Революция 1917 года стала исторической катастрофой

Les Echos: Чем была последовавшая за Февральской Октябрьская революция: настоящей народной революцией или большевистским переворотом?

Стефан Куртуа: Она совершенно точно не была революцией или восстанием «масс», как говорят коммунисты. В ней приняли участие несколько тысяч взбунтовавшихся солдат и красных стрелков, которые пошли против разваливавшейся власти. В боях в Петрограде тогда погибли менее пяти человек. В то же время государственным переворотом ее тоже не назвать, поскольку это подразумевает действия внутренних государственных органов.

6 ноября произошел вооруженный захват, «солдатская революция», как говорил Борис Пастернак. Несколько тысяч человек взяли в руки стратегические объекты. Это стало третьей из четырех фаз революции, с которыми необходимо разобраться, если мы хотим понять ее. Первая — это демократические волнения, которые привели 15 марта 1917 года к неожиданному отречению царя и формированию временного правительства либералами (к ним вскоре подключились социалисты). Его работой руководил Александр Керенский, и оно обходилось без участия находившегося тогда в ссылке в Швейцарии Ленина.

Вторая фаза была отмечена трагическими ошибками, которые похоронили демократический переходный процесс. Катастрофическое июльское наступление на позиции немецкой армии привело к дезертирству десятков тысяч вооруженных солдат. В начале сентября пытавшийся взять ситуацию под контроль генерал Корнилов был отправлен в отставку Керенским, который, как и все российские лидеры, прекрасно знал историю французской революции и опасался появления нового Бонапарта. В результате правительство оказалось отрезанным от армии. За этим последовало самоубийственное решение Керенского опереться на большевиков: он выпустил их из тюрем, передал им 40 тысчя винтовок и открыл типографию.

Третья фаза сопровождалась перебоями с поставками продовольствия из-за неполадок на железной дороге (ранее локомотивы поставлялись из Германии) и отсутствием обещанных аграрных реформ. В таких условиях большевики начали вполне предсказуемую операцию, план которой никто даже не пытался скрывать. Наконец, четвертая фаза: после 6 ноября ведомая Лениным партия быстро захватила все рычаги власти, вытесняя меньшевиков и эсеров, вплоть до роспуска в январе 1918 года избранного в ноябре Учредительного собрания (последняя по-настоящему демократическая инстанция в стране перед 70 годами коммунизма), где большевики находились в серьезном меньшинстве.

— Если дистанцироваться от ошибок правительства, не была ли «пролетарская революция» неизбежной с учетом неравенства, бедности крестьян, подталкивавшей к экспроприации, «Черного передела» 1880-х годов и неоднократных бунтов?

— Экономическая и социальная структура России были серьезными помехами на пути революции, и без войны ее очевидно попросту не было бы. Бедность и неравенство (они были свойственны отнюдь не одной лишь России) подталкивали к бунту, но вовсе не обязательно к революции. Россия пошла по пути глобализации и была в 1914 году пятой мировой державой, лидером по добыче нефти и экспорту пшеницы. В ней полным ходом шла индустриализация, и она активно привлекала капиталы, в частности знаменитые русские займы, от которых власти отказались в 1918 году.

Что касается бунта, его нельзя рассматривать как прототип марксистской революции, поскольку он существует с XVI века. Именно война стала сильнейшим потрясением для страны с архаичной социальной структурой, обострила противоречие между современной экономикой (400 тысяч рабочих в петроградском регионе) и отсталым крестьянством. Это не говоря уже о слабости автократического режима: он представлял собой перевернутую пирамиду с верхушкой в виде царя, немощными посредниками и ограниченными противовесами. Если царь спотыкается, может рухнуть вся конструкция.

— Между французской и Октябрьской революциями зачастую проводится параллель, особенно в России. Это оправданно?

— Обе они после первой фазы демократической революции (в марте 1917 года в России и в 1789 году во Франции) скатились в диктатуру и террор, только во Франции на это ушло от трех до пяти лет, а в России — восемь месяцев. Другое отличие в том, что первые авторы революции 1789 года, Мирабо, Сийес и прочие, не представляли себе насильственного свержения режима, а Робеспьер и Сен-Жюст появились уже позднее. В России же к такому сценарию готовились многие, в первую очередь Ленин после казни его брата в 1887 году.

В мифологии левых зачастую существует противопоставление «доброго» Ленина и «злого» Сталина, который сбил с пути революцию. Это неверно. Еще в апрельских тезисах Ленин ясно дал понять, что готовится к гражданской войне с лозунгами вроде «Грабь награбленное». В течение 30 лет своего движения по радикальному пути Владимир Ульянов теоретизировал и готовил небывалый в истории тоталитаризм.

— В чем именно?

— Он является прототипом того, что Ханна Арендт (Hannah Arendt) называет «стремлением к тотальному доминированию». Речь шла не просто о монополии на политическую власть, как было с другими диктаторами в прошлом, а о переустройстве всего общества на основании марксистской доктрины и контроле над людьми в мельчайших деталях с помощью пропаганды невиданных ранее масштабов. Он взял в руки все экономические рычаги и методично ликвидировал частную собственность, которая противодействует политическому контролю.

Мы не видели ничего подобного у Наполеона, Бисмарка, Франко или Пиночета. Все это послужило вдохновением для Муссолини и Гитлера, хотя тем потребовались годы, чтобы добиться сходного по масштабам террора. С 1923 по 1937 год число жертв в Италии измерялось десятками, тогда как в России речь шла о 10 миллионах.

— То есть, октябрь 1917 года не принес никаких положительных моментов в плане индустриализации, здравоохранения, образования?

— Честно говоря, я их не вижу. Не стоит переоценивать советские достижения в медицине (в 1991 году ожидаемая продолжительность жизни мужчин составляла 58 лет, что было меньше, чем даже во многих более бедных странах) или образовании, учитывая, что при царе была создана широкая сеть начальных школ. Большевики уничтожили или выдворили из страны многих представителей научной и художественной элиты. Поэтому российский вклад в этой области в ХХ веке (не считая ключевой для оружейного сектора физики) совершенно не соответствует потенциалу русского народа и его истории.

Это не говоря уже о том, что предстало взгляду после краха «светлого будущего» в 1991 году: пустые магазины, экологические катастрофы в Аральском море и Чернобыле, липовая статистика, с помощью которой местное руководство стремилось спасти свои должности. Именно крах неспособной поддерживать инфраструктуру экономики подтолкнул Горбачева к отчаянной попытке спасти систему с помощью перестройки.

— Что сегодня остается от Октябрьской революции?

— 75 лет советского режима оказали воздействие на менталитет россиян: люди привыкли подчиняться грубой силе. Чем могут гордиться россияне из достигнутого за тот период? Мало чем, если не считать участия в поражении Гитлера в мае 1945 года. При этом с августа 1939 года по июнь 1941 года Сталин прекрасно ладил с нацистами. Подписанный летом 1939 года пакт Молотова-Риббентропа стал для Гитлера гарантией спокойствия на восточном фронте, что позволило ему напасть на Польшу, а затем способствовало поражению Франции.

— Что насчет остального мира?

— Коммунистические режимы развалились в Восточной Европе в 1989 году и в СССР в 1991 году. Если не считать Кубы, сохранившиеся сосредоточены в Азии: Китай, Вьетнам, Лаос, КНДР. Они носят свойственные Азии династические черты, однако несут в себе и элементы рыночной экономики, пока предприниматели не затмевают партию. Пекин сделал выводы из неудач Горбачева: он не собирается ослаблять политический и идеологический контроль, а также постоянно напоминает олигархам, кто главный. В этом суть нынешних антикоррупционных кампаний Си Цзиньпина.

Как бы то ни было, это уже не тоталитарные режимы «высокой интенсивности»: у людей есть право путешествовать, формируется средний класс, а на китайском появится «Черная книга коммунизма». Если абсолютная власть, которую недавно получил глава китайской компартии, не повлечет за собой шаг назад, наверное, последнюю коммунистическую группу представляет собой часть французской интеллигенции.

— Вы не могли бы уточнить, или же это просто провокация?

— Октябрьскую революцию куда активнее отмечают в Париже, чем в Москве, где Путин, конечно, не может отречься от этого пласта истории, однако ненавидит Ленина и Троцкого, которые погубили славянскую, царскую и православную Россию. Я не говорю уже про потворствующие статьи из французской прессы, которые перепрыгивают через период 1917-1923, отрицая причастность Ленина к формированию первого в истории тоталитарного режима.

Нельзя не отметить присутствие в СМИ и вузах марксистов и бывших левацки настроенных личностей, которые отказываются признавать их ошибки. У меня в голове не укладывается, что президент Макрон намеревается почтить события мая 1968 года, которые стали сильнейшим ударом по французскому образованию и интеллектуальным требованиям в гуманитарных науках… Тем самым он хочет задобрить левых, чтобы провести ряд налоговых решений?

— Возможна ли где-то в мире новая Октябрьская революция?

— В Америке вряд ли. В Европе же не исключено что-то подобное с учетом подъема популизма. В июле в «Подемос» произнесли речь с восхвалением Ленина, а «Непокоренная Франция» считает, что у улицы больше легитимности, чем у избранных институтов… В случае серьезного экономического кризиса риторика противопоставления «пролетариата» финансовым силам может вновь привлечь потерявшее ориентиры население.

В моем департаменте Ло и Гаронна в некоторых городах более половины населения живут на пособия, работают «по-черному» или же перебиваются временными заработками. Жандармов же становится все меньше и меньше. Когда влияние государства ослабевает, экстремисты набирают силу. Частью этой тенденции является также сепаратизм, например, в Испании и на севере Италии. Если Каталония провозгласит независимость, разорвется звено в европейской цепи. Но много ли значат 7,5 миллиона каталонцев против 1,3 миллиарда китайцев? Сегодня стремление взять свою судьбу в собственные руки предполагает определенный критический вес.

— Может ли какой-то другой тоталитаризм стать преемником большевизма?

— Разумеется. Революция Хомейни в 1979 году, советское вторжение в Афганистан и захват огромного числа заложников в Мекке стали откровением для Бен Ладена. Исламизм, то есть проект контроля над обществом и людьми под предлогом религии (в соответствии с доктриной «Братьев-мусульман» (запрещенная в России организация — прим. ред.) по их манифесту 1936 года), представляет собой четвертый тоталитаризм после большевизма, фашизма и нацизма. У него есть с ними немало общих черт вроде отрицания личных решений, однако обладает он и своими особенностями.

Проект мирового господства привлекает молодежь из расшатанных глобализацией обществ нескончаемым разжиганием ненависти и обещанием нарциссической чистоты. При этом ряд политиков, в том числе, судя по всему, президент Франции, не осознают угрозу коммунитаризма и джихадизма. Мы любезничаем с Катаром и Саудовской Аравией, которые поддерживают агентов влияния этой доктрины. ХХ век ознаменовал изобретение тоталитаризма, и, если мы не будем осторожны, XXI век станет эпохой его преемников…