Утром 14 января 1918 года (по грегорианскому календарю) новость начала расходится по российским газетам, а «Фигаро» сообщила ее в номере от 16 января со следующей формулировкой: «Верховный совет народного хозяйства разработал проект постановления об аннулировании всех национальных займов, которые были выпущены имперским и буржуазным правительством». Как бы то ни было, наш русскоязычный коллега смотрел на ситуацию, скорее, в оптимистическом ключе. Он представил информацию московской и петербургской прессы, однако процитировал российского финансового эксперта, который сделал такое заявление «Дейли Кроникл»: «Угроза отказа от национальных займов со стороны максималистов не должна нас пугать. Серьезной она могла бы стать только в случае ее реализации Троцким (народный комиссар иностранных дел)».
В Париже не хотели верить в такую перспективу. Министр финансов в правительстве Клемансо Луи-Люсьен Клотц (Louis-Lucien Klotz, остался в истории благодаря произнесенной в 1919 году знаменитой фразе «Германия заплатит») напомнил, что «финансовые обязательства России не зависят от формы правления в стране». Такое прочтение истории было призвано успокоить французов. Дело в том, что более полутора миллиона из них подписались на российские займы в размере 15 миллиардов франков (55 миллиардов евро в современных деньгах). Причем речь шла исключительно о средствах частных лиц, рантье и простых вкладчиков, без учета опять-таки внушительных прямых инвестиций французских предприятий и банков.
Как бы то ни было, события стремительно развивались. 3 февраля сформированное по итогам октябрьской революции (зимний дворец был взят 25 октября 1917 года или 7 ноября по новому календарю) правительство обнародовало постановление об отказе (без каких-либо компенсаций) от всех долгов царизма и предыдущих правительств по отношению к иностранным столицам. Не стояла на месте и ситуация на фронте. Тот же самый Троцкий установил 15 декабря 1917 года российско-немецкое перемирие, которое превратилось 3 марта 1918 года в подписанный в Бресте (территория современной Белоруссии) мирный договор между Советской Россией и Центральными державами (Германия и Австрия). В результате немецкая армия могла больше не беспокоиться о восточном фронте и перекинуть все силы на запад.
Для Франции Брестский мир и практически совпавшая с ним отмена долгов прогремели как гром среди ясного неба. Два этих, на вид, не связанных друг с другом события ознаменовали крах стратегии альянса с царской Россией в стремлении взять Германию в тиски. «Дать в долг России, значит, дать в долг Франции», — гласили рекламные афиши III Республики, призывавшие вкладчиков подписаться на «русские займы». С 1888 по 1910 год прошло в общей сложности 18 волн подписок среди широкой общественности для содействия развитию России, которая существенно отставала от Западной Европы в экономическом плане. Таким образом, за 25 лет из Парижа в Москву пришел значительный поток капиталов. Накануне Первой мировой войны Франция занимала второе место в мире среди экспортеров капиталов с показателем в 45 миллиардов франков, причем практически треть этой суммы (еще более интересный момент) ушла в Россию.
Внешняя политика Франции и подконтрольные правительству частные финансы помогали друг другу, пока коммунистический режим Ленина и Троцкого не разрушил это странное сотрудничество зимой 1917-1918 года, которая выдалась особенно трагической. Дело в том, что исход войны выглядел как никогда неопределенным. В январе 1918 года парижане куда больше думали не о том, как спасти сбережения, а о том, как укрыться от дальнобойных немецких орудий, которые получили прозвище «большая Берта». 29 марта снаряд попал в церковь Сен-Жерве, унеся жизни 88 человек. Тогда еще было далеко до перемирия и тем более материальных репараций.
Жест доброй воли Москва сделала только после распада СССР. В 1996 году был подписан договор о компенсации на сумму менее 350 миллионов евро, то есть жалкие крохи. В свое время французскому правительству пришлось потребовать от парижской биржи снять с котировок нашумевшие займы, потому что они все еще ходили по рыку, пусть и по бросовым ценам. После того, как сотни тысяч семей были разорены из-за отказа от русских займов, пристрастие французов к неоправданно рискованным инвестициям подняло проблему информирования. Было начато разбирательство по работе финансовой прессы, однако вина лежала на всех, как левых, так и правых СМИ, которые были только рады получить деньги за рекламу от французского правительства.
Неприятности наших вкладчиков с Россией — отнюдь не анахронизм, а до сих пор актуальный вопрос. Он касается как минимум двух серьезных проблем современности. Прежде всего, нежелания французов с риском вкладываться в собственную промышленность: они предпочитают предположительно обеспеченные государством проекты. Век спустя поведение инвесторов практически не изменилось.
Второй момент касается убытков французов в России, у которых практически нет эквивалента в истории. 15 миллиардов франков (или 55 миллиардов евро 2017 года) представляли собой 3,5-4% ВВП тогдашней Франции, по подсчетам экспертов по русским займам. Только вот объемы вложений Франции в Грецию составляют 65 миллиардов евро (3% ВВП), если верить докладчику Сената по финансовым вопросам Альберику де Монгольфьеру (Albéric de Mongolfier). Он оказался одним из немногих французских политиков, которые осмелились огласить эти цифры. Дело в том, что с 2010 и начала греческого кризиса правительства стремились напустить как можно больше тумана вокруг наших вкладов в Греции. В отличие от той же Германии, где Бундестаг регулярно обсуждает новые раунды переговоров Греции с еврозоной. Таким образом, нет уверенности в том, что за 100 лет мы усвоили уроки русских займов…
