Российские депутаты от коммунистов предложили присвоить солдатам, которые оккупировали Чехословакию в 1968-1989 годах, статус ветеранов.
Разумеется, в первый момент меня охватило возмущение. Я сам пережил то своевольное великорусское нападение. Если вы не видели застреленного безоружного человека, то я могу вам описать эту картину: рядом с вами кто-то бежит, как и вы, и вдруг он останавливается. Буквально библейски. Как соляной столб. А потом падает замертво. Ему около 20-ти лет. Его убили за то, что он открыто выразил несогласие с оккупацией своей родины. Его застрелили как назойливую собаку. Герои. Богатыри. Тьфу!
Однако потом я выдохнул и во второй раз посмотрел на это российское коммунистическое предложение: да ведь они, собственно, с их советской точки зрения правы. С позиции империалистического, тоталитарного, идеологически фанатичного государства они были совершенно правы. 1968 год у нас действительно не был всего лишь наивным желанием исправить социализм в советском его виде. Социал-демократы попытались обновиться как партия. Точно так же свой вклад в общественную политическую дискуссию попытался внести и Клуб ангажированных беспартийных, как и К 231, объединение людей, которых в 50-е годы отвратительный режим сажал в тюрьмы и убивал. Под угрозой оказалась коммунистическая монополия на власть.
Впервые за многие десятилетия зазвучала правда.
Мы чувствовали в воздухе свободу.
А свобода никогда не была советским, великорусским коньком. Традиционно Кремль не жалует эту даму. Примечательно, что ее не выносят не только в рядах царской и боярской верхушки, но и многие бурлаки и мужики. Просто так там все устроено, и, наверное, они чувствуют себя в этом хорошо.
Тогда мы были для них колонией. Или, лучше сказать, эдаким «холодным» протекторатом. В конце концов, с точки зрения немцев у нацистов было свое право на репрессии за чехословацкую расправу над Рейнхардом Гейдрихом. На гестаповские порядки. А то, что для нас и для любого нормального человека это было невероятной мерзостью, «расу господ» не волновало. Они вели войну, а нам была уготована роль их рабов.
По сути, таким же было наше положение в отношениях с послевоенной Москвой. Порабощенная страна. Невольники, у которых есть только одно право — кланяться. Встречать на ура решения царя или генсека. Порой мы лепетали покорную просьбу дать нам возможность сказать хотя бы «не знаю», раз уж «нет» было открытым предательством. Так нас рассматривал Советский Союз — государство, чьим преемником является современная Россия.
Поэтому, конечно, они чувствовали за собой право осадить нас, когда мы вдруг захотели свободы. Они плохо понимали это желание. Они не знали, что это такое. Человек, который мечтает о свободе, в России традиционно считается предателем.
Поэтому не упрекайте российских коммунистов, что они требуют для оккупантских войск особенного статуса. С их точки зрения, это действительно обоснованно.
Однако мы должны чувствовать за собой другое право. Если больше не из-за чего, то хотя бы из-за того юноши, который бежал у здания пражского радио и вдруг навсегда остановился. И упал.
Мы должны выждать и понять, какую позицию по этому вопросу займут наш президент, наше правительство, наши политики. Да и мы сами. Если у России нет генов уважения к свободе человека и народа, то мы сегодня проверим, не потеряли ли мы со временем хоть какое-то свободомыслие и чувство самоуважения. Если мы и избранное нами руководство будем о предложении российских коммунистов молчать или высказываться осторожно, то справедливыми стоит признать опасения некоторых о том, что наше общество поражено зловредным вирусом коллаборационизма, который у нас расцвел после августа 1968 года.
Уважать их право на законное, с их точки зрения, предложение — значит уважать свободу. Не выразить свое мнение по поводу этой, с нашей точки зрения, низости — значит быть трусом и страдать от нехватки свободомыслия.
Если мы не выступим против, то впредь не стоит ругать российских коммунистов. Не стоит ругать самих себя.
