За три года война на Украине унесла жизни почти 10 тысяч человек, тогда как еще 20 тысяч были ранены в ходе конфликта. Тем не менее никто не ведет подсчет жертв сексуальной агрессии со стороны как проукраинских, так и пророссийских сил. Унижения, изнасилование и уродование гениталий — все это стало обычным делом в тайных центрах содержания и на импровизированных военных базах. Расследование в рамках проекта Zero Impunity.
Когда Лена* приходит в себя, ей ничего не видно. У нее на глазах повязка, а руки связаны за спиной. 22-летняя девушка не знает, что ее ждет, но слышит вдали шум и крики. Лене кажется, что она, «наверное, в подвале». Ей хочется пить. Ее охватывает паника. До такой степени, что она начинает вопить. Рядом внезапно появляется охранник и начинает бить ее прикладом, «пока она не прекратит», а затем уходит. На следующий день сидящая без еды и воды молодая журналистка опять начинает рыдать. Охранник снова бьет ее. Время от времени он хватает ее, чтобы сделать укол. Тогда она начинает потеть и «теряет ощущение времени». В спокойные моменты Лена размышляет о прошлом. И говорит себе, что нужно было послушать друзей.
Ведь они предупреждали ее. Расположенный на территории пророссийских сепаратистов Донецк стал опасной зоной для журналистки, особенно если она из Киева. «Если никто туда не поедет, мир так и не узнает, что там происходит», — ответила им она. На дворе был май 2014 года. С тех пор не проходит и дня, чтобы она не пожалела о принятом решении.
Наша первая беседа с Леной идет через видеосвязь по Skype. Эта девушка со светло-русыми волосами уехала с Украины и нашла прибежище в Германии. В начале разговора, когда бывшая узница появляется на фоне простой белой стены, нам еще ничего не известно об истории, которую она нам расскажет. Ее номер дал нам ее адвокат, который занимается защитой других бывших пленниц. О своем заключении Лена так и не рассказала в подробностях, ни правозащитникам, ни врачам, которые посчитали ее случай «достаточно сложным». Но 24 октября 2016 года, ощущая себя в безопасности перед экраном компьютера, она все же решает говорить, несмотря на нервозность.
После нескольких дней в путах в подвале она попадает на первый «допрос». Когда у нее в фотоаппарате находят снимок с Майдана (это зародившееся в Киеве протестное движение привело к бегству президента Януковича в начале 2014 года), становится еще хуже. Охранники превращаются в палачей и бьют ее по голове и в живот, причем не только кулаками, но и камерой. Их послание ясно как день: такова цена этих фотографий. И раз всего этого оказывается недостаточно, чтобы заставить Лену говорить (ей особенно и не в чем признаваться), они приводят другого пленного: «Если не ответишь, достанется ему!» Каждый раз избиения продолжаются по два-три часа.
«Несколько раз я теряла сознание»
Помимо побоев есть еще и страх изнасилования. Первые домогательства привели ее в ступор: «В камере охранники трогали мои волосы, лапали меня. Иногда они говорили: «Пойдем поиграем!» Как-то на допросе один из них расстегнул мои блузку и взял одной рукой меня за щеку, а другой за бок. Я была в ужасе».
Примерно через две недели она просыпается утром без повязки на глазах. Охранники приходят за ней и ведут ее в незнакомую комнату. В середине — матрас, на котором растянулся один из начальников. Солдаты толкают ее вперед: «Вот тебе женщина. Развлекайся». Лена умоляет их не трогать ее. Бесполезно. Трое или четверо начинают раздевать ее: «И потом они стали насиловать меня. Сначала люди в черном, главные. Потом люди в зеленом». По другую сторону экрана Лена останавливается, делает судорожный глоток воды, а потом пытается успокоить дыхание. Когда она продолжает, ее рассказ звучит прерывисто: «За день их было не меньше восьми. Несколько раз я теряла сознание. Они обливали меня из ведер холодной водой, чтобы привести меня в чувство».
По ее словам, людьми в черном были русские и чеченцы, которых она узнала по акценту. В зеленом — украинцы. «Они приходили и уходили. Выдыхали мне в лицо дым от марихуаны, чтобы меня разбудить. Они смеялись, слушали музыку…» Потом она надоедает насильникам, и они бросают ее полуголой на холодный пол пустой комнаты. Они приносят ей еду и одежду, но она не прикасается к ней. Когда они отводят ее в комнату, солнце уже село. На следующий день Лену освобождают.
Но зачем нужно было насиловать ее в самый последний день? В ее память врезались слова одного из мучителей: «Они сказали, что никто не хотел платить за мое освобождение: ни родственники, ни государство. А у меня не было ничего, что могло бы их заинтересовать, ни информации, ни денег…» Тюремщики захотели заставить ее «расплатиться» иначе? Сепаратисты решили «сломать» ее перед тем, как отпустить? Сделать так, чтобы она не вернулась с фотоаппаратом в руках, чтобы рассказать, что происходит на территории боевиков? Дело в том, что три года спустя от журналистки осталась лишь тень себя прежней.
Сексуальная агрессия при допросах
Произошедшее с Леной — отнюдь не единичный случай. Дело в том, что сексуальное насилие на Украине (Киев уже почти три года сражается на востоке с пророссийскими мятежниками, которые получают поддержку от Москвы или, как утверждают некоторые, были отправлены ей, хотя сами российские власти категорически отрицают участие регулярных войск) резко пошло вверх. Если верить отчету «Невысказанная боль», который обнародовала в феврале правозащитная организация «Справедливость ради мира в Донбассе» (одна из немногих, кто занимается этим вопросом), треть опрошенных (по большей части побывавшие в плену солдаты и мирные жители) говорят о сексуальной агрессии. «Насилие достигает совершенно недопустимого уровня, однако власти закрывают на него глаза», — отмечается в докладе.
Эти проявления агрессии, большая часть которых приходится на период с весны 2014 года по лето 2015 года, касаются как мужчин, так и женщин, и в некоторых случаях достигают чрезвычайно степени насилия. Авторы представили рассказы двух женщин, которым пробили грудь отверткой, и мужчины, которого изнасиловали дрелью. Угрозы, вынужденная нагота, электрошок половых органов, уродование и изнасилование… На охваченной войной Украине реалии сексуальной агрессии могут принимать самые разные формы. По данным нашего следствия и первых докладов, чаще всего подобное происходит в тайных местах заключения (бывшие тюрьмы, военные и административные здания, занятые дома и заводы, школы и подвалы).
Кто становятся жертвами? Бойцы, оппозиционеры и те, кого подозревают в симпатиях к другому лагерю, журналисты, этнические, религиозные и сексуальные меньшинства. Некоторые же просто оказались не в то время не в том месте. Причем рассказать о случившемся решаются очень немногие (особенно среди мужчин). «Для большинства жертв еще слишком рано говорить об этом», — объясняет психолог Анна Мокрусова из занимающейся поддержкой бывших узников НКО «Синяя птица». Ей довелось пообщаться более чем с 300 побывавших в плену мирных жителей.
По мнению Анны, которой тоже грозили изнасилованием в плену, несущее на себе отпечаток войны украинское общество не готово выслушать эти рассказы: «Сложно принять тех, кто травмирован еще сильнее, чем ты». В таких условиях внимание привлекают только те случаи, «о которых говорит пропаганда, а не настоящие».
Дело в том, что украинский конфликт ведется в газетах почти в той же степени, что и на фронте. В стремлении завоевать умы СМИ обоих лагерей называют изнасилования используемым врагом оружием. Пророссийские и украинские информационные сайты пишут от сексуальных пытках, массовых изнасилованиях и изнасилованиях несовершеннолетних с малоприятными иллюстрациями и проплаченными свидетельствами. Широко идущая через социальные сети пропаганда (в частности от стоящей на службе Москвы армии троллей) сеет ненависть и подрывает доверие к словам настоящих жертв. Дело в том, что за фантазиями скрывается реальность, которая едва ли в чем-то уступит пропагандистским рассказам. И хотя сообщения об изнасилованиях в большей степени идут с территории сепаратистов, по другую сторону фронта, на контролируемой киевскими силами части Украины тоже происходят страшные вещи.
Муки совести
Мы встречаемся с Вадимом* 7 октября 2016 года в темном углу пустого бара неподалеку от центра украинской столицы. Этот бритоголовый и бледный ветеран киевского батальона нервно пьет кофе. Организовать встречу было не так-то и просто: худощавый Вадим очень боится мести бывших товарищей из батальона. Хотя с тех пор прошло уже почти три года, он до сих пор не может оправиться от увиденных им сцен насилия.
На волне возмущения российской аннексией Крыма он пошел добровольцем на фронт в начале лета 2014 года. После недолгого пребывания в «слишком агрессивном» отряде, он записался в батальон «Айдар» (организация запрещена в РФ — прим.ред.)со скандальной репутацией, который Amnesty International обвиняет в бесчинствах и военных преступлениях. В тот момент добровольческие батальоны составляли основу украинской обороны в большей степени чем армия с ее нехваткой людей и оружия, а также повальной коррупцией.
«Солдаты возвращались с фронта в состоянии шока»
Вадим высадился у города Счастье в нескольких километрах от линии фронта. На этот раз война была рядом. Вадиму поручили охранять здания на базе (бывшее полицейское училище), где держали пленных. Там он увидел тревожное поведение: «Когда солдаты возвращались с фронта, чаще всего пьяные, они нередко спускались в подвал, чтобы «разрядиться» с пленниками».
Вадим был охранником и бессильно смотрел на разгул насилия. С другой стороны двери он слышал крики и звуки ударов. Как-то его одного оставили следить за зданием, куда посадили женщину, которую посчитали снайпером сепаратистов, потому что «она была в капюшоне (женщина-снайпер — распространенный миф в конфликтах на постсоветском пространстве, что зачастую оправдывает изнасилование под прикрытием мести). Один из командиров зашел внутрь.
Перед тем, как продолжить рассказ, бывший солдат прочищает горло. «Несколько минут спустя я услышал, как женщина закричала: «Нет! Не надо!» Последовавшие далее звуки не оставили места для сомнений. «Я считаю, что ее насиловали». Вадим увидел ее на следующий день и отметил, что «ей было трудно ходить».
Его вот уже два года терзают муки совести, и он постоянно думает о том, что мог бы сделать, чтобы тому помешать. Чтобы хоть как-то сбросить с души этот груз, он готов представить все ключевые элементы истории (имена, места, подробности) международному суду. Причем тому следует заняться не только издевательствами над пленными. В зоне конфликта давление на женщин особенно сильно проявляется и на блокпостах: как сообщили нам сразу несколько очевидцев, солдаты предлагают женщинам пропустить их в обмен на сексуальные услуги.
В феврале 2017 года Управление Верховного комиссара ООН по правам человека выпустило доклад о сексуальной агрессии на Украине, в котором приводился случай коллективного изнасилования жительницы Донецка. Бойцы батальона «Восток» остановили ее у блокпоста за нарушение комендантского часа: «Ее отвезли на машине в отделение полиции, которое было занято батальоном. Там ее три часа били арматурой и насиловали несколько человек из батальона». На следующий день ее отпустили.
Проституция несовершеннолетних
На подконтрольной Киеву территории в Донецкой области, в трех километрах от линии фронта, находится городок Красногоровка. Выбитые стекла, развороченные крыши, следы путь — следы войны видны здесь повсюду. Вдали раздается свист и стрельба. Здесь солдаты чувствуют себя как дома.
Этим утром в середине октября 2016 года группа добровольцев приехала сюда, чтобы принести хоть немного радости в жизни детей. Стоящая чуть поодаль участница группы Елена Косинова вполголоса говорит, что в городе женщины вынуждены предлагать сексуальные услуги солдатам. В частности это касается «матерей-одиночек, которым сейчас приходится очень тяжело», а также «девушек и женщин из «плохих семей», которым нужны даже не деньги, а просто еда». Тем не менее такая обусловленная нищетой проституция проходит «без насилия», как спешит уточнить Елена.
На другом конце города нам встречается 16-летняя Женя. Девушка с выцветшими волосами и старательным макияжем на лице затягивается сигаретой и утверждает, что не относится к тем, кто «ходят к солдатам». Для описания этих сексуальных связей (как по тарифу, так и нет) она говорит об «историях любви» между военными и местными девушками, но сама не хочет «в этом участвовать». Между затяжками она все же признает, что трое ее подруг «встречаются» с солдатами. Она слышала, что примерно 20 других девушках ее лет ходили на блокпосты к солдатам, которые постоянно ищут «молодых девочек».
Все это является следствием распространенного на фронте алкоголизма, уверен бывший сотрудник ФСБ Илья Богданов, который перешел в ряды врага, военизированную ультранационалистическую группу «Правый сектор» (организация запрещена в РФ — прим.ред.). На этой территории, которую бывший солдат (с контрастирующей с его юношеским лицом прямотой) называет «биологической мусорной ямой», 13- и 14-летние девочки пьют с солдатами и зачастую «целуются» с ними. «Хотя они все еще дети», — добавляет Илья. Насколько ему известно, «командиры ничего не говорят».
Социальный запрет
С украинской стороны в пограничных с линией фронта зонах в 2016 году в операционном состоянии находилось лишь 30%** штата полиции. В любом случае, для девушек из Красногоровки и большинства жертв сексуальной агрессии на Украине страх карательных мер и стыд слишком сильны, чтобы подать заявление. Еще до конфликта на жертвах изнасилования уже ставили клеймо. «Здесь существует развитая культура обвинения жертв: ты сама виновата, неправильно одевалась, слишком много пила», — говорит Анастасия Мельниченко.
У тех же, кто решаются обратиться в полицию, подача заявления зачастую превращается в кошмар. Полицейские бывают и сами причастными к сексуальному насилию, а обвиняемые солдаты и офицеры оказывают давление на жертв, чтобы те забрали свои заявления.
В отделении полиции на стороне сепаратистов никто не захотел ничего сделать для Лены, чью историю мы рассказали в начале статьи. Она «собрала все силы, чтобы описать произошедшее, за исключением изнасилования», но лейтенант лишь презрительно отмахнулся от нее: «Мы ничего не можем сделать для тебя». Когда она попросила телефон, чтобы связаться с близкими, ей отказали и выставили за дверь. Это было в Донецке весной 2014 года. С тех пор в этих зонах, которые официально контролируются мятежниками (а неофициально Москвой) мало что изменилось. Нет у жертв и особых надежд на компенсации.
В ДНР и ЛНР украинские структуры больше не работают и постепенно уступают место параллельным правоохранительным органам, которые отличаются нехваткой штата и финансирования, а также туманностью. По мнению некоторых активистов, сложившийся хаос объясняет тот факт, что хотя случаи насилия возникают по обе стороны линии фронта, их все же больше в зоне сепаратистов. «Территорию контролируют лишь оружие и преступники, тогда как на стороне Киева все еще есть государство и прокуратура. Пытки и сексуальное насилие являются там частью политики запугивания населения», — полагает координатор доклада «невысказанная боль» Владимир Щербаченко. Мы обращались с просьбой о доступе на территорию ДНР и ЛНР для потребностей следствия, однако нам было отказано.
Быть солдатом — смягчающее обстоятельство
А как обстоят дела в подконтрольных Киеву регионах? Безнаказанности там меньше, однако власть не может предложить жертвам реальных перспектив справедливости. Тем более если мучители — их же собственные сограждане. Так было с насильником 17-летней Анны*.
Эта бледная девушка и длинными светлыми волосами считает себя преданной. Мы укрываемся от дождя в машине у ее студенческого общежития в промышленном пригороде Киева. Она все еще не может принять решение судьи поселка Иванков (Киевская область). Два года условно и 100 евро штрафа за изнасилование путем содомии. Содомия не считается изнасилованием по украинскому праву. Предусмотренное по УК наказание составляет от 3 до 7 лет тюрьмы против 7-12 лет в случае изнасилования несовершеннолетней.
Обвиняемый, военный из отряда пограничников, находился в тот момент в казарме в Млачевке (родная деревня Анны примерно в 100 километрах на север от Киева), однако ранее принимал участие в боях на востоке. В постановлении суда от 10 июня 2016 года в числе смягчающих обстоятельств указано: «Участие в антитеррористических операциях на востоке». Все это означает своеобразное право первой ночи для тех, кого в Киеве считают героями. Прокуратура подала апелляцию, однако итоговое постановление лишь подтвердило условный срок, тогда как штраф был увеличен до 3 500 евро.
Семья Анны хотела бы найти в себе силы для новой апелляции. «Мы очень устали, — говорила ее мать в начале марта. — Дочь уже больше не в силах терпеть этот судебный процесс». Мы связались с вынесшим решение судьей 13 октября 2016 года, однако он отказался комментировать его.
Киевские власти (хоть в феврале 2016 года они и приняли национальный план действий для обеспечения безопасности женщин в зоне конфликта) тоже, судя по всему, не проявляют особой строгости, если преступления происходят на охваченной боями территории. Представленная генеральной прокуратурой в ноябре 2016 года статистика говорит сама за себя: по связанному с конфликтом сексуальному насилию было возбуждено всего семь дел, причем три были закрыты из-за недостатка доказательств. НКО «Справедливость за мир в Донбассе» в свою очередь насчитала более 200 жертв.
В генеральной прокуратуре сообщили нам о возбуждении 7 февраля одного нового дела против «солдата отряда С» за изнасилование.
Международное правосудие бессильно
Но заинтересованы ли украинские власти в более активном расследовании? Ведь в происходящем, судя по всему, замешаны и их собственные спецслужбы. Во всяком случае, именно это следует из полученного нами рассказа бывшего узника СБУ. Кроме того, в недавнем отчете ООН говорится, что сексуальное насилие в качестве метода допроса «чаще всего используется против людей, особенно мужчин, украинскими спецслужбами (СБУ) и добровольческими батальонами».
С другой стороны фронта спецслужбы (в том числе российские) тоже не чураются подобных методов, как рассказал нам бывший пленник сепаратистов. Он говорит о присутствии среди командиров «членов ФСБ» в этом месте, где происходило «сексуальное насилие и где пользовались проститутками».
Процесс батальона «Торнадо»
Дело Анны было не единственным, что дошло до украинских судей. Батальон «Торнадо» (организация запрещена в РФ — прим.ред.), почти треть членов которого имели судимости на момент формирования весной 2014 года, был расформирован. Двенадцати его бойцам вынесли обвинения в организованной преступности, пытках и сексуальной агрессии. Как считают в генеральной прокуратуре, они несут ответственность за издевательство по крайней мере над десятью мирными жителями, двое из которых стали жертвами изнасилования. В частности двоих пленных «заставили насиловать третьего, который был обнаженным привязан к гимнастическому коню», — заявил военный прокурор Анатолий Матиос по телевидению в июне 2015 года. Еще одним исключительным событием стало решение расположенного неподалеку от Луганска суда, который приговорил летом одного члена того же батальона к шести годам за изнасилование.
Будет ли все доведено до конца? Задача отнюдь не простая: слушания по преступлениям бойцов этих батальонов нередко прерываются демонстрациями, которые устраивают, чтобы оказать давление на судей. Дело «Торнадо» не стало исключением. «Националистический дух очень силен, — считает координатор НКО «Международное партнерство за права человека» Симон Папуашвили. — В такой ситуации, когда на страну нападает сосед, те, кто защищают родину, воспринимаются как герои».
В таком фактическом юридическом вакууме единственным проблеском оптимизма на горизонте становится международное правосудие. Именно на это рассчитывает молодая режиссер Алиса. Три года назад ее изнасиловал в Краматорске человек, который представился отставным российским офицером. Мы встретились с ней 9 октября в ее киевской квартире.
Редкая отвага для современной Украины: Алиса хочет, чтобы узнали все. Девушка планирует обратиться в Европейский суд по правам человека. «Если я сделаю это, то не из личной мести, а ради всех других девушек, как я», — уверяет она. В настоящий момент в ЕСПЧ рассматривается 3 тысячи обращений по нарушению прав человека на Украине, однако ни в одном речь не идет о сексуальной агрессии. Алиса может стать первой. У ЕСПЧ нет полномочий для ареста виновных. В то же время жертвы могут получить компенсацию.
Международный уголовный суд — единственная инстанция, которая может вынести приговор военным преступникам, если тех не могут судить у них на родине. Алиса считает «единственным выходом» большой международный процесс. Других вариантов действительно нет, если судить по состоянию правосудия на Украине и невозможности для властей получить доступ к сепаратистским зонам. Но вот хороший ли это способ, пока не ясно. Хотя Украина до сих пор не ратифицировала Римский статут МУС, у того все же есть полномочия для рассмотрения совершенных на территории страны преступлений, в том числе и в сепаратистских регионах и вне зависимости от национальности предполагаемых преступников: украинцев, русских или кого-то еще. В такой перспективе несколько активистов на протяжение месяцев собирают свидетельства жертв сексуальной агрессии и начали передавать их в МУС, который сообщил в письме от 9 марта, что на данном этапе не может «сделать основанные на фактах выводы по указанным случаям».
Как бы то ни было, шансы дойти до процесса крайне малы, тем более что сроки обещают быть крайне долгими: не менее десяти лет до начала разбирательства. «Это займет много времени, быть может, 10 или 20 лет, но если все получится, мы сможем получить постановление об аресте Владимира Путина за военные преступления и преступления против человечности, — уверяет Симон Папуашвили, который уже передал в суд информацию о 300 случаев пыток в рамках конфликта (без сексуального насилия) и готовит еще 400. — Но проблема в том, что Россия, не входящее в МУС государство, не обязана сотрудничать с судом. То есть, в случае вынесения постановлений об аресте российских граждан Россия, вероятно, откажется их передать, и у суда не будет никакого права вмешиваться».
Один из авторов доклада «Невысказанная боль» Александр Павличенко считает, что Россия в любом случае уже начала заметать следы: все больше полевых командиров становятся жертвами «таинственных убийств», которые представляют собой едва прикрытые маневры России, чтобы очистить историю». Он опасается, что через год-два преступники исчезнут, «а вместе с ними и надежда добиться правды».
Но Алиса не отчаивается. Она решила действовать. Чтобы прорвать завесу молчания вокруг этого насилия, она написала театральное представление, которое дважды ставили на Украине и один раз в Берлине. Она исполняет роль узницы, в том числе и в сцене изнасилования, где она появляется на сцене обнаженной. Буря эмоций… Причем не только для нее: «Некоторые зрители плачут, когда мы играем. Насилие нашей войне становится статистикой. Но тут они ощущают его напрямую».
* Имена были изменены, чтобы защитить этих людей.
** По данным доклада «В поисках справедливости», обнародованного в 2016 году киевским Центром гражданских свобод.
