Пишущий редактор The Nation Стивен Коэн и Джон Бэтчелор (John Batchelor) продолжают свой еженедельный разговор о новой российско-американской холодной войне. (С предыдущими частями их продолжающейся уже четыре года дискуссии можно познакомиться на сайте The Nation. com).
Коэн более 10-ти лет говорит о том, что американская политика ведет к новой холодной войне с Россией, и что если такой конфликт начнется, он будет намного опаснее, чем предыдущая холодная война между СССР и США, которая длилась 40 лет. По любым меркам, новая (или возобновившаяся) холодная война уже началась, и события прошлой недели продемонстрировали, насколько она опасна. В рамках санкционного процесса, очередной этап которого в декабре 2016 года неосмотрительно начал президент Обама, администрация Трампа наложила арест на несколько объектов российской дипломатической собственности в Соединенных Штатах. Произошедшее в российском консульстве в Сан-Франциско кажется беспрецедентным случаем. Нарушив международные и двусторонние соглашения, а также общие нормы дипломатического иммунитета, американские агенты службы безопасности вошли на территорию и обыскали здание. На российского президента Путина внутри страны оказывают мощное давление, требуя дать «соответствующий ответ». Если он согласится на это, станет возможным немыслимое: полный разрыв дипломатических отношений между двумя мировыми сверхдержавами. (Коэн напоминает, что Вашингтон на протяжении 15-ти лет отказывался официально признать Советскую Россию, пока в 1933 году это не сделал президент Франклин Рузвельт.)
В эпицентре этой почти полной отмены американской дипломатии в отношении России находится утверждение (изложенное в январе 2017 года в так называемой «Оценке разведывательного сообщества») о том, что во время президентской кампании 2016 года в США Путин приказал осуществить хакерскую атаку на Национальный комитет Демократической партии и обнародовать электронную переписку, дабы ослабить предвыборные позиции Хиллари Клинтон и помочь Дональду Трампу. Эта оценка до сих пор является господствующей установкой для политико-медийного истэблишмента США, но она серьезно дискредитирована, отчасти по причине отсутствия убедительных доказательств. На самом деле, некоторые технические эксперты полагают, что кража электронных сообщений НКДП стала результатом не удаленной кибератаки, а внутренней утечки. (Здесь Коэн ссылается на ценные мнения технических специалистов, изложенные 1 сентября на сайте TheNation.com, которые ведущие средства массовой информации практически проигнорировали.)
Но есть и второе обвинение в адрес Путина, возникшее на базе январской разведывательной «оценки»: это «наступление на американскую демократию», ставшее «политическим Перл-Харбором», является лишь частью его всемирной кампании по повсеместной «дестабилизации демократии», в том числе, в европейских странах-членах НАТО. Хотя немецкие и французские официальные сообщения гласят, что Кремль не осуществлял такие злокозненные действия на выборах в их странах, американские журналисты и политики, включая либералов и прогрессивистов, продолжают настаивать на том, что Путин ведет войну против сложившихся западных демократий, стремясь их «дестабилизировать». Делают они это либо из стремления оказать поддержку «сопротивлению против Трампа», либо по причине некоей идеологической русофобии, либо из потребности демонизировать Путина.
Однако Коэн отмечает, что в таких огульных обвинениях в адрес Путина нет ни исторических свидетельств, ни политической логики. При этом он выдвигает следующие доводы:
• Путин пришел в 2000 году к власти с задачей восстановить, модернизировать и стабилизировать Россию, которая за десятилетие после распада Советского Союза дошла до состояния, близкого к анархии, а ее народ страдал и нищал. Добивался он этого в значительной мере за счет расширения позитивных политических и выгодных экономических отношений с демократической Европой, в частности, за счет коммерческих рыночных отношений.
• В значительной степени его успех и популярность в стране за 13 лет руководства Россией (до украинского кризиса 2014 года) основывался на беспрецедентном развитии экономических отношений с Европой и в меньшей степени с Соединенными Штатами. Например, Россия на треть обеспечивает энергетические потребности стран Евросоюза; а тысячи европейских производителей, от фермеров до промышленных предприятий, нашли в путинской России огромные новые рынки, равно как и американские автомобильные концерны вместе с сетевыми ресторанами быстрого питания. Еще в 2013 году Кремль пользовался услугами американской фирмы по формированию общественного мнения и Goldman Sachs, чтобы «рекламировать» Россию как высокодоходное и безопасное место для западных инвестиций.
• Более того, значительная часть состояний российских олигархов, составляющих, как говорят, основу путинской власти, хранилась за рубежом, в том числе, в Западной Европе, Британии и даже в США. Играющая в Национальной баскетбольной ассоциации команда New York Nets и ее бруклинская арена, например, принадлежат одному из самых богатых олигархов России Михаилу Прохорову.
• Наряду с этим, до 2014 года Путин был полноправным партнером среди европейских лидеров (и даже американских), поддерживая хорошие рабочие отношения с президентом Биллом Клинтоном, а поначалу и с президентом Джорджем Бушем.
Зачем же в таком случае, спрашивает Коэн, Путину дестабилизировать западные демократии, которые оказывали существенное финансовое содействие внутреннему возрождению России и восстановлению ее статуса великой державы на мировой арене, а также считали Путина своим правомочным партнером? У Путина не было таких побудительных причин. В действительности, он с самого начала в своих многочисленных речах и статьях (на которые большинство американских журналистов не удосуживаются взглянуть) неизменно твердил о необходимости «стабильности» как внутри страны, так и за рубежом.
Безжалостные очернители Путина в обоснование своих аргументов выдвигают следующие контрдоказательства того, что он уже давно является «антиамериканским» и «антизападным» политиком.
• Он выступал против американского вторжения в Ирак. Но, отмечает Коэн, Германия и Франция делали то же самое.
• В 2008 году он провел короткую войну в бывшей советской республике Грузии. Но проведенное европейцами расследование показало, что инициатором войны был президент Грузии того времени.
• Путина неоднократно обвиняли в том, что он отдает приказы о ликвидации критикующих его журналистов и политических оппонентов. Однако Коэн подчеркивает, что нет никаких фактических доказательств (и даже логики) в подтверждение этих обвинений. Есть лишь признаки того, что источником этих обвинений являются его политические противники.
• Путина обвиняют в том, что у себя дома он проводит не западную, а значит, антизападную политику. Но такая точка зрения подразумевает, что все зарубежные «друзья» и союзники Америки в историческом, политическом и социальном плане должны идти в ногу с Соединенными Штатами, разделяя их сегодняшние представления о том, что такое «хорошо» и «правильно». Путин в ответ выдвигает принцип национального и цивилизационного «суверенитета». Каждая нация должна искать свой собственный путь в рамках своих исторических традиций и в соответствии с текущим общественным консенсусом. Более того, в силу этой его концепции «суверенитета» Путин идеологически должен быть настроен против вопиющего вмешательства в политику других государств, в отличие от коммунистических лидеров до Михаила Горбачева, находившихся под влиянием коммунизма.
Короче говоря, если бы Путин ушел со своего поста до 2014 года, его бы определенно считали «прозападным» лидером. И он в целом следовал таким курсом, несмотря на расширение НАТО и ее приближение к российским границам, несмотря на американскую политику «смены режимов» в соседних странах, несмотря на постоянную критику в его адрес со стороны руководства российских органов безопасности, утверждавшего, что он испытывает иллюзии и проявляет мягкотелость по отношению к Западу, особенно к США.
Все изменилось в результате украинского кризиса 2014 года, когда Путин аннексировал Крым и поддержал повстанцев Донбасса в украинской гражданской войне. И вот в этот-то момент и зазвучали беспочвенные утверждения о том, что Путин стремится к повсеместному подрыву демократии, а в 2016 году попытался сорвать выборы американского президента. Есть две противоречащие друг другу интерпретации того, что случилось в 2014 году на Украине.
Первая состоит в том, что Путин беспричинно и нагло вмешался в демократический внутриукраинский спор о том, должен или нет избранный президент Украины Виктор Янукович подписывать соглашение об экономическом партнерстве с Евросоюзом. Когда Янукович попросил дать ему дополнительное время для принятия решения, в Киеве начались уличные протесты, и в феврале президент был вынужден бежать из страны. Путин захватил Крым и начал подстрекать повстанцев на востоке Украины к противодействию новому правительству, стремящемуся сблизиться с Западом, вступить в ЕС, а затем, возможно, и в НАТО.
Альтернативная интерпретация/объяснение, которое Коэн считает подтвержденным реальными фактами, заключается в следующем. Путин увидел, как мирные вначале протесты при поддержке Запада переросли в жестокие вооруженные столкновения с участием толпы, которая лишила власти законно избранного президента Украины и поставила во главе страны ультранационалистическое антироссийское правительство. Это правительство начало угрожать русским на востоке Украины, исключительно важной российской военно-морской базе в Крыму, а также русскому населению полуострова, которое составляет там большинство. В этих навязанных Путину обстоятельствах у него не оставалось выбора, и он поступил так, как на его месте поступил бы едва ли не любой кремлевский лидер.
Коэн вспоминает очень важный, но забытый случай, произошедший в 2014 году в Киеве во время февральского кризиса. Министры иностранных дел трех стран ЕС (Франции, Германии и Польши) добились заключения договоренности о мирном компромиссе между украинским президентом и лидерами уличным протестов. Янукович согласился на досрочные выборы и на формирование временного коалиционного правительства совместно с лидерами оппозиции. Короче говоря, на демократическое и мирное урегулирование кризиса. Во время телефонного разговора с Путиным президент Обама сказал, что он поддерживает такое соглашение. Но оно умерло уже через несколько часов, когда его отвергли вышедшие на улицы ультранационалисты, которые стали захватывать здания. Ни Обама, ни европейские министры даже не попытались спасти это соглашение, а со временем в полной мере поддержали новое правительство, пришедшее к власти в результате насильственного уличного переворота.
Кто же в таком случае, спрашивает Коэн, «дестабилизировал» остатки дефектной и извращенной, но конституционной украинской демократии: Путин или западные лидеры, отказавшиеся от достигнутого их усилиями соглашения?
Остальное — как говорится, история, которая привела к новой и еще более опасной холодной войне, к бездоказательным и нелогичным утверждениям, получившим в США название «Рашагейт», к беспрецедентным нарушениям закона против дипломатии в Сан-Франциско, а может, и к более пагубным последствиям. Америка близка к войне с Россией как никогда прежде, и уж точно угроза войны сегодня — почти такая же, как во время Карибского кризиса 1962 года. Тем не менее, хулители Путина, разномастные русофобы, влиятельные силы в коридорах власти, получающие геополитические и финансовые дивиденды от эскалации новой холодной войны, а также либералы и прогрессивисты, пытающиеся «достать Трампа любой ценой», продолжают свои усилия. Они могут с пренебрежением отнестись к этому анализу, но, как отмечает Коэн, он основан на исторических и политических доказательствах фактического свойства, какие отсутствуют у противоположной стороны, и в нем налицо серьезная тревога за реальную национальную безопасность Америки, чего нет у этих людей.
Стивен Коэн — заслуженный профессор российских исследований Принстонского и Нью-Йоркского университетов, пишущий редактор The Nation.
