Наш журналист Кристиан Нееф когда-то наблюдал своими глазами закат Советского Союза. Теперь он снова живет в Москве — и понимает, почему Россия так сильно меняется под руководством Путина.
Тот, кто говорит, что Москва стала непригодной для жизни, что она стала шумным и забитым автомобилями молохом, ошибается. Жить в этом городе непросто, но летом даже Москва преображается и хорошеет. Она становится пестрой, легкой и иногда даже сюрреалистичной. Как, например, в ту июньскую ночь, когда я получил от клуба «inbar» приглашение в Loft 19.0.5 на церемонию награждения лучшего бармена России.
Компания подобралась веселая. Местом проведения мероприятия стали бывшие цеха построенной более ста лет назад фабрики. Дресс-код предписывал явиться на церемонию в смокинге, но это не помешало многим прийти в белых летних костюмах, джинсах или даже в шортах. Посетители пили французскую водку, гватемальский ром и танцевали с победителем конкурса барменов по всему клубу. Потом — на дворе было уже почти три часа ночи — они отправились следом за ним в его бар «Менделеев» — самый популярный во всем городе. Он расположен в подвале под какой-то китайской забегаловкой, в переулках неподалеку от Большого театра, а на его двери даже не висит табличка с названием.
Когда я в последний раз приехал в Москву надолго (это было в 1983 году, и задержался я здесь на целых 13 лет), спонтанность и фантазия были, пожалуй, последними понятиями, которые были применимы по отношению к этому городу. На дворе стояло советское время, и жизнь граждан была наполнена тогдашней рутиной. 1 мая каждый год проходили демонстрации трудящихся на Красной площади, а 7 ноября — военные парады. А церемонии прощания с почившими генеральными секретарями Коммунистической партии проводились в Колонном зале Дома Союзов. Мне почему-то запомнилось, что здесь всегда было холодно, и казалось, что Москву от Европы отделяли тысячи и тысячи километров.
Сейчас, в июне 2014 года, поприветствовать меня приехал поэт и писатель Евгений Евтушенко — культовая фигура для Советского Союза 1960-х годов. Сейчас ему уже почти 82 года. Речь зашла об Украине, и Евтушенко сказал: «Тот, кто утверждает, что Россия — это не Европа, оскорбляет Россию. Потому что в этом заключается величие этой страны, ее способность быть одновременно Европой и Азией, и чем-то еще».
Насколько европейской стала Россия за те 18 лет, что я провел в Германии?
В советские времена я жил в квартале, построенном специально для иностранцев на юго-западе Москвы. По периметру стоял высокий забор, а на въезде на территорию стоял шлагбаум, у которого дежурила милиция, не пускавшая советских граждан — якобы, чтобы не мешать «частной жизни» иностранцев. Сейчас я живу в центре города. Вокруг моего дома в тихом переулке, построенного после изгнания Наполеона, растут липы и каштаны. По соседству когда-то жили нобелевские лауреаты Борис Пастернак и Михаил Шолохов.
Читайте также: Россия - война против либерализма
Следы советских времен исчезают здесь особенно стремительно. В соседнем переулке некий инвестор буквально втиснул между другими старыми домами восьмиэтажный новый дом, в котором продаются пентхаусы площадью по 500 квадратных метров за 15,9 миллиона долларов. А в соседнем доме в скромной комнатке за тяжелой железной дверью располагается президиум Совета ветеранов 2-го Украинского и Забайкальского фронтов. По крайней мере, так написано на дверной вывеске. Неподалеку, но в таких же скромных условиях обитает Совет ветеранов службы контрразведки российской армии. Бывшие победители в наше время вдруг оказались побежденными.
Если бы в этих переулках не был виден блеск золотых куполов православных церквей, а тротуары были более ухоженными, то можно было бы представить себе, что ты находишься где-нибудь в парижском квартале Сен-Жермен-де-Пре, где когда-то жили Сартр и Пикассо. Или, например, где-нибудь в Лондоне.
Мне здесь нравится. Мне нравятся французская булочная, Тирольское кафе и бар, в котором предлагается на выбор 30 сортов бельгийского пива. Мне нравятся и сонные консьержки в подъезде моего дома, и киргизский дворник, предложивший мне купить туфли от Dolce & Gabbana, и священник из церкви напротив, готовый отпустить все мои грехи, если я куплю свечу за сто рублей. А еще мне нравится сидеть на террасе ресторана «Журфак» на углу, где оркестр под названием «Sweet Dreams» («Сладкие грезы») играет музыку в стиле «свинг» или «рок-н-ролл».
Современная Москва мало чем отличается от западных городов. Она стала европейской — в этом Евтушенко прав.
Но потом я прихожу домой и включаю огромный телевизор с функцией HD, который мне в течение всего нескольких часов доставил интернет-магазин «Эльдорадо», и меня начинают одолевать сомнения. Город изменился, но и люди тоже изменились. Город стал более западным, а русские стали более русскими.
В книге «Время секонд хенд», в процессе написания которой белорусская писательница Светлана Алексиевич опрашивала россиян об их чувствах после крушения советской империи, кто-то сказал: «Россия поднялась с колен. Это опасный момент».
Эту опасность можно почти потрогать руками. Здесь все вертится вокруг двух слов: «сила» и «слабость». И я чувствую, что мой уютный переулок является своего рода «Липовой улицей» («Липовая улица» («Lindenstraße») — название популярного немецкого телесериала, выходящего на экраны, начиная с 1980-х годов — прим. пер.), вымышленной улицей-обманом.
Какой бы канал ни включил телезритель — повсюду господствует насилие. Причем, речь идет не о голливудских боевиках, а о насилии со стороны государства. И осуществляют его люди в форме — в синей полицейской, в коричневой армейской или в камуфляжной, которую носят бойцы российских элитных подразделений. Глядя на них, видишь, что это настоящие мужики: они преследуют противников, ловят их и задерживают, обязательно нанося им при этом удары по физиономии. Все они говорят на жаргоне, причем, не только в кино. Даже президент страны любит этот язык.
Также по теме: Письмо из Москвы - атмосфера в стране отвратительная
Иногда я даже не знаю точно, вижу ли я очередной сериал или новости с Украины. Иногда вымысел и реальность переплетаются. Когда российское телевидение показывает кадры из украинского Славянска, они часто имеют мало общего с действительностью: там показывают лишь окопы, горящие самолеты, детей, прячущихся в подвалах от бомбежки, и мужчин, стреляющих из автоматов. Как правило, эти кадры сопровождаются тревожным, почти кричащим голосом диктора. На российском телевидении почти никто и никогда не говорит спокойным, размеренным голосом.
Пару дней назад я получил электронное письмо от одной знакомой из Магадана — города на Тихом океане, в шести тысячах километров от Москвы. Она переправила мне письмо, только что полученное по WhatsApp из Славянска: «Начался штурм. Взорвана заправочная станция. Десятки людей погибли. Каждые десять метров лежат тела убитых мирных граждан! Скопируйте это и отправьте дальше. Они хотят уничтожить все наше население...»
Большинство россиян верят в подобные сообщения, и никто не задается вопросом, как же на самом деле обстоят дела на востоке Украины. Почему в российских СМИ называют героями людей, которые атакуют солдат украинской армии и сбивают пролетающие мимо самолеты украинских ВВС. И почему все то, что Россия поддерживает на востоке Украины, запрещено на территории самой России: народные мэры, референдумы о независимости отдельных областей, вооруженная борьба за автономию и т.д. Согласно опросам, 61 процент россиян приветствуют тот факт, что на востоке Украины находятся вооруженные граждане России.
Пресс-секретарь Патриарха Московского, то есть предстоятеля Русской православной церкви, говорит, что Священное Писание «не запрещает христианам применять насилие по отношению к внешним и внутренним врагам Отечества».
То есть, это не изменилось за 31 год, прошедший с моего первого приезда в Москву: по телевидению по-прежнему нет объективных новостей — там царят агитация и пропаганда, и любое изображение сопровождается соответствующим комментарием. Саркастическим, если речь идет об Украине. В свое время у власти находилась Коммунистическая партия, сегодня у власти находится Путин. Но это как раз не имеет значения: государство по-прежнему не позволяет своим гражданам мыслить самостоятельно.
Повсеместно присутствует также привычка к насилию, этот печальный результат сталинских времен. Один из советников Путина сказал недавно, что российская армия должна нанести украинской смертельный удар, от которого та никогда не оправится. Потому что «киевская хунта» должна задохнуться.
Читайте также: Россия становится лидером антизападного мира
«Русскому человеку нужна идея, от которой у него побегут „мурашки“ по коже, а по спине заструится холодный пот», сказал один из опрошенных в книге Алексиевич. Он имел в виду при этом советские времена, но также и времена уже после распада СССР.
Россия, которая представляется вполне открытой для мира, если смотреть на ситуацию в Москве, на самом деле сейчас вновь одержима «идеей фикс». Она ощущает себя осажденной крепостью и обязательно хочет продемонстрировать миру собственную силу. Я могу общаться, с кем хочу: и со своей знакомой, живущей в Магадане, и со старыми знакомыми в Москве. И все эти люди говорят: «Мы все боремся против них». Я, как бы то ни было, остаюсь иностранцем, «западником». И я заметил, что в последнее время мы стараемся избегать этой темы — независимо от того, сидим мы дома и пьем пиво или на даче жарим шашлык.
Но в России сила и слабость являются не только категориями из области популизма. Ультраконсервативные силы, которые поддерживают Путина и в руках которых сейчас находится телевидение, говорят не только о том, что Запад переживает декаданс, потому что с толерантностью относится к феминизму и гомосексуализму. Они говорят также, что лишь Россия защищает так называемые «настоящие европейские ценности», и требуют, чтобы их собственное общество вновь стало «мужественнее».
Одна моя знакомая заговорила недавно о «наших мужчинах», которые сейчас находятся на Украине, и это звучало гордо и требовало уважительного отношения к себе. А я вдруг почувствовал нечто совсем иное: эта страна отворачивается от матриархата советских времен и возвращается к патриархальной модели поведения.
В советские социалистические времена доминирующую роль играла женщина. Каждый ребенок, начиная с самого рождения - в детском саду, в школе, в поликлинике и т.д. - имел дело почти исключительно с женщинами. Женщины имели в его глазах моральное превосходство, лучшее образование и во всех остальных смыслах были лучше. Их былое стремление к эмансипации означало конец мужского превосходства, написала российская публицистка Соня Марголина после распада СССР. Советские мужчины страдали от недостатка признания и отсутствия успехов. Формально они считались кормильцами своих семей, но фактически были лишь инфантильными, потому что слишком рано начали семейную жизнь и не смогли справиться с печальной для них реальностью.
«У русских женщин нет нормальных мужей. Они холят и лелеют их, носятся с ними — отчасти как с героями и отчасти как с детьми», описала Марголина это состояние.
Теперь же неоконсерваторы требуют, чтобы появился «настоящий мужик» — жесткий, властный, агрессивный, выносливый, упорный, уверенный в себе и немногословный, который повел бы страну за собой. И многие женщины принимают этот образ. Потому что та роль, которую они играли в советские времена, приносила им признание других, но одно лишь разочарование, когда речь шла об их семейной жизни.
Следствием всего этого является эта ставшая уже перманентной «мужественная игра мускулами», которая совершенно противоречит западноевропейскому стилю. Когда Карл Лагерфельд (Karl Lagerfeld, немецкий дизайнер модной одежды — прим. пер.) пару лет назад сказал, что российские мужчины «просто ужасны», в России по этому поводу поднялось много шума. Но он прав. Российские мужчины живут как бы на своей волне — они больше не умеют переносить поражения и слабость. И поэтому они не способны к компромиссам и толерантности. Это касается и политики, и реальной жизни.
Также по теме: Акунин - Путин в любом случе кончит плохо
Мне становится почти стыдно, когда я вижу, как эти мыслящие предельно просто, вооруженные люди из России «выплескивают» собственный тестостерон на баррикадах в Славянске. Или когда вижу тренера сборной России по хоккею, который на чемпионате мира в Минске после нарушения правил против одного из его игроков адресовал своему шведскому коллеге два типично русских мужских жеста. Одним он послал его по общеизвестному адресу, а другим обещал перерезать ему горло.
Путин с самого начала насаждал стереотипы о сильном русском мужчине — своими фотографиями с обнаженным торсом, своими сальными шутками и другими «крепкими» выражениями. А еще, если вслушаться в его высказывания, то нетрудно заметить, что он постоянно говорил о силе и власти. «Руки России становятся все сильнее и сильнее, - заявил он в российский национальный праздник 12 июня. - Больше никто не сможет их выкручивать — даже такой сильный наш партнер, каким является ЕС». Создается впечатление, что он одержим идеей показать собственному народу свою решительность. И народ требует от него все новых и новых проявлений этой решительности.
Стремление к проявлению силы становится у Путина почти патологическим, когда речь заходит о женщинах, которых ему формально приходится считать равноправными — например, канцлера Германии (Ангелу Меркель). А когда Хиллари Клинтон недавно сравнила его с Гитлером, он сказал: «Когда люди ударяются в крайности, это происходит не потому, что они слишком сильны, а потому, что слишком слабы». И сразу добавил: «Но, возможно, слабость — это не самое худшее свойство для женщины». Нельзя также не отметить его высказывание о бывшей супруге в апреле этого года. Когда его спросили о личной жизни после развода, он ответил, что ему «сначала надо выдать замуж бывшую жену, а уже потом думать о себе».
Несколько дней назад я вновь сидел в ресторане «Журфак», где иногда играет оркестр «Sweet Dreams». Ресторан был полон, а по телевидению показывали репортаж о торжествах по поводу 70-летия высадки союзников в Нормандии. И комментатор сказал с презрением, что западноевропейцы, которые недавно хотели изолировать Путина, еще «выстроятся в очередь» к нему, чтобы удостоиться его рукопожатия. Люди вокруг засмеялись — им понравилось это едкое высказывание. Они даже не заметили, что позволяют «провести» себя тем, кто сейчас провозглашает новый, искусственный «русский» мир.
А я вновь вспоминаю мир, в который погрузился 30 лет назад, приехав в Москву — советский мир. Коммунистической партии тогда удалось заменить людям разум верой.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Эту и другие похожие песни люди пели на майских демонстрациях и при этом действительно верили в то, что живут в самой сильной стране в мире.
Они не знали, что многие победы СССР были лишь плодами пропагандистской машины. Что их автомобили были лишь копиями автомобилей западных марок, и что нержавеющую сталь изобрел вовсе не советский рабочий, а некий англичанин. Когда-то, в середине 1980-х годов, в Москве в очередной раз возник дефицит, и нигде невозможно было купить куриные яйца, а мои советские коллеги говорили с гордостью: «Ничего страшного, Советскому Союзу как раз пришлось оказать поддержку освободительному движению Мозамбика». Это была слабость, выдаваемая за силу — а люди верили в это.
Получается какое-то несовпадение: квартал, в котором я живу, стремящийся быть европейским, никак не «стыкуется» с постоянным стремлением к силе, как в советские времена. Я сижу и пью пиво в «Журфаке», читаю газеты и натыкаюсь на статью одного знакомого российского профессора истории. По его словам, Россия верит в то, что она отличается от Европы, потому что является «особой цивилизацией». При этом это «отличие» является всего лишь результатом культурного примитивизма — «то есть следствием того, что мы несколько десятилетий назад уничтожили наш ведущий европейский слой (общества). У нас не осталось больше ничего, что нас связывало бы с теми „жителями мира“, которыми сто или двести лет назад были наши деды и прадеды. И это очень печально».
