Чтобы успешно сдерживать Москву, надо понять, что в Кремле все еще сидит боец холодной войны

9 ноября 1989 года пала Берлинская стена. «Пала» — это не совсем правильно. Хотя небольшие участки стены действительно снесли и разрушили, на самом деле произошло нечто совсем другое. Германская Демократическая Республика, или Восточная Германия, неожиданно утратила желание охранять то, что официально называли «антифашистским оборонительным валом» (вспомните эту чудовищную ложь, когда RT в очередной раз назовет украинское правительство бандой нацистов). Советский Союз, которым руководил Михаил Горбачев, стоял рядом и бездействовал, пока его сателлит рушился, сохраняя только название.

Падение Берлинской стены вызвало волну протестов по всей Восточной Германии. Во многих городах торжествующие восточные немцы громили здания, принадлежавшие вездесущей тайной полиции «Штази». В тот вечер 9 ноября находившийся в Дрездене 39-летний подполковник из советского Комитета государственной безопасности (КГБ) не знал, что делать. Владимир Путин оказался в ловушке в здании, которое окружила толпа немцев, намеревавшихся прорваться в резидентуру КГБ и разграбить ее документы. (Эта история с каждым ее повтором становится все красочнее, но даже самый свободолюбивый человек вряд ли обрадуется разозленной толпе). Путин не мог дозвониться до Москвы. В конце концов, он уговорил немцев разойтись по домам, хотя непонятно, каким образом — убедив их, что он и его агенты — просто русские переводчики, или размахивая пистолетом.

Мы отмечаем окончание холодной войны в день падения Берлинской стены, а не в день распада Советского Союза. На то есть простая причина. Советский Союз использовал силу или угрозу применения силы ради сохранения империи, которая по сути дела состояла из марионеточных государств. В частности, это было в Венгрии в 1956 году, в Праге в 1968-м и в Польше в 1981-м. Когда Горбачев отказался от применения силы для сохранения своей империи, особых причин для ссоры с Москвой не возникло. По Центральной и Восточной Европе прокатилась волна революций, завершившаяся роспуском Советского Союза после неудачной попытки государственного переворота против Горбачева в 1991 году. Урегулирование после холодной войны было основано по сути дела на решении Горбачева не применять силу для подчинения соседей.

У Путина, который 25 лет назад работал в Дрездене, была иная точка зрения. (У меня есть подозрение, что всякий раз, когда Путин слышит сингл группы Jesus Jones «Right Here, Right Now», он зеленеет от злости и, подобно Халку, начинает крушить все, что попадается ему под руку. А может, он взрывается от «Ветра перемен» Scorpions?)

Когда спустя годы Путина спросили, все ли сделала Москва для того, чтобы спасти Восточную Германию (это был несомненный намек на применение силы), он ушел от ответа. Было очень легко и просто сказать, что Москва правильно не воспользовалась силой. Но события в Грузии в 2008 году и на Украине в последние полгода показывают, почему Путин заколебался с ответом. Нетрудно себе представить, что он без долгих размышлений направил бы в 1989 году Красную Армию в Берлин, чтобы та радостное веселье превратила в кровавую баню, как это было в 1956 году в Будапеште, а в 1968 году в Праге.

По этой же причине Путин продолжает утверждать, что НАТО угрожает Москве. Напала бы НАТО на Россию, применила бы она военную силу в поддержку сепаратистских движений в Чечне? И в чем заключается угроза, когда тебя окружают свободные и демократические соседи?

С другой стороны, почему соседи России с такой готовностью и желанием вступают в НАТО? Смысл российской пропагандистской кампании с обвинениями украинского правительства в нацизме и фашизме заключается в том, чтобы отвлечь внимание от настоящих противоречий: Москва считает, что ее собственная безопасность зависит от незащищенности ее соседей. Когда Путин назвал распад Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой века», он говорил это вполне серьезно. Он не чувствует себя в безопасности, если Москва не контролирует марионеточные государства, расположившиеся по российскому периметру. А если Путин заявляет, что готов рубить головы, значит, так оно и есть.

Это классическая советская точка зрения, которая не может вызывать удивление. Когда пала стена, Путин был вполне взрослым человеком. Он продолжал служить в КГБ до самого конца. (Путин ушел в отставку после августовского путча в 1991 году.) Можно ли считать неожиданностью то, что Путин смотрит на мир примерно так же, как он делал это в 40-летнем возрасте?

Чтобы получить представление о мировоззрении Путина, стоит вновь обратиться к классике. В США классический на сегодня диагноз советскому поведению поставил в пространной дипломатической депеше Джордж Кеннан (George Kennan). Теперь ее называют «длинной телеграммой». Позднее Кеннан опубликовал ее в Foreign Affairs под именем «мистер Х» и под заголовком «Истоки советского поведения».

«Тот упор, который делает Москва на угрозу советскому обществу со стороны внешнего мира, находящегося за пределами ее границ, — писал Кеннан, — основан не на реалиях иностранной враждебности, а на необходимости оправдать сохранение диктаторской власти внутри страны». Это довольно легко понять в обстановке сегодняшнего дня. Путин вряд ли может признать, что народ Украины просто устал от авторитарного режима, который прогнил до основания вместе со своими золотыми сиденьями на унитазах. Вместо этого он вынужден сочинять истории про заговоры с участием ЦРУ и фашистов, дабы дискредитировать тех, кто добивается создания демократической и ответственной власти. (Конечно, Вашингтон и сам очень часто подливает масла в огонь этих конспирологических теорий.) Путин утверждает, что цветные революции и концерты Pussy Riot являются заговором ЦРУ. Причина его утверждений - та же самая, по которой Восточной Германии приходилось делать вид, будто разделившая Берлин стена предназначена для защиты от фашистов, а не для того, чтобы не пускать немцев на Запад. Кеннан в своей работе напрямую объясняет этот вздор весьма хрупкой легитимностью незащищенных тиранов.

Кремль просто проецирует свое стремление контролировать российское население на соседей Москвы и дальше. Опасность такого мировоззрения заключается в том, что Москва не чувствовала себя защищенной даже тогда, когда ее буферная зона простиралась до самого сердца Германии. (Сталин как-то позавидовал царю Александру, который дошел до Парижа.) Это мировоззрение иногда доходит до абсурда, проявляясь, например, в желании завести собаку, которая больше, чем у других мировых лидеров. (Когда Владимир Путин рассказал, что его собака «больше, сильнее и быстрее», чем терьер Джорджа Буша Барни, Буш, по его словам, подумал: «Да, тот, кто думает „мой пес больше твоего“, это весьма интересная личность».)

Чтобы понять стремление Москвы угрожать своим соседям, не надо воображать, что Советский Союз тогда, а Путин сейчас стремятся к мировому господству. В 1982 году британский военный историк Майкл Говард (Michael Howard) резюмировал ту угрозу, которую представлял собой Советский Союз, лучше всех и до, и после него:

Не надо приписывать Советскому Союзу ни хищнические намерения, ни стремление к порабощению мира, чтобы убедить всех, кроме упрямого меньшинства, что у стран Западной Европы есть проблемы с военной безопасностью, которые необходимо решать, чтобы поддерживать нормальные отношения с СССР на равноправной основе.

В этом-то и загвоздка. Как Западу добиться того, чтобы соседи Москвы строили отношения с Россией на равноправной основе, не подвергаясь угрозам? Вашингтон выдержал опасности холодной войны, потому что отказался признавать право Москвы строить свою безопасность на незащищенности других. И признавать это право сейчас ему не стоит.

Действия Путина в Грузии и особенно в Крыму - это нарушение фундаментальных основ той системы урегулирования, которая сложилась после холодной войны. Она опирается на отказ от применения силы как средства превращения стран Центральной и Восточной Европы в вассальные государства. А это значит, что Западу надо снова заниматься сдерживанием России. Нельзя назвать это новой холодной войной, однако трудно понять, что еще может означать возврат к сдерживанию. Визиты Путина в Северную Корею и в Латинскую Америку действительно как будто списаны с брежневской эпохи.

Но даже если в сегодняшней ситуации явно слышны советские отголоски, важные отличия все равно имеют место. Во-первых, Россия гораздо слабее, чем Советский Союз. (Хотя можно отметить, что СССР был отнюдь не таким сильным, как нам представлялось.) Путин вряд ли нападет на страну, являющуюся членом НАТО. Более того, НАТО в состоянии надежно защитить своих союзников в Восточной Европе и в Прибалтике. Страны НАТО богаче и имеют больше населения, чем Россия.

Гораздо вероятнее, что Путин будет использовать сепаратистов, банды байкеров и спецназ, чтобы дестабилизировать страны, избранные им в качестве жертв. Тем самым, он не доведет дело до усиления решимости вечно колеблющегося Запада. Сила НАТО в коллективизме. Путин будет пытаться изолировать наиболее слабые страны типа Латвии, а государства типа Германии будет призывать к нейтралитету. В данный момент российская угроза Западу носит глубоко политический характер. Путин может запугивать соседей лишь в том случае, если НАТО будет расколота и не сможет ему противостоять. Центральный принцип этой стратегии — отделить Германию от других членов НАТО в спорах с Россией. Горбачев пытался сделать так, чтобы объединенная Германия не вступила в Североатлантический альянс. Он потерпел в этом деле неудачу. Путин в своей внешней политике главное внимание уделяет попыткам оторвать Берлин от трансатлантического альянса. Он приехал на день рождения к бывшему канцлеру Германии Герхарду Шредеру не для того, чтобы поесть торта.

Путин отказался отвечать на вопрос, надо ли было Москве применять в 1989 году силу, и сделал он это по одной простой причине: не хотел обидеть Германию. Уклонившись от ответа на этот вопрос, он тут же высказался в поддержку объединения Германии. Могло показаться, что Путин живет в современном мире, если бы он не перешел сразу к классической советской пропаганде о том, что это Запад виноват в разделе Германии. Вашингтон медленно признает существующую проблему, а вот Москва радуется череде шпионских скандалов, которые ухудшили отношения между Вашингтоном и Берлином.

И тут возникает тема ядерного оружия.

Ядерным оружием не сдержать средства агрессии, которыми предпочитает пользоваться Путин. То, как Путин раскроил Украину, затруднит нанесение Западом обычного удара, не говоря уж о ядерном. Вашингтон просто не сможет рассчитывать на ядерное оружие, чтобы помешать России посылать спецназ под видом неравнодушных граждан, банды байкеров, чтобы будоражить русскоязычное население Прибалтики или копать окопы в Донецке.

С другой стороны, ядерное оружие способно серьезно затруднить совместную работу НАТО. В Североатлантическом альянсе немного государств, выступающих против ядерного оружия столь же активно, как Германия. В 1990-х годах в правительстве Германии были партнеры по коалиции, которые настаивали на принятии альянсом обязательства не применять ядерное оружие первыми, а также на полном выводе американского ядерного оружия из Европы. Статьи, в которых звучат призывы к НАТО делать упор на ядерное оружие, являются заблуждением и могут усилить существующие разногласия, а Путин в результате одержит пропагандистскую победу, к которой он стремится.

И тут встает вопрос о контроле вооружений.

Контроль вооружений предназначен для устранения угроз среди противников. Единственный вопрос здесь — не слишком ли сильно испортились отношения между США и Россией, чтобы вернуться к контролю вооружений.

Подписанный в 1987 году Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД), который Россия, на мой взгляд, обходит и нарушает, дает яркий пример того, как можно сдержать Москву посредством соглашений о контроле вооружений. Недвусмысленно заявляя о том, что она хотела бы выйти из этого договора и развернуть запрещенные им системы, Россия, тем не менее, тщательно прикрывает любые свои нарушения фарисейскими высказываниями о приверженности букве закона и отказывается выходить из договора, хотя имеет на это право. Почему?

Поскольку цель России заключается в том, чтобы расколоть НАТО, и в частности вбить клин между Германией и другими членами альянса, Путин не желает брать на себя ответственность за отказ от важного договора в области контроля вооружений, который лежит в основе европейской стабильности и который был чрезвычайно важен для немецких лидеров в 1980-е годы. С точки зрения Путина, гораздо лучше вынудить США нарушить этот договор, а еще лучше — подтолкнуть Америку к выходу из него.

Возможно, Запад забыл, насколько важен контроль вооружений в осуществлении политики альянса. НАТО в ответ на развертывание советских ядерных сил промежуточной дальности ответило в 1979 году двусторонним решением. Она развернула аналогичные системы и стала добиваться заключения соглашения о контроле вооружений. Контроль вооружений был призван рассеять опасения европейцев по поводу того, что это Запад приводит в действие гонку вооружений. (Многие неверно ссылаются на знаменитое эссе Майкла Говарда: используя слово «заверения», он имел в виду необходимость успокоить союзников, боявшихся того, что воинственность Вашингтона приведет нас к всеобщей гибели.)

Я не могу сказать, что все представители администрации Рейгана вели переговоры в духе доброй воли, но многие поступали именно так. Усилий по контролю вооружений было едва ли достаточно для создания политической воли, чтобы с 1983 года начать развертывание ракет «Першинг-2». По словам Горбачева, это был важный фактор, приведший к тому, что он согласился на полный запрет таких систем.

Самое важное заключается в том, что когда Советы сказали «да», Соединенные Штаты приняли это за ответ и ликвидировали свои новые баллистические и крылатые ракеты. Контроль вооружений не был простой пропагандистской уловкой: администрация Рейгана понимала, что ликвидация ядерного оружия средней дальности в рамках договора это оптимальный способ обеспечения безопасности Запада.

Мысль о том, что договор лучше ядерного оружия, соответствовала действительности в самые мрачные годы холодной войны и соответствует сейчас. Мы очень часто беспокоимся о том, как нам сдержать российскую агрессию. Но здесь важно понять довод Кеннана — что российская агрессия приводится в действие глубоким и неизбывным чувством незащищенности, которое создает всевозможные опасности иного рода. Как отметил один мой коллега, «неправильно делать стереотипы из целых стран. Но если бы это было правильно, мы бы сказали, что русские больны паранойей».

Мировоззрение Путина скроено из той же ткани, что и клубный пиджак только для членов, как и страхи — его и его окружения. Путин пришел в КГБ при руководителе шпионского ведомства Юрии Андропове, который, будучи уверенным в том, что Рейган может осуществить нападение, в начале 1980-х вызвал в СССР панику, спровоцировав военный психоз 1983 года. Помните, как мир в то время страшился термоядерного холокоста?

Советское руководство в 1983 году стало заложником паранойи, созданной его разведывательными службами, которые тщательно подавали информацию отдельным руководителям, порождая панику. Неслучайно это ощущение опасности легло в основу их политических предпочтений. По образованию и воспитанию Путин является креатурой этих самых разведслужб. Более того, он самоизолировался ради собственной безопасности. Путин не пользуется сотовым телефоном. Поэтому неудивительны слова Меркель о том, что он «утратил связь с реальностью». (Хотя насчет сотового у нее сейчас могут появиться сомнения.) Стены у Кремля очень и очень толстые.

Я давно уже говорю о том, что главный советский, а теперь и российский страх — это страх лишиться руководства. Это настоящая паранойя, в основе которой лежит мысль о том, что во всех заговорах и интригах присутствует план нанесения высокоточного удара по Москве с целью уничтожения российских руководителей в кризисной ситуации. Да, в этом есть небольшой элемент паранойи (ладно, большой элемент) — но чем еще объяснить факт существования российской системы «Периметр» (ее еще называют Dead Hand — «мертвая рука»), предназначенной для нанесения массированного ответного ядерного удара даже в том случае, если все советские руководители погибнут? Есть немало свидетельств того, что из-за этой паранойи в советские времена у многих чесались пальцы нажать кнопку. (Не будем забывать и состояние опьянения, когда ты не в ответе за свои поступки.) Когда русские сегодня выражают обеспокоенность тем, что Соединенные Штаты могут установить на ракеты-перехватчики в Польше ядерные боеголовки, чтобы внезапно нанести удар по России, они вторят советским страхам перед обезглавливанием страны. Страх перед заговорами ЦРУ на Украине тот же, что и страх перед внезапным нападением НАТО.

В начале 2000-х годов было модно предсказывать кончину контролю вооружений. Администрация Буша вышла из договора по ПРО и заключила с Россией очень простой договор, известный по сокращению SORT. Это был «типа» договор (игра слов — выражение «sort of» переводится как «типа» — прим. перев.) «Я посмотрел этому человеку в глаза и пожал ему руку. Если нам придется писать договор на клочке бумаги, я все равно буду рад это сделать», — заявил президент Буш по поводу своего отношения к сокращению ядерного оружия. Но в этом не было необходимости. «Новые отношения, основанные на доверии и сотрудничестве, — объяснил Буш, — таковы, что им не нужны бесконечные дискуссии по контролю вооружений». С другой стороны, старым отношениям такие дискуссии были нужны. Нужны они и сейчас.