29 апреля, в последние минуты внеочередного саммита глав государств ЕС в Брюсселе его участники практически без обсуждения приняли резолюцию, ставшую известной как «текст Кенни». 27 премьер-министров и президентов (британского лидера Терезу Мэй уже не позвали, поскольку основным вопросом повестки дня была европейская стратегия на переговорах по брекзиту) поаплодировали сами себе, единогласно утвердив предложенный ирландским премьером Эндой Кенни текст. Смысл принятой резолюции сводится к следующему: если жители Северной Ирландии выскажутся за присоединение к южной части острова, они автоматически станут частью ЕС, несмотря на выход Великобритании из Евросоюза.
В принципе в Лондоне уже начали привыкать к подобным неприятным сюрпризам с континента — они в последний месяц происходят примерно раз в неделю. То будущее Гибралтара ставится в зависимость от позиции Испании, то Британии нужно заплатить за выход 60 млрд евро, то вдруг — сто, и при этом любые переговоры о торговых отношениях могут начаться только после признания этого долга. Дело дошло уже до того, что глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер объявил, что миссис Мэй «живет в другой галактике» (забавная рифма к знаменитой фразе Ангелы Меркель, что Владимир Путин обитает на иной планете). И все же такие, как «текст Кенни», заявления о судьбе значительных фрагментов чужой территории — не самая обычная вещь в дипломатическом обиходе.
Линии мира и брекзита
К счастью, это все же не casus belli — резолюция саммита ЕС отсылает к основополагающему для Северной Ирландии Соглашению Страстной пятницы, по которому будущее единство двух частей острова зависит прежде всего от выраженного прямым волеизъявлением решения их населения, а правительство Британии, помимо обязанности назначить голосование в тот момент, когда идея объединения наконец-таки захватит большинство североирландцев, особого влияния на него не имеет.
Этот поразительный и очень непросто давшийся документ, подписанный Лондоном, Дублином и лидерами основных североирландских партий в 1998 году, а потом утвержденный двумя ирландскими референдумами, готовился, однако, с учетом того, что все его участники в любом случае состоят в ЕС. В итоге, несмотря на то что Северная Ирландия — это с огромным отрывом самая маленькая из четырех стран Соединенного Королевства, именно тут процесс брекзита ждут, вероятно, самые большие сложности. Что уж точно не вызывает никаких сомнений — так это что риски в случае неудачи тут максимальны.
История острова Ирландия — не только одна из самых запутанных и трагичных в христианском мире, но и одна из самых живых, то есть имеющих сильнейшее влияние на повседневную жизнь современного обывателя. Даже если ограничиться только непосредственно связанными с нынешним сюжетом фактами, все равно приходится начинать с 1170 года, когда в Ирландии высадился первый англо-норманнский контингент.
Последовавшие за этим 750 лет английской колонизации были связаны с постоянно повторявшимися попытками потеснить коренное население острова и заместить его выходцами из Британии. По разным причинам удались они только в северной провинции Ольстер, и, когда в 1921 году истово католическая Ирландия наконец получила частичную независимость, шесть северных графств с преимущественно протестантским населением остались частью Великобритании.
С 1969 года Северная Ирландия была охвачена конфликтом между радикальными юнионистскими и республиканскими группами, известным по-английски как Troubles («беды»). Общее число его жертв превысило 3500 человек, а покончено с ним было именно благодаря Соглашению Страстной пятницы.
В нынешней Северной Ирландии память об этой истории (помимо государственного устройства, результатов любых выборов и психологии всего населения) сохраняется в виде двух очень непохожих границ. В центрах городов соприкасающиеся протестантские и католические кварталы по-прежнему разделены многометровыми бетонными заборами, лицемерно именуемыми «линиями мира».
Пятисоткилометровая граница между двумя частями острова (собственно, единственная сухопутная граница Соединенного Королевства), наоборот, поражает тем, насколько она незаметна: понять, что ты уже не в Великобритании, можно только по тому, что максимальная разрешенная скорость на дорожных знаках вдруг начинает указываться не в милях, а в километрах в час. Именно судьба этой границы и ее нынешней проницаемости — один из основных поводов для беспокойства из-за брекзита, ведь она может стать не просто межгосударственной, но внешней границей единого таможенного пространства и Общего рынка ЕС.
Отдельную проблему нынешнего положения вещей, никак не связанную с вопросом членства в ЕС, составляет то, что главные юнионистская и республиканская партии провинции, которые по Соглашению Страстной пятницы обязаны на пару образовывать правительство, решительно разругались в начале 2017 года на почве коррупционного скандала в сфере ЖКХ, и даже новые выборы не смогли разрешить этот их конфликт. Ну и наконец, сами итоги референдума 23 июня 2016 года: 56% североирландцев высказались на нем за то, чтобы остаться в ЕС, в то время как в целом по Соединенному Королевству 52% поддержали брекзит.
Ирландия — не Шотландия
На этом довольно непростом фоне интерес ирландского премьера Энды Кенни к возможному скорому объединению родного острова понятен, но данные социологов для него неутешительны: по результатам проведенного осенью 2016 года опроса компании Ipsos Mori, 63% населения Ольстера предпочитают оставаться с Лондоном, и только 22% выбирают единую Ирландию.
Число сторонников объединения хоть и выросло на 5% с 2013 года, все равно не так уж велико, и даже саму идею референдума поддерживает всего 33%. Особенно интересно, что лишь каждый пятый из опрошенных заявил, что итоги референдума о брекзите как-то повлияли на его предпочтения в вопросе о будущем провинции и что даже среди католиков (которые сейчас составляют примерно половину всего населения) энтузиастов ирландского единства только 43%.
Дополнительную сюжетную линию в североирландском вопросе обеспечивает перспектива референдума о независимости Шотландии и вообще наблюдаемое там обострение национального самосознания. Это только очень со стороны кажется, что три малых страны Соединенного Королевства привязаны к Англии отдельными ниточками и никак не взаимодействуют друг с другом. На самом деле с вершины скал Антрима в ясную погоду видна никакая не Англия, а Шотландия. Протестантское население провинции в основном происходит именно оттуда, исповедует не англиканизм, а шотландское пресвитерианство и говорит на диалекте английского языка, который прозрачно называется ольстер-скотс.
В случае отделения Шотландии Северная Ирландия окажется мало связанной с Англией и Уэльсом даже чисто географически — но тот же опрос Ipsos Mori показал просто-таки парадоксальный результат: независимость Шотландии заставит пристальнее присмотреться к ирландскому объединению лишь 15% населения Ольстера, а 18%, наоборот, ожидают в себе в таком случае прилива британского патриотизма. Объяснить это явление логически невозможно, и остается лишь сослаться на загадочную североирландскую душу. Или же на то, что, отвечая на вопросы социологов, люди не всегда точно предсказывают свою реакцию на будущие события.
Несмотря на все эти обнадеживающие для сохранения целостности Соединенного Королевства результаты опросов, нет никакой гарантии, что спокойствие в Ольстере — вещь необратимая. Это, несомненно, не повод для того, чтобы отменять брекзит (да это уже и невозможно), но ситуация на «линиях мира» явно должна быть одной из основных забот правительств и Терезы Мэй, и Энды Кенни.
Один из самых запоминающихся пассажей в «Мировом кризисе» Уинстона Черчилля описывает, как 24 июля 1914 года британский кабинет получает сообщение об австро-венгерском ультиматуме Сербии в разгар дискуссий о том, как должна пройти граница между северной и южной частями Ирландии. В своей традиционной красочной стилистике Черчилль пишет: «Сельские приходы графств Фермана и Тирон отступили обратно в туманы и вихри промозглой Ирландии, и странный свет начал медленно, но заметно разгораться над развернутой перед нами картой Европы». Спустя сто лет промозглая Ирландия вдруг оказалась не на периферии, а в эпицентре нового мирового кризиса, и решаться ему предстоит, как минимум отчасти, в тех же самых сельских приходах графств Фермана и Тирон.
