Может ли политик в России без очевидного повода и административного ресурса вывести на улицы несколько тысяч человек, причем не в столице? Митинги Алексея Навального в рамках его так называемого предвыборного турне в прошлые выходные (оппозиционер намерен баллотироваться в президенты, хотя по закону не может это сделать из-за непогашенной судимости) доказывают, что сейчас это вполне возможно.
Полиция явку на протестные акции традиционно занижает, сторонники оппозиционера завышают, но по фото понятно — народу на митингах много. Много для пятничного вечера в апатичном Мурманске, немало для беспокойного Екатеринбурга, много для не отличавшегося уличной активностью Омска. Для самого Алексея Навального это чистый политический успех — он демонстрирует городу, миру и Кремлю реальную сеть своих сторонников.
Эту явку нельзя сравнивать с социальными или антикоррупционными митингами, где часть участников выходит на улицы из-за темы протеста, а не из-за лидеров. Чисто политические митинги в поддержку Навального позволяют достаточно точно оценить количество его сторонников в каждом городе и их готовность действовать (хотя бы выйти на акцию). Его турне — манифестация политической силы, а сторонники оппозиционера уверены, что теперь Кремль просто обязан допустить политика до выборов: за Навальным стоят тысячи и тьмы. Достоин, потому что силен.
Стратегия оппозиционера вписывается в общую тенденцию российской политики — манифестаций силы (по большей части уличных), которые ведут к политическому успеху их инициаторов, становится все больше. В какой-то момент российская власть, ключевым определением которой была «сильная», начала эту силу терять — ее голос уже не самый громкий и решающий. Амбиции и своеволие ярче стали проявлять и другие игроки. В первую очередь это глава Чечни Рамзан Кадыров и ультраконсерваторы, фронтменом которых стала депутат Госдумы Наталья Поклонская. Они демонстрируют своих сторонников с особенными требованиями, а полем для демонстрации становятся улицы и площади.
В случае ультраконсерваторов это еще и силовой активизм: воспользовавшись выходом фильма «Матильда» Алексея Учителя как формальным поводом, они жгут автомобили и громят кинотеатры. Представители РПЦ вроде бы осуждают силовые методы, но понимают оскорбленные чувства верующих и поддерживают «молитвенные стояния» против Матильды. Настоящая власть и ее официальные представители: пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, министр культуры Владимир Мединский, депутаты Госдумы — осуждают ультраправославный активизм, а Алексея Учителя поддерживают. Власть пугает, но активистам не страшно — Поклонская продолжает угрожать, а сети кинотеатров на всякий пожарный в прямом смысле этого слова случай отказываются от показа фильма.
Задержание самых горячих радикалов, прямо призывавших поджигать кинотеатры, тоже не выглядит победой сил здравого смысла или хотя бы Кремля (как это многие подают). Наталья Поклонская поспешила заявить, что слишком рьяные товарищи были задержаны по ее запросу. Так это или нет, мы не знаем, но депутат сделала неплохой ход. На фоне растерянности Кремля это выглядит вполне правдоподобно: получается, что радикалы сами навели порядок в своих рядах, у них появился центр, готовый усмирить чересчур активную периферию. Со своих позиций при этом никто не сошел — Поклонская продолжает говорить о запрете фильма.
Так же растерянно власть отреагировала и на митинги в поддержку мусульман Мьянмы в Москве и Грозном. Позиция Рамзана Кадырова и части российских мусульман сильно отличается от официальной. Россия дружит с Китаем, а тот правительство Мьянмы поддерживает, к тому же наша страна поставляет в Мьянму военную технику. Глава Чечни в своем видеообращении даже допустил, что может выступить против «позиции России» по Мьянме, если та не совпадет с его собственной.
И вот Владимир Путин заявляет, что в действиях и словах Кадырова никакой «фронды» нет, а в Кремле тоже обеспокоены ситуацией вокруг Мьянмы. Чеченский лидер после этого обвиняет СМИ в том, что его слова исковеркали, он по-прежнему «пехотинец Путина». При этом делает одну важную оговорку: «Я абсолютно уверен, что Россия никогда, ни при каких обстоятельствах не будет препятствовать оказанию помощи угнетенным». Проще говоря, глава Чечни «не против России», потому что власть будет действовать в русле его убеждений.
Трансформация силы
«Сильная власть, которая спасет от ужаса лихих 90-х. Человек, который наведет порядок» — с таким посланием выходил на выборы 2000 года Владимир Путин. Сила — атрибут любой власти, и поначалу она не была гипертрофированной. Новая власть просто выгодно контрастировала со старой, которую считали слабой — мешали зависимость от олигархии, высокие результаты оппозиции, финансовые кризисы. Сила была просто приведением ситуации в норму.
Ближе к концу нулевых Кремль начал играть мускулами: наведение порядка (под которое, например, подвели дело ЮКОСа) сменилось культом силы. Россия — мировая держава, она может диктовать свою волю, кто против Кремля и Путина внутри страны, тот «пятая колонна», экономика растет — вот главные мифологемы путинской системы. Власть говорила россиянам: присоединяйтесь к сильному — будет лучше (а не присоединитесь, будет хуже). Апогея эта ситуация достигла в официальной пропаганде 2014-2016 годов с ее смеющимися «Искандерами». Сила Владимира Путина даже в середине нулевых, во времена мюнхенской речи, была несколько преувеличенной. К середине 2010-х это преувеличение стало совсем гипертрофированным.
При этом ультрарадикалы, от которых Кремль раньше охранял умеренных россиян, оказались в первых рядах сторонников власти, большинство которых ранее составляли граждане, желающие элементарного порядка, а совсем не консерватизма и духовных скреп. Какое-то время этот странный силовой консенсус держался: радикалы слушались Кремль, считая его сильным игроком, умеренных устраивало присоединение Крыма и демонстрация мускулов Западу. Кремль всегда управлял полифонией путинского большинства, то увеличивая, то, наоборот, уменьшая громкость какого-либо голоса. Своего голоса у власти последние несколько лет фактически не было (обычно это объяснялось тем, что «Путин находится над схваткой»), но сама организация полифонии и составляла этот голос, по громкости инструментов и их партиям можно было вычислить точку зрения центра. Момент, когда власть дала слабину и перестала управлять громкостью голосов сторонников, зафиксировать трудно, но именно сейчас стало очевидно, что силы у власти маловато.
Первым явным признаком слабости стала активизация радикалов — притяжения ядра перестало хватать, чтобы удерживать их в общих рамках. Они стали активно манифестировать свою позицию. Мы понимаем, что Наталья Поклонская не выражает точку зрения Кремля, но и прислушиваться к его официальным представителям она не собирается. Депутат пытается говорить от имени власти, и внятного сопротивления с ее стороны нет. Свобода действий Рамзана Кадырова тоже была понятна — она ограничивалась его регионом (пусть и была в Чечне фактически безграничной). Сейчас «стихийный сход» возможен и в Москве, а чеченский лидер обозначает условия, при которых он не будет «против России» и останется «пехотинцем Путина».
Хотели ли Поклонская или Кадыров обнаружить слабость Кремля? Конечно, нет. Наоборот, они хотели побудить российские власти продемонстрировать силу и пойти против тех, кого активисты считают противниками. Но власть нерешительно стоит на месте, переминаясь с ноги на ногу, и эффект получается обратным, в лидере начинают сомневаться сами подстрекатели. Полифония начинает превращаться в плохо управляемую какофонию, Мединский старается перекричать Поклонскую, а Песков умолкает перед Кадыровым.
Сигнал для оппозиции
Эту силу и растерянность заметили и в оппозиции — в первую очередь сторонники Алексея Навального. В соцсетях широко разошлись картинка с митинга у посольства Мьянмы, где за поясом одного из протестующих (там собрались в основном уроженцы Северного Кавказа) явно торчал пистолет, который его хозяин и не думал прятать. «Они намекают на применение силы, и к ним прислушиваются. Мирные митинги разгоняют!» — вот вывод оппозиционеров.
То ли действия радикалов убедили их в том, что демонстрация силы и возможностей на улицах работает, то ли просто подтвердили убеждения — результат налицо. Митинги Навального собирают народ и служат аргументом в его споре с властью.
Противники «Матильды» дают еще одно направление для размышлений. Как свидетельство их многочисленности и народности подается многотысячный крестный ход в Санкт-Петербурге, где плакаты против фильма попали в первые ряды шествующих. Потом выяснилось, что их появление в епархии осуждают — крестный ход был посвящен Александру Невскому, а духовенство не давало санкции ходить против «Матильды». Но поздно — ультраконсерваторы приписывают себе все многотысячное шествие. Оказалось, что силу можно еще и присваивать, преувеличивая ее масштабы. Результат — «Матильду» отваживаются показывать многие кинотеатры, и даже заступничество Кремля для них не аргумент. «Это оскорбляет религиозные чувства народа, вот этот народ, сами видите — а вот и плакаты против фильма».
Кадыров и Поклонская не делали власть слабой, они лишь подсветили ее слабость и нерешительность. Почему-то считается, что действующее руководство Чечни для Москвы — проблема, но заменить его не получается, иначе на Кавказе снова полыхнет. Однако прошлогодние выступления Кадырова против оппозиции накануне истечения его срока полномочий показывают, что он чувствует себя весьма неуверенно. В рядах его противников влиятельные силовики, да и претенденты на пост руководителя республики есть.
Наталья Поклонская не опирается в своих действиях на сколько-нибудь широкие общественные группы. Вернуть ситуацию к статус-кво для действительно сильной власти (хотя бы того же Владимира Путина образца 2007 года) было бы просто. Путин-2017 сделать это не может — в Кремле явно не уверены в том, что представляет собой российское общество, поэтому приведение в чувство какой-то его части считается опасным. Вдруг кто-то из вышедших на улицы (сторонники Навального, Кадырова, противники «Матильды») и есть большинство?
Было бы ошибкой говорить, что режим стал слабее своих радикальных сторонников: в теории он пока может применить силу и призвать бунтарей к порядку, все рычаги власти остаются при ней, но былой решительности и уверенности у нее уже нет. Зато непоколебимая уверенность в своей правоте и готовность ее отстаивать есть у радикалов, в этом их сила, и направлена она оказалась на слабое место Кремля.
Своими выступлениями горячие сторонники власти нанесли больший вред режиму, чем его противники. Умеренные сторонники власти обнаружили, что она слаба по сравнению с радикалами и не может от них защитить. Радикалы увидели, что силовым давлением на власть можно добиваться результата. Оппозиционеры тоже перестали стесняться своего голоса, в конце концов, их аудиторией могут стать теперь и умеренные сторонники власти, стремящиеся прежде всего к порядку.
Можно говорить, что Кремль опасается утихомирить ультраконсерваторов и немного окоротить Рамзана Кадырова, чтобы не потерять поддержку части общества. Но можно сказать, что он просто не решается подступиться к своей группе поддержки, потому что боится ее: а вдруг она сильнее? В итоге порядка, которого так хочется большинству, нет. Против силы радикалов на фоне бессилия власти возникает запрос на альтернативную силу, и ее обществу начали предлагать.
