Когда сверхдержавы сменятся региональными игроками, мир превратится в обновленную версию беспокойной Европы XVIII века. Профессор истории Дик Харрисон гадает о будущем, глядя в прошлое, — и предсказывает, что на земле будет меньше мира, чем, как это ни странно, во времена равновесия страха.
Однажды в 1980-е годы, когда я был молод и скитался на поездах по Европе и Азии, я увидел написанное на стене послание: America apologizes for being late to both world wars, but we promise to do better at the next («Америка просит прощения за опоздание на Первую и Вторую мировые войны, но к следующей мы обещаем исправиться»). Создатель надписи явно стремился пошутить, но сатира была, конечно, направлена на наращивание вооружений, начатое администрацией Рейгана, и холодную войну, которая с каждым месяцем становилась все горячее. В 1980-е критиковать США стало чем-то вроде спорта.
Об этом редко говорили, но за сатирой и критикой крылось осознание той безопасности, которую давала готовность Картера, Рейгана, Буша и других помогать Европе. Конечно, красные цари Кремля могли придумать какую угодно пакость против своих вассалов в Венгрии, Чехословакии и Афганистане, но пока американцы были готовы драться, они никогда не осмелились бы вторгнуться в Западную Европу. И Швецию.
Хочу напомнить, что тогда мы, несмотря ни на что, спали довольно спокойно. Возможно, лучше, чем сегодня.
Парадокс, но во время холодной войны было необычайно безопасно жить с нашей стороны железного занавеса. Обе сверхдержавы охраняли свои территории, как ястребы. Было и уважение. Никто не прокрадывался на задний двор другого, по крайней мере, если речь шла о заднем дворе под названием Европа. Несомненно, легко найти примеры, когда лидеры общественного мнения и писатели изображали картины ядерных антиутопий, но факт состоит в том, что наша часть планеты еще никогда не была настолько мирной. Баланс страха работал. На нейтральных территориях третьего мира обстановка могла накаляться — как во Вьетнаме и на Ближнем Востоке — но не затрагивая нашу собственную безопасность более, чем по касательной.
На следующем этапе, когда у нас появилась глобальная система альянсов, стало легче добиваться длинных периодов мира. Особенно после Первой мировой войны, когда европейские государства совершили фатальную ошибку, запустив замкнутый смертельный круг во время одной из бесчисленных свар на Балканах, ситуация в плане безопасности существенно улучшилась — то есть, улучшилась для нас, тех, кто жил на достаточном географическом отдалении от очагов конфликта. В глазу бури всегда спокойно, а именно там и находилась Швеция весь XX век.
Но что случится, когда блоки распадутся, когда техническое и экономическое развитие надломят с трудом созданные структуры, и мы окажемся в мире, где доминируют региональные игроки без самих собой разумеющихся обязательных отношений с другими крупными державами — иными словами, когда земля превратится в обновленный вариант Европы XVIII века? По многим оценкам, мы сейчас движемся именно в этом направлении. Если США продолжат идти по маршруту, который размечает новый президент, то мы окажемся на грани возвращения к той изоляционистской традиции, которая отличала внешнюю политику страны до Второй мировой войны. Потом ее по праву критиковали, так как она мешала демократии выживать в борьбе против тоталитарных диктатур.
С исторической точки зрения мир никогда не становился безопаснее от того, что политики по ту сторону Атлантики ставили Америку «на первое место». Наоборот. В мире, отличающемся подвижными конфликтами с размытыми, изменчивыми и непреодолимыми границами, региональным лидерам легче провоцировать конфликты и вторгаться на территории соседей, будь то Ближний Восток, Юго-восточная Азия или Украина.
Есть и еще один аспект: отсутствие общепризнанных гегемоний может быть рискованно, но, как показывает история, когда большие мальчишки-хулиганы за углом становятся друзьями, это гораздо опаснее для маленьких стран вроде Швеции, чем когда они — коварные враги. Финны, эстонцы, литовцы, латвийцы и поляки могли спать спокойно, пока Гитлер и Сталин лепили практическую политику из своих идеологических противоречий. После пакта Молотова — Риббентропа в 1939 году началось вторжение в их страны.
Мы подвергались тому же самому, хотя мало кто помнит об этом из учебников по истории. Насколько бы велики ни были ошибки Густава IV Адольфа Шведского, во времена Наполеона нашим предкам удавалось всегда приземляться на ноги до тех пор, пока французский и русский цари не поделили мир на сферы интересов, заключив в 1807 году злосчастный Тильзитский мир. Вследствие этого мы потеряли Финляндию.
Эра США как единственной сверхдержавы мира началась с падения Берлинской стены и пережила кульминацию при Джордже Буше-младшем. Позже его стало соблазнительно легко критиковать за плохо продуманные вторжения и амбиции, направленные не туда, но мы не можем закрывать глаза на то, что США никогда прежде не были столь анти-изоляционистскими и не простирали свои военные щупальца так активно. Сейчас это уже история. Значат ли нынешние изменения, что у нас стало больше поводов для беспокойства, или мы можем продолжать дремать в убеждении, что время войн, по крайней мере, для нас, шведов, давно прошло?
Вариантов развития событий слишком много, чтобы дать какой-то точный ответ, но если прислушиваться к истории, как к гиду, ведущему нас вперед, стоит предпочесть то, что оказалось безопаснее. Я никогда не боялся атомной войны или вторжений врагов в 1980-х годах — именно потому, что знал, что большой брат в Вашингтоне появится, если что-то пойдет не так. А с изоляционистскими США — если страна и правда сейчас двигается в эту сторону — у нас нет никаких оснований чувствовать себя так же уверенно.
