На первой из четырех лодок развевается знамя пермского «Мемориала». Черная надпись на белом фоне, над первой буквой набросок пламени, свеча как символ памяти. Роберт Латыпов является капитаном этого катамарана. С красным платком на голове он выглядит как пират. Он сидит верхом на вещевом мешке, словно барон Мюнхгаузен на пушечном ядре. Вечером у лагерного костра, когда все сидят на земле или на бревнах, он изображает сидящего на складном стуле вождя индейцев, которому подают еду и водку.
Латыпову 43 года, он почти 20 лет работает в пермском «Мемориале». «Мемориал» — это правозащитная и неправительственная организация, которая была основана в 1989 году для того, чтобы не были забыты преступления времен сталинского правления. В России она с октября 2016 года из-за денежных поступлений из-за рубежа считается «иностранным агентом», это еще больше усложняет ее работу, а молодежная группа пермского «Мемориала» была распущена.
Роберт Латыпов знает воды Камы и Чусовой так же хорошо, как и темную историю Сталина на Урале — в горах, которые являются границей с Сибирью и Азией. Когда Пермь-36, единственное памятное место ГУЛАГа в России, которое находится на территории бывшего лагеря, еще управлялось пермским «Мемориалом», а не российским государством, он проводил там экскурсии. Конечно, он мог бы поискать себе и другую работу, которая была бы проще для него и его семьи. «Многие из моих коллег сидят в тюрьме», — говорит Латыпов. Но в настоящий момент никто не хочет занять его место, поэтому он продолжает работать. И Латыпов любит историю, поэтому он не устает рассказывать про зверства Сталина. Даже тем, кто не хочет про это слушать, а таких в России много. Летом он руководит походами на катамаранах, которые плывут по следам советской истории от поселка Усть-Койва до Чусовой, плывут по рекам воспоминаний.
«Бальдомаран» — звучит команда, по которой все вытаскивают из воды побитые и поцарапанные металлические весла и протягивают руки к соседней лодке, чтобы соединить все четыре катамарана. Потом этот огромный плот плывет в полуденной жаре по реке. По рукам ходит пачка сухого печенья, которое обычно макают в переслащенный черный чай, а оливково-зеленая фляга для охлаждения привязана веревкой за первым катамараном. Некоторые прыгают в воду, чтобы освежиться, и испуганные цапли улетают в синее небо, размахивая своими широкими крыльями. «Это счастье», — говорит Латыпов. Одной рукой он держится за древко знамени и, глядя вдаль, громко поет о любви. На берегу кто-то начинает играть на гитаре, и тогда этот момент кажется слишком прекрасным, чтобы быть правдой..
Вскоре на берегу видна деревянная вышка, на которой прикреплены колючая проволока, миски, башмаки, лампы и информационные таблички. На полуразрушенной кирпичной стене надпись на кириллице СТВОР. Створ, бывший лагерем, сегодня музей. Но музей без стен, крыши и окон. Дверью в этот музей является покрытый щебенкой берег, на котором останавливаются некоторые проплывающие мимо лодки. В большинстве случаев это российские туристы, которые вообще не знают, что это место — совсем иное, чем все другие на этом излюбленном туристическом маршруте. Каждое лето мимо проплывают от десяти до двенадцати тысяч лодок. «Даже если здесь остановится лишь треть из них, — говорит Латыпов, — наша работа не напрасна».
Он называет Створ «музеем без гидов». Любой может прийти, и каждый сам для себя решает, сколько мыслей он посвятит этому месту. На памятных табличках, которые установил «Мемориал», размещена информация с указанием точных источников, но без оценки событий. Документы — из того времени, когда архивы были еще открыты. Посетители должны сами создать свое собственное мнение об этом месте. Этим Створ должен отличаться от других памятных мест в России. Там передается определенный взгляд на историю, там проводится пропаганда, говорит Латыпов. Как и в Перми-36 с тех пор, как он попал под государственное управление.
Место привала находится немного вниз по реке. Багаж, который связан крепежными ремнями и накрыт пленкой, сгружается на берег, ставятся палатки. Палатки, как и катамараны, получают свои имена. Команда «Пест» живет в палатке «Кремль». Капитан представляется Владимиром Владимировичем Путиным, что вызывает взрыв громкого смеха на всю ширь ночной тайги.
Створ — это забытое богом место. До ближайших деревень — несколько десятков километров. В лесной чаще на посетителей нападают комары и оводы, о мобильной связи нечего и думать. Музей под открытым небом Створ существует почти десять лет, Латыпов с добровольцами ставили первые указатели. Они показывают, где примерно раньше были бараки с заключенными, изолятор и кладбище.
Пятилитровые канистры воды, которые быстро опустошаются под палящим полуденным солнцем, наполняются в источниках, руки и ноги немеют, потому что вода — ледяная. В бумажной посуде консервированное мясо и каша из гречневой крупы. Утром дают рис с липким русским сгущенным молоком и сухофруктами, в первые дни вечером еще давали свежие овощные супы, потом уже пошли консервы. Один день была западная еда, лапша с томатным соусом, в другие дни — русская еда, гречка и мясо. Днища котлов — черные от сажи, еду варят на кострах.
История Створа насчитывает три десятилетия. В 1942 году этот лагерь был построен на реке Чусовая. «Здесь не было ничего — ни деревень, ни дорог, только вода, воздух и лес», — говорит Латыпов. Должна была строиться гидроэлектростанция. Заключенные, в большинстве своем политические, вырубали лес, добывали уголь и вырубали террасы на отвесной горе, на которых потом можно было ставить бараки. С 1942 года до конца войны в Створе жили примерно две с половиной тысячи человек. Еще хуже заключенным было с 1946 года до смерти Сталина в 1953 году. Створ стал лагерем для тяжелых каторжных работ. В то время жители лагеря были инвалидами категории В, они были изувечены тяжелой работой в других лагерях и не могли, например, больше работать в шахтах. Теперь они должны были в Створе валить лес. Двенадцать вместо десяти часов работы в день, посылки из дома не разрешались.
После смерти Сталина большинство лагерей ГУЛАГа разрушили. Створ стал тюрьмой. Сюда поступали не политические заключенные, а уголовники. Они делали мебель: столы, стулья и шкафы. В 1972 году и эта штрафная колония была закрыта, многие заключенные со своими семьями переехали в окрестные деревни. Через три года покинули Створ и последние бывшие охранники. С тех пор в этом месте пусто. Дикая природа захватывает его и показывает, что это место не для людей.
Тишину в бескрайней российской тайге замечаешь лишь тогда, когда собственная лодка становится ведущей, а другие остаются далеко позади. Или ночью, когда все спят, а огонь слабо дымит. Тогда слышен шум реки и деревьев. И слышно, что где-то кто-то храпит в своей палатке.
