаге или рассказывают о них в устной форме большое количество раз, и делается это для того, чтобы вставить их опыт в определенный контекст и придать ему смысл. Терапия проводится в больничных условиях, и она представляет собой дань многолетней традиции рассказывания историй, особенно в военной среде, смысл которой состоит в разделении военного бремени и военной славы с другими людьми. Так делали греки в своих эпических поэмах и туземные американские племена, сидевшие и беседовавшие вокруг костра, а также воины племени маори, изображавшие эпизоды своих боевых походов в виде татуировок у себя на теле. Литц считает подобную терапию, основанную на использовании реальных событий, «столь эффективной, что ее неприменение должно считаться преступной небрежностью врача».
Читайте также: Секс и современный солдат
Однако для лечения моральной раны, которая часто может сосуществовать одновременно с посттравматическим синдромом, Департамент по делам ветеранов в тестовом режиме использует другой подход: речь идет о состоящей из шести сеансов пилотной программе, которой в настоящее время руководит Магуэн. Называется она «Влияние убийств на войне», а в армии, где традиционно используются разного рода сокращения, ее называют IOK (Impact of Killing in War). Глупый это акроним или нет, в любом случае предложенная программа представляет собой сейсмический сдвиг в лечении полученных на войне травм. В нее впервые включена концепция, в соответствии с которой реальное выздоровление должно включать в себя такие моральные и духовные понятия, как прощение и милосердие.
Первый шаг в программе IOK включает в себя образование: ветераны в буквальном смысле изучают сложные психологические вопросы, связанные с убийством людей на войне, а также проблемы внутреннего конфликта, который возникает в результате подобных действий. Затем они обращают свои взоры внутрь себя, и их учат идентифицировать подобные чувства у себя самого. Третий шаг включает в себя практику самопрощения. В конце ветеранов просят искупить вину за счет индивидуального раскаяния или милосердия.
Кит Мидор (Keith Meador), психиатр, работавший раньше еще и религиозным пастором, занимается разрушением барьеров между умственным здоровьем и заботой о духовной сфере, пытаясь таким образом помочь лечению ветеранов. Его программа, используемая в расположенном в Северной Каролине медицинском центре для ветеранов (Durham VA Medical Center), называется так «Клинические центры по исследованию психических заболеваний и образованию» (MIRECC).
«Часть программы, — отмечает Мидор, — имеющая особое значение, состоит в том, что пациенты не сообщают нам, в чем конкретно нуждается их психическое здоровье или в чем состоят их духовные потребности. Они просто приходят к нам и говорят: "Я страдаю"».
Некоторые небольшие по масштабу исследования и доклады свидетельствуют о том, что эта новая терапия помогает. Действительно, если капрал Уолд является нашим аллегорическим Ахиллом, страдающим от неизлечимой моральной раны, то в таком случае ефрейтора Джеймса Сперри (James Sperry) можно назвать нашим Одиссеем, который после долгих военных походов, наконец, возвращается домой.
Я встретил Сперри, как и Уолда, в 2004 году во время боев за Эль-Фаллуджу в Ираке. Я записал интервью с ним после того, как он получил ранение в первый день этого сражения. Как и Уолд, Сперри вернулся домой с головой, забитой проблемами войны и чувством вины. Однако вина Сперри не была связана с убийством — она была связана с тем, что он сам не был убит, это была вина выжившего на войне солдата. Его подразделение, вероятно, понесло самые большие потери во время этой войны.
Он направил мне сообщение по электронной почте спустя шесть лет после боя в районе Эль-Фаллуджи, в котором он поблагодарил меня за то, что я помог нести носилки в тот день. А еще он спросил, нет ли у меня фотографий его товарищей, погибших в бою. «Я именно тот морпех, которого вы помогли перенести на носилках после полученного мной ранения от выстрела снайпера, — написал он. — Нет ли у вас фотографий того времени, когда я получил ранение, фотографий моих погибших друзей. Я потерял 20 друзей в этой войне и хотел бы получить как можно больше их фотографий».
Также по теме: Когда солдаты были детьми
Это сообщение было направлено в нелегкий период времени в жизни Сперри, когда он боролся с когнитивными расстройствами и безумной головной болью — все это было следствием полученных им физических ранений, а также психологических проблем, связанных с моральной раной. Он отвечал практически всем перечисленным критериям, в том числе у него отмечалось отсутствие цели в жизни, отчуждение, злоупотребление наркотиками и алкоголем, и, кроме того, он несколько раз проявлял и суицидальные наклонности (один раз он даже подвесил петлю к балке своего гаража).
Его выздоровление, продолжавшееся несколько лет, не явилось результатом одного акта, но было следствием постоянной поддержки со стороны семьи и друзей, а также результатом его твердой решимости и использования новаторской программы медицинского центра в Атланте (Shepherd Center in Atlanta), специализирующегося на помощи больным, получившим травмы головы или позвоночника. Этот метод реабилитации основан на лучших традициях восточной и западной медицины, в нем используется йога, акупунктура, гипноз, психотерапия и различные упражнения. Когда были отменены предписанные ему первоначально многочисленные лекарства, тот туман, который накапливался у него в голове в течение многих лет, стал постепенно рассеиваться.
Сперри сделал еще одну важную вещь. Он прервал молчание. Он поделился своей историей со мной для моей книги «О чем не говорят солдаты» (The Things They Cannot Say), он рассказал обо всех своих неудачах, о темных моментах и о возможных успехах. В полном соответствии, судя по всему, с самой древней и истинной традицией воинов, он поделился своей историей как актом веры и как способом лечения для того, чтобы помочь себе и другим, как солдатам, так и обществу, лучше понять то, что приносят внутри себя воины, возвращающиеся домой с войны. Его история привлекла внимание президента Барака Обамы и первой леди, и его дважды приглашали в Белый дом.
Однако этого оказалось недостаточно. В стиле ветеранов, проходящих лечение с использованием терапии IOK, его борьба породила новое чувство цели и привела его с мысли о создании организации «Борьбы продолжается» (The Fight Continues), работа которой направлена на оказание помощи ветеранам, возвращающимся домой. Он делает это, опираясь на идею служения. Сперри и другие члены этой организации были в городе Мур, штат Оклахома, и помогали там в мае прошлого года жертвам разрушительного торнадо.
Капрал Уолд и ефрейтор Сперри — это всего лишь два солдата из почти двух миллионов. По данным Министерства обороны США, начиная с 2001 года, около 2,5 миллиона американцев приняли участие в войне в Афганистане и в Ираке, а 800 тысяч из них направлялись туда больше одного раза. Почти 700 тысяч этих ветеранов, по данным Департамента по делам ветеранов, уже получили статус инвалидов, а еще 100 тысяч ожидают соответствующего решения.
Все они нуждаются в поддержке. Вот что написал Джонатан Шей в своей книге «Ахиллес во Вьетнаме»: «Если вы вкладываете оружие в руки ребенка и направляете его на войну, то вы тем самым оказываетесь в неоплатном долгу перед ним за то, что он сделал со своей душой».
По крайней мере лучшее, что мы можем сделать, это разобраться в том, что он привезет с собой домой. Если мы сможем проявить больше внимания к последствиям конфликта, то элементы разрушения, возможно, когда-нибудь будут окружены элементами надежды внутри полого коня, протаскиваемого через наши ворота.
