Схватка за благосклонность Сталина

Оглядываясь назад, можно, пожалуй, утверждать, что 3 мая 1939 года стало одной из важнейших дат в преддверии нападения Германии на Польшу. В этот день Сталин отправил в отставку наркома иностранных дел Максима Литвинова, выступавшего за политику «коллективной безопасности», и назначил вместо него Вячеслава Молотова. Вскоре после этого речь зашла о возобновлении прерванных в январе 1939 года экономических переговоров между Берлином и Москвой.

Посол Германии в СССР Фридрих-Вернер Граф фон дер Шуленбург (Friedrich-Werner Graf von der Schulenburg) уже 20 мая обратился к Молотову с соответствующим предложением, но тот, в свою очередь, обратил внимание еще и на «политическую базу».

Немцы определились со своей позицией в понедельник, 29 мая, когда рейхсминистр иностранных дел Йоахим фон Риббентроп (Joachim von Rippebtrop) на вилле Бад Фрайенвальде (Bad Freienwalde) в присутствии итальянского посла Бернардо Аттолико (Bernardo Attolico) распорядился, чтобы государственный секретарь Эрнст фон Вайцзеккер (Ernst von Weizsäcker) на следующий день подал соответствующий сигнал советскому поверенному в делах Георгию Астахову.

Вслед за этим начались тайные германо-советские переговоры, которые шли параллельно с начавшимися в апреле в Москве открытыми коалиционными переговорами между СССР, Великобританией и Францией. Последние протекали очень трудно, потому что Москва требовала гарантий по поводу Латвии, Эстонии и Финляндии (против прямой или косвенной агрессии), а также из-за Польши, которая, несмотря на нажим со стороны Запада и на очевидный агрессивный политический курс Германии, не хотела вступать в общий оборонительный альянс с Советским Союзом.

С учетом того, как проходили и те, и другие переговоры, можно предположить, что ни в Берлине, ни в других столицах никто до самого конца лета 1939 года не верил в то, что они принесут реальные результаты, на которые можно будет твердо опираться в дальнейшем. Лишь когда Великобритания 23 июля сдалась под напором СССР и согласилась обсуждать не только политические, но и военные вопросы, Вайцзеккер предложил взвинтить темп, сказав Риббентропу: «Я советую действовать в Москве активнее по поводу раздела Польши, но не советую, как того хочет Риббентроп, говорить с Москвой о разделе соседних государств. Разделительная линия должна пролегать на широте Риги. Территория севернее должна отойти России, а Рига и все, что южнее, будет наше!»

Докладчик, посольский советник Карл Шнурре (Karl Schnurre) во время ужина с Астаховым и руководителем советского торгового представительства Е. Бабариным прямо сказал, что Великобритания не предлагает Советскому Союзу ничего, кроме «участия в европейской войне» и «вражды с Германией». Берлин же, по его словам, предлагал «воздержаться от участия в любых европейских конфликтах» и «договориться о двусторонних интересах» в восточной части Центральной Европы.

Успех экономических переговоров обозначился 10 августа, когда Шнурре предположил, что вполне реально добиться «великодушного баланса интересов» и заверил советскую сторону в том, что «даже в случае военного решения (ситуации) интересы Германии в Польше довольно ограниченны».

На следующий день в Москву прибыла не очень представительная британо-французская военная миссия. Одновременно итальянский министр иностранных дел граф Галеаццо Чано (Galeazzo Ciano), находясь в замке Фушль в австрийском Зальцбурге, узнал от своего немецкого коллеги, что войны между Германией и Польшей избежать невозможно, но ее можно локализовать, причем именно благодаря успеху продолжавшихся германо-советских переговоров. 12 августа Чано, которому Муссолини поручил отговорить Гитлера от военных действий, находился в Бергхофе, резиденции фюрера в баварских Альпах.

Там Шитлер заявил ему, что «данцигский вопрос должен быть так или иначе решен до конца августа». В ходе второй встречи Гитлер продемонстрировал «абсолютную убежденность в том, что ни Англия, ни Франция не ввяжутся во всеобщую войну». В своем дневнике Чано написал, что возвращался в Рим «с чувством отвращения к Германии, ее фюреру и его манере поведения». «Они оболгали и обманули нас, а теперь собираются еще и втянуть нас в авантюру, в которую мы вовсе не собирались ввязываться».

Вечером 14 августа Риббентроп в телеграмме Шуленбургу велел тому сообщить Молотову, что готов лично приехать в Москву и договориться обо всех вопросах, касающихся территории «от Балтийского до Черного моря». По его словам, нужно было «навсегда предотвратить конфликты между Германией и Россией в интересах западных демократий». 16 августа Шуленбург ответил, что, по словам Молотова, целью такой поездки должны были бы стать «конкретные решения» вроде подписания пакта о ненападении и общих гарантий в отношении балтийских государств. После того, как Гитлер согласился с этим, Молотов поставил новое условие: стороны должны были подписать «специальный протокол», который «регулировал бы интересы сторон в тех или иных вопросах и был бы неотъемлемой частью пакта».

Риббентроп незамедлительно приветствовал эту инициативу, но Молотов хотел выиграть время и выказал готовность принять его «примерно через неделю» после заключения торгово-кредитного договора. Его подписание было запланировано на 19 августа. В два часа ночи на 20 августа он, наконец, был подписан Барбариным и Шнурре, и около 20.00 часов информационные агентства DNB и ТАСС сообщили об этом. Таким образом, Риббентроп мог приезжать в Москву 26 или 27 августа.

Но так долго Гитлер ждать не захотел и вечером 20 августа отправил Сталину следующую телеграмму: «Напряжение между Германией и Польшей стало невыносимым. Поведение Польши по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться в любой день. Германия ввиду этих подозрений полна решимости отстаивать интересы Рейха». При этом он попросил Сталина принять Риббентропа «во вторник, 22 августа или, по крайней мере, в среду, 23 августа».

На следующее утро окончились неудачей переговоры западных держав с Советским Союзом, потому что переговорщик от имени Москвы, маршал Климент Ворошилов, на протяжении уже целой недели требовал разрешить ввести войска Красной армии в Польшу, а Варшава, несмотря на давление со стороны англичан и французов, сопротивлялась этому. Польский переговорщик сказал по этому поводу: «Связываясь с немцами, мы рискуем потерять свободу. Связываясь же с русскими, мы потеряем свою душу».

21 августа около 20.00 часов в Берлин поступило сообщение, что Сталин предпочитает встретиться с Риббентропом 23 августа. Около 22.00 часов Молотов подготовил сообщение о том, что СССР и Германия после заключения торгово-кредитного договора собираются «снизить напряжение в двусторонних политических отношениях и подписать пакт о ненападении». В течение кратчайшего времени эта, на первый взгляд, безобидная формулировка была согласована. 22 августа она была обнародована и потрясла поистине весь мир.

23 августа Риббентроп в сопровождении делегации из 30 человек прибыл в Москву и тем же вечером подписал с Молотовым в присутствии Сталина Пакт о ненападении, а также тайный дополнительный протокол, согласно которому, при определенных обстоятельствах СССР и Германия поделили бы Польшу по рекам Писса, Нарев, Висла и Сан. Кроме того, предполагалось, что Эстония, Латвия, Финляндия и Бессарабия в таком случае попадут в сферу интересов СССР.

Когда Риббентроп с гордостью докладывал фюреру о своем визите в Кремль, он сказал, что чувствовал себя там «в какой-то мере как будто в кругу старых товарищей по партии».

Таким образом, ровно 75 лет назад Гитлер выиграл схватку за благосклонность Сталина. Тем не менее, вскоре выяснилось, что он ошибался, полагая, что ему удастся «насильно помешать английскому правительству выполнить свои обязательства по обеспечению безопасности Польши и свергнуть его».