В своем комментарии под названием «Привратники Путина», опубликованном в газете «Вельт» (Die Welt) 29 января, Рихард Херцингер (Richard Herzinger) написал о политических силах в свободной Европе, которые слишком близки к Кремлю и в среднесрочной перспективе угрожают нашему либеральному общественному порядку. При этом он, в частности, раскритиковал внешнеполитические аргументы «бесстыжих апологетов Путина» (к которым причислил и меня), которые якобы не могут или не хотят понять, какой вред они наносят нашей свободе.
Кроме того, он с легкостью обвинил «людей, верных Москве», в непонимании правовых норм. Так, меня он в контексте ситуации в Крыму упрекнул в «скрытом согласии с правом сильного».
Все было бы не так уж и плохо, если бы Херцингер хотя бы предложил какое-то собственное решение «крымской проблемы» — если не считать требования сохранять санкции против Москвы в силе, если потребуется, хоть до самого Судного дня. Читателю остается лишь гадать, было это написано «для красного словца» или по причине полного непонимания автором сущности политики. По крайней мере, написав о необходимости и дальше проявлять «твердость» по отношению к Путину, он ничего не добавил о том, в чем конкретно эта «твердость» должна проявляться.
Главы правительств восточных земель (Германии — прим. перев.) по данным вопросам уже успели занять четкую позицию: в совместном заявлении такие люди, как Мануэла Швезиг (Manuela Schwesig), Райнер Хазелофф (Rainer Haseloff) и Михаэль Мюллер (Michael Müller) высказались по поводу предположительных (и бесстыжих) «апологетов Путина» и потребовали отменить неэффективные санкции против России, а также учитывать мнение немецких экономических кругов.
При этом премьер-министры земель, которые, если пользоваться терминологией Херцингера, подрывают либеральную общественную модель, согласились с тем, что Россия своими действиями в Крыму нарушила международно-правовые нормы. Но в будущем, по их словам, стороны не смогут обходиться друг без друга.
Было бы глупо, но, по крайней мере, последовательно, если бы Херцингер предлагал ужесточить антироссийские санкции, чтобы придать западной общественной модели соответствующее значение. Но он при этом, очевидно, не готов поддержать требование, которое действительно могло бы оказаться болезненным для Москвы, — например, отказаться от участия национальной сборной Германии в чемпионате мира, который этим летом состоится в России. Но даже тогда ему пришлось бы ответить на вопрос, что было бы, если бы Путин не «прогнулся» и после этого.
Когда-то Ганс-Дитрих Геншер (Hans-Dietrich Genscher, вице-канцлер и глава МИД ФРГ в 1982-1992 годах, — прим. перев.) говорил, что санкции похожи на лестницу: рано или поздно она закончится, и тогда придется как-то спускаться обратно вниз. А о возможных последствиях своих требований Рихард Херцингер почему-то предпочитает молчать. Таким образом, в конечном итоге остается лишь его безответственная дерзость, которая только производит впечатление последовательной, но не является таковой.
«Восточная политика» Вилли Брандта (Willy Brandt, глава МИД ФРГ в 1969-1974 годах, — прим. перев.) и Вальтера Шееля (Walter Scheel, федеральный президент ФРГ в 1974-1979 годах, — прим. перев.) состояла в том, что они старались вести диалог с классовым противником и добиться тем самым улучшения отношений с ним. Это оказалось возможным, конечно, лишь потому, что никто не брался сразу за вопросы, которые невозможно было моментально решить, и сначала стороны ориентировались на «статус-кво» в данный момент времени, чтобы постепенно создать определенную базу и лишь затем говорить о по-настоящему серьезных проблемах. При этом бесспорно, что Бонн в те времена не только в географическом, но и в общественном, военном и экономическом плане был неотъемлемой частью Запада.
Так что «политика малых шагов» оказалась опасна для руководителей в Кремле и Восточном Берлине именно потому, что они больше не могли устрашать своих граждан пугалом империалистического врага. В итоге у них постепенно не осталось возможностей разжигать конфликт с якобы агрессивным Западом и одновременно использовать его во внутриполитических целях. Было бы здорово, если бы сейчас кое-кто вспомнил об этом пути во внешней политике.
Российская агрессия в Крыму была нарушением международного права, тут нечего приукрашивать — и это надо постоянно давать понять российскому руководству.
Но, в отличие от утверждений Херцингера, требование воссоздать переговорные каналы не имеет ничего общего с подъемом правых группировок в некоторых регионах Европейского союза, в которых кто-то видит «пятую колонну» Москвы. Иными словами, говорить о наличии связи между ними абсурдно.
Растущее недовольство немцев, которое теперь вылилось в успех «Альтернативы для Германии» на выборах, в большей степени имело внутриполитические причины. А причины эти были следствием не только миграционного кризиса — и уж тем более не нашего обхождения с Россией.
Не в последнюю очередь дело было в том, что правительство Ангелы Меркель взялось за управление общественной дискуссией. То, что отличает нашу свободную демократию, — возможность что-то говорить и при этом выслушивать то, что говорят другие, поиск компромиссов — при «канцлерин», которая постоянно уклонялась от разговоров с парламентом и продвигала свою линию в качестве безальтернативной, в какой-то момент стало невыносимым.
Пример Германии стал показательным: если какой-то конфликт тлеет слишком долго и в замкнутом пространстве, то однажды он громко рванет и будет иметь неконтролируемые последствия. Ведь успех АдГ на выборах стал возможен в значительной степени потому, что «канцлерин» предпочитала молчать.
Так что если мы, наконец, наберемся решимости и поищем силы, которые потенциально опасны для свободного общественного строя, то найдем их сразу в нескольких местах. Силы, требующие диалога, обычно не угрожают основным либеральным ценностям. Им угрожают, как правило, те, кто избегает дискуссий и отказывается участвовать в дебатах.
