Польско-российская граница – это одна из тем, которую старательно обходят политики. Это 230 километров единственной открытой границы между Россией и государством-членом НАТО. Россия еще граничит с Норвегией (больше 100 километров тщательно охраняющейся несмотря на климат границы за полярным кругом) и тремя странами Балтии, которые стерегут свои рубежи и боятся.
Как Катон (Старший) надоедал всем призывами разрушить Карфаген, так и я (с сохранением пропорций) вопию в пустыне, что следует отменить нынешний договор о безвизовом передвижении и взять границу под охрану. Я понимаю, что это был бы не самый популярный шаг для Гижицко, Пуцка или Эльблонга, которые зарабатывают на легальной и нелегальной торговле бензином, яблоками и колбасой, но, возможно, те, кто пугает Россией или боится ее, способны осознать осмысленность такого шага.
С момента, когда я в последний раз писала об этой теме, все в России изменилось в худшую сторону. Что говорит Путин, всем более или менее известно, что делает Россия на Украине, видно в общих чертах даже издалека, но что происходит с россиянами, знают и понимают очень немногие.
Можно восхищаться (становящимися все более немногочисленными) независимо мыслящими россиянами, однако в их кругах заметно неоднозначное отношение к теме идущей войны. Так называемая русская душа в сочетании с большевистским воспитанием рождает бесконечные и бессмысленные споры и водоразделы. Темы этих споров могут показаться кому-то любопытными, особенно за водкой, однако не благоприятствуют ни пацифистской, ни антипутинской позиции. Украина – это государство, народ или русское племя? Украинский язык – это язык или диалект? Правильно ли была проведена граница? (И когда? В XIV или в XX веке?) Вступит ли Польша в игру и заберет ли она Западную Украину? Действительно ли на территории Украины находятся российские войска? И что такое, собственно, территория Украины? Откуда мы знаем, что восточные украинцы не стремятся к самоопределению? И зачем вообще все это самоопределение? А не обязаны ли мы, как русские, защищать свое меньшинство, если его преследуют? Почему на одной только Украине? Может, еще и в Эстонии? А, может, в Казахстане? Что же, представим себе, что немецкий антигитлеровец или пацифист задает себе похожие вопросы в 1938 или 1939 году относительно аншлюса Австрии или польского характера Гданьска…
Это не выдуманные вопросы, а, скорее, суть вопросов или проблем, на которые начинает ссылаться большинство так называемых российских демократов, сбивая с прямого пути любую нормальную дискуссию.
Самой большой жертвой душевных терзаний диссидентов (из-за их незначительного количества и отсутствия влияния на что либо, их уже нельзя назвать оппозицией) стали настроенные непророссийски жители Крыма, в особенности крымские татары. Я специально не пишу «антироссийски», потому что речь здесь идет о гражданах Украины, которые стали в одночасье вопреки своей воле гражданами России. Как поляки на аннексированных СССР территориях в 1939-1940. Тогда тоже сначала появилась армия, потом под дулами прошел «референдум», а потом началась ликвидация польских организаций, школ и прессы. А потом – депортации.
В Крыму пропадают люди, ликвидируются все организации местного самоуправления, закрываются все (кроме единственного показного) крымско-татарские средства массовой информации. Закрыли даже газету и телеканал для детей. Идут аресты и обыски.
Правительства разных стран, международные организации, политики и общественные деятели протестуют против того, что делают оккупационные власти с татарами. Протестуют везде, кроме России. Как можно понять из разных источников, «крымнашизм» проник в умы даже большинства людей, связанных с демократами. Сложно и даже невозможно произнести «в обществе», что оккупация Крыма однозначно неправильна, недопустима, и что Крым (о ужас!) нужно безоговорочно вернуть Украине.
Некоторые любят мечтать и говорить о демократической России. Я тоже когда-то была такой наивной. Эта мечта исходила из необыкновенных биографий необыкновенных людей: Варлама Шаламова, Анатолия Марченко, Андрея Сахарова. Я перечисляю только русские фигуры, потому что сейчас стало видно, что после 1989 года демократию строили не русские демократы: они были или уже мертвы, или пытались создавать демократию внутри неочищенной системы, или их просто никто не слушал.
Мои мечты о демократической России рухнули во время «гражданской» войны, когда Россия вела геноцид чеченцев, а на демонстрации в их защиту выходило меньше людей, чем существовало российских организаций, получающих с Запада деньги на демократизацию. Я предпочитаю, пожалуй, не иметь таких соседей, а раз уж они у меня есть, вспоминать старую английскую пословицу: «Хороший сосед начинается с высокого забора».