Gazeta Wyborza: Глава российского архивного ведомства Андрей Артизов в недавнем интервью для «Российской газеты» обвинил польское подполье, Армию Крайову, в том, что они стреляли в спину красноармейцам, когда те противостояли Третьему рейху. Как вы это воспринимаете?
Гжегож Мотыка (Grzegorz Motyka): Два абзаца из этого интервью касаются, собственно, моей книги о борьбе НКВД с польским подпольем: «Облава на белых поляков». Она была создана в рамках исследовательского проекта Российско-польского центра диалога и согласия. Министр Артизов — это хороший, добросовестный архивист, поэтому меня особенно удивило, что он счел мою книгу предвзятой и антироссийской, хотя она таковой не является.
Когда появилось это высказывание, я как раз был в Москве. В тот день я пришел в архив и почти сразу же почувствовал немного кафкианскую атмосферу. Разрешение на выдачу пропуска мне выдал не тот чиновник, что обычно. Я услышал: «Мы в курсе, мы читали вашу книгу...» И только когда я спустя пару часов купил газету, я понял, в чем дело.
Позднее я пришел к выводу, что с точки зрения российского чиновника министр Артизов в определенном смысле прав. Моя книга — это сильный удар по укорененному в России историческому мифу освободительной войны. Я пишу, что Красная армия освобождала Польшу от немецкого геноцида, но одновременно навязывала ей коммунистическую диктатуру. Многим россиянам сложно это принять: для них Красная армия освобождала и точка.
Вдобавок «Облава на белых поляков» — это своеобразный каталог действий НКВД против польского подполья. Я показываю, что одни и те же подразделения, которые охраняли тылы фронта, депортировали народы из Крыма и Кавказа, использовали безжалостные методы, добивали раненых на поле битвы. А это наносит удар по очень сильным в России мифу и этосу чекистов, которые до сих пор поддерживаются пропагандой.
Польское подполье, конечно, в том числе боролось с советскими силами. Артизов прав, говоря о советских жертвах: перейдя фронт эти люди пали от рук подпольщиков. Действительно, как говорит советская статистика, жертв было 700 и даже больше. Однако он не упоминает, что до этого Армия Крайова поддержала Красную армию в операции «Буря» и вместе с ней сражалась против немцев в Волыни, в Львове и в Вильнюсе. Характерно, что среди тех 70 документов на эту тему, которые сейчас обнародовали федеральные архивы, три первых, несмотря на свои названия, описывают акции не Армии Крайовой, а Украинской повстанческой армии! Приписывать польскому подполью антисоветские акции начала 1944 в Волыни — это неверно с исторической точки зрения.
В это время 27-я Волынская дивизия Армии Крайовой плечом к плечу с Красной армией сражалась в битве за Ковель. Здесь российские архивисты проявили себя очень непрофессионально. Армия Крайова выступила против советских войск лишь позже, в ответ на то, что НКВД стал разоружать польские подразделения. Поляки хотели продолжать биться с немцами, но одновременно ожидали, что сами смогут выбирать себе режим и руководство, но для Сталина это было неприемлемо.
В обнародованных россиянами документах вообще нет речи ни о советских репрессиях, ни об акциях против подполья и активистов национально-освободительного движения, ни обо всем политическом контексте: ведь Красная армия навязывала диктатуру. В 1944 году польские коммунисты и их временный орган исполнительной власти, Польский комитет национального освобождения, не пользовались общественной поддержкой в Польше. Советская сторона отлично это знала. Сталин сказал в Москве Беруту (Bolesław Bierut): «Вы сейчас так сильны благодаря нам, если вы скажете, что дважды два — шестнадцать, вам поверят. Но когда нас не будет, вас выбьют, как куропаток».
В середине 1945-го польские коммунисты пытались подавить подполье, связанное с Армией Крайовой, бросив против него возвращавшиеся с фронта подразделения польской армии. Безрезультатно. Солдаты дезертировали и переходили на сторону подполья. В итоге с южной Украины пришлось вызывать 62 дивизию НКВД: без советских войск весь коммунистический аппарат грозил развалиться. Только осенью 1946 года, после фальсифицированного референдума польские коммунисты настолько окрепли, что смогли сами полностью взять на себя борьбу с подпольем и Польской крестьянской партией Станислава Миколайчика (Stanisław Mikołajczyk).
Впрочем, польско-советские столкновения происходили и в 1946 году, их провоцировали грабеж и насилие мародеров из Красной армии. В окрестностях Зволеня поляки в июне расстреляли группу взятых в плен советских военных, после чего вступили в многочасовой бой с 90 полком НКВД. С советской стороны погибли 46 человек. Между окончанием Второй мировой войны и вторжением в Афганистан сопоставимые потери советские силы понесли только, пожалуй, в 1956 году в Будапеште.
Под впечатлением от этих потерь генерал Владимир Рогатин, командующий охраной тыла пребывающей в Польше Северной группы войск, попросил прислать еще восемь полков. Но Москва понимала, что это лишь усилит польское сопротивление, и приказала полностью вывести войска НКВД из Польши. До весны 1947 года оставалась только 64-я дивизия, так как об этом лично попросил Берут. Ему нужно было ее присутствие во время выборов в Сейм, которые польские коммунисты фальсифицировали уже самостоятельно.
— Советская Россия навязывала коммунизм везде, куда она дошла, это общеизвестные исторические факты. Артизов и мыслящие, как он, российские историки — просто циники?
— Я думаю, это не цинизм или злонамеренность, а погруженность в исторические мифы о роли СССР и Красной армии. Для россиян победа во Второй мировой войне — это история преодоления абсолютного зла — нацизма. Русские и другие народы СССР заплатили за эту победу ужасную цену: 26 миллионов убитых. Это травма миллионов людей, которые потеряли на войне своих близких. Раньше у молодоженов был обычай возлагать цветы к мавзолею Ленина, а после краха коммунизма они начали приносить их к могиле Неизвестного солдата у стен Кремля. Красная армия остается святой.
Россиянам сложно принять мысль, что красноармейцы не только освобождали народы от немецкой оккупации, но и одновременно приносили страдания и неволю. Мы так и не провели с россиянами серьезной дискуссии о 1944-45 годах и послевоенном подполье. В нормальных обстоятельствах мы могли бы устроить научную дискуссию вокруг этой темы, даже в Москве. Но сейчас, с войной на Украине, это наверняка станет сложно. Я опасаюсь, что мы, скорее, будем взаимно предъявлять друг другу единственно верные правды. Во время моей недельной поездки в Москву я видел больше антипольских комментариев и программ российского телевидения, чем за предыдущие несколько лет. Можно заметить, что на Польшу ведется пропагандистское наступление.
Когда в полночь с 27 на 28 февраля в бегущей строке на московском канале я увидел сообщение об убийстве Бориса Немцова, оно сильно меня потрясло. На следующий день я пошел на мост, где его застрелили, и возложил букет из белых и красных роз от своего имени и от имени моих коллег по Совету Института национальной памяти. Я был просто обязан отдать дань уважения выдающемуся политику демократической России. Глупо думать, что мы все настроены так антироссийски.
Я очень ценю русского художника-баталиста Василия Верещагина, которого называют «Львом Толстым русской живописи». Его картины — это гениальные репортажи с поля битвы. Он видел их вблизи и погиб в Порт-Артуре во время русско-японской войны.
Он показывал славу русского оружия, а также цену победы, трагедию войны, ужас смерти и то, как война убивает человечность. Его творчество вызывало споры. Одну картину, изображавшую, как русские солдаты оставляют раненого товарища на поле боя, художник даже уничтожил.
В книге я вспоминал о его картине «Расстрел поджигателей». На ней изображена сцена казни русских мужиков, оказывавших сопротивление наполеоновским войскам в 1812 году. Можно ли назвать ее антифранцузской? Нет, это хвала народному партизанскому движению. В книге я точно так же показываю, что польское послевоенное сопротивление было борьбой за независимость и право выбирать судьбу собственного государства.
— То, что говорят сейчас россияне о войне, Красной армии, Армии Крайовой означает, что дискуссии в рамках Польско-российской группы по трудным вопросам ничего не дали, и мифы оживают?
— Я бы так не сказал. Сам Артизов в конце интервью подчеркивает, что коммунисты несут ответственность за Катынь и массовые депортации поляков вглубь СССР.
— Но это признал еще Горбачев, а потом Ельцин. Документы по катынскому преступлению привез в Варшаву один из предшественников Артизова — Рудольф Пихоя.
— Дискуссии о сложных вопросах активнее всего разворачивались в начале 90-х, позднее они заметно утихли. Поляки и россияне потеряли друг к другу интерес, положительным исключением была среда российского «Мемориала», которая много сделала, в частности, для возвращения правды о Катыни. Другое дело, что сложно вести дискуссии, когда значительная часть архивов остается засекреченной. Часть даже засекретили заново. Некоторые папки, которые я видел в 1998, мне сейчас заново посмотреть не разрешили. Из-за недоступности архивов самим россиянам сложно знакомиться со своей историей.
— Почему россияне закрывают эти архивы?
— Документы 1930-х относительно доступны. Но уже с 1939 года начинаются ограничения. Это объясняется интересами безопасности государства. Это можно отчасти понять, если вспомнить то смятение, которое вызвало у нас открытие архивов Института национальной памяти. Демонстрация масштаба инфильтрации общества службами безопасности может вызвать шок. Кремлевская власть с недоверием смотрит на любые неконтролируемые общественные шаги. А показ масштаба зла может вызвать волнения, которые будет сложно обуздать.
Впрочем, Россия ведет активную историческую политику во многих сферах. Я с изумлением осмотрел выставку так называемых грековцев — группы из примерно 30-ти художников, финансирующихся государством, которые изображают батальные сцены из (в том числе новейшей) истории России. На выставке были картины со сценами войны в Грузии или аннексии Крыма!
— Россияне вели дискуссии о своих антисоветских колаборантах, которые примкнули к Третьему рейху? О генерале Власове?
— Конечно, в 90-е Власова даже пытались реабилитировать, но сейчас одержал верх тезис, что он был предателем родины. Тем не менее можно наблюдать явление негласной декоммунизации. Очень медленно, но все же из общественного пространства исчезают коммунистические памятники советских времен. Например, после какого-то ремонта под Кремлем убрали памятник латышским стрелкам, поддерживавшим большевиков. Позднее на это место вернулся памятник династии Романовых. Проблема только в том, что коммунистическую символику сменяет националистический дискурс.
— Почему не продвигается вопрос обнародования документов, связанных с Августовской облавой 1945 года?
— Никита Петров из «Мемориала» несколько лет назад обнаружил документы, которые подтверждают, что ответственность за это преступление лежит на НКВД. Однако материалы, говорящие, когда и где убили, а потом похоронили жертв облавы, до сих пор засекречены. Группа по трудным вопросам решила совместно издать польско-российский труд с источниками, касающимися польско-советских отношений 1943-45 годов, в том числе Августовской облавы. Сейчас Федеральное архивное ведомство заявило о намерении опубликовать три тома документов о деятельности польского подполья в этот период. Я надеюсь, что речь идет о нашем общем проекте. Если же в Москве решили опубликовать документы самостоятельно (это очень плохая идея), мы сами тоже, конечно, издадим трехтомник с источниками.
