Сибирская тундра — морозилка мира. Столетиями она была домом сибирских коренных народов, таких как ненцы, и их оленей. Теперь изменения климата перевернули жизнь в тундре с ног на голову. Теплые зимы и перевыпас приводит к тому, что олени умирают с голоду. «Еще несколько теплых зим, и мы потеряем все стадо», — говорит Анатолий Таибери.
Тундра бесконечна, словно море. Без начала и конца.
Большие тихие белые просторы. Отчетливые силуэты низкорослых елей и берез. Все открыто, безгранично и пронизано зимним светом.
Ландшафт типичен для полуострова Ямал, который находится на северо-западе Сибири. Мы едем на снегоходе по тундре километрах в 50 от административного центра — Салехарда. Город расположен на широте полярного круга, и из Москвы сюда лететь три часа.
Мы с фотографом Лоттой Хэрделин (Lotta Härdelin) сидим на санях, прикрепленных к снегоходу цепью. Их кидает туда и сюда, и мы держимся изо всех сил за что попало. Анатолий Таибери, который едет с нами в санях, показывает нам концы веревок, за которые можно схватиться.
Анатолию — 22 года, и он — из ненцев, коренного народа Сибири, которые, как и горные саамы в Лапландии, живут оленеводством. Мы направляемся в тундру, чтобы посмотреть на стадо оленей семейства Таибери. Оно уменьшилось с трех сотен голов примерно до 75. Четыре года назад из-за теплых зим с периодическими дождями почва покрывалась ледяной коркой, и животные не могли добраться до лишайников. Они умирали от голода.
Сейчас вновь пришла теплая зима. За день до нашего прибытия в Салехард там было плюс три градуса, сегодня — минус 27.
Серьезные температурные изменения становятся обычным делом. Вместе с ними приходит смерть к оленям, которые от рогов до копыт приспособлены к арктическим условиям жизни и суровым морозам, но не к постоянным колебаниям температуры, дождям и льду.
Стадо снова уменьшается. Несколько дней назад Анатолий с отцом Алексеем Таибери нашли мертвыми теленка и взрослого самца.
Четвертого пассажира саней зовут Лапа. Это лайка — черный сибирский шпиц, которого используют, чтобы гнать оленей. Лапа знает, куда мы едем, и его переполняет такой энтузиазм, что он время от времени не может сдержать лай.
За рулем снегохода сидит папа Анатолия — Алексей Таибери. Каждый раз, когда мы проезжаем мимо какого-нибудь холма, я удивляюсь, как он ориентируется в этой простирающейся на сколько видно глазу заснеженной местности, где сменяющие друг друга пейзажи практически невозможно отличить друг друга.
Но не для Алексея Таибери. Тундра — его дом, и он передвигается по ней, не пользуясь никакими вспомогательными средствами, кроме природных ориентиров и своего чувства направления.
На скорости морозный ветер до боли кусает щеки. Отец и сын невозмутимы. На них шапки из телячьей кожи, куртки из двойных оленьих шкур мехом внутрь и так называемые кисы — высокие сапоги из оленьей кожи почти до самого паха, такие мягкие, что ты их почти не чувствуешь на ноге. Это словно ходить в теплых, непроницаемых гольфах.
Ненцы знают, как сохранять тепло в тундре. Они здесь живут вот уже почти тысячу лет.
Русская колонизация и принудительная евангелизация, советская власть и перестройка — вот лишь несколько испытаний, которые ненцы пережили как народ. Сегодня они — один из немногих сибирских коренных народов, чей язык пусть и находится под угрозой исчезновения, но по-прежнему активно используется. Ненецкий, дальний родственник финского и саамского, — основной язык тех, кто живет в тундре. Их традиционный кочевой образ жизни, основанный на оленеводстве, не только актуален, но и становится все популярнее. С 2011 по 2017 год количество живущих в тундре ненцев выросло более чем на четверть, сегодня их почти 16,5 тысяч.
В то же время условия для оленеводства сильно ухудшились. Отчасти это связано с теплыми зимами, отчасти — с истощением пастбищ. Экономическая заинтересованность содержать большие стада привела к тому, что они стали слишком многочисленными. Культуре оленеводства сейчас грозят две опасности, и неизвестно, какая из них страшнее: изменения климата или слишком большое поголовье оленей.
Мелкий сухой снег скрипит и потрескивает у нас под ногами, когда мы спускаемся в долину к стаду оленей. Небо чуть светится. Уже январь, и светлая часть суток становится с каждым днем все длиннее.
Сугробы в несколько десятков сантиметров покрыты толстым слоем наста. Иногда проваливаешься, и приходится топать дальше по колену в снегу. Когда мы добираемся до стада, я чувствую, как по спине стекает струйка пота.
У Алексея и Анатолия в руках лассо — длинные, в несколько десятков метров, крепкие, аккуратно свернутые веревки, сплетенные из высушенных оленьих шкур. Каждый из них привычным движением делает плавный бросок. Олени позволяют медленно подтянуть себя поближе и осмотреть. Многие из них — худые и унылые.
«У оленей не должны просматриваться ребра. Если ты их видишь, это значит, что олень слишком мало ест», — говорит Анатолий и показывает несколько животных, которые раскапывают снег в поисках лишайников.
«Раньше лишайник лежал плотно, как матрас. Теперь он растет пятнами, и повсюду виднеется голая земля», — рассказывает Алексей Таибери.
Красивая пятнистая олениха-одногодка носит на шее разноцветное ожерелье. Ее не нужно ловить лассо, она подходит сама, чтобы ее погладили.
«Эту мы вскармливали в чуме. Она все еще ручная», — рассказывает Алексей.
Он добавляет:
«Летом, когда мы высоко в горах, олени толстые, как кабаны! Когда забиваешь их, удивляешься, какой у них толстый слой жира».
С тех пор как семья Таибери потеряла почти все свое стадо в 2014 году, новые телята рождались ежегодно. Стадо начало восстанавливаться. Но сейчас голод возвращается.
Анатолий указывает на одного из самцов, который стоит неподвижно, повесив голову.
«Вот этот, наверное, не доживет до лета. Ему достается слишком мало еды».
Он смотрит на меня. Затем говорит в своей кроткой, ровной манере: «Еще несколько теплых зим, и мы потеряем их всех».
Сибирский климат становится все теплее. В Салехарде средняя температура с 1883 по 1912 год была минус 7 градусов. В последние тридцать лет, с 1988 по 2017 год, она стала минус 5,1. Когда тает вечная мерзлота, случаются неприятные неожиданности.
Лето 2016 года на полуострове Ямал было рекордно жарким, температура поднималась до 35 градусов. В августе среди оленей произошла вспышка сибирской язвы — первая с 1941 года. Сибирская язва — это серьезная бактериальная инфекция, которая может передаваться от животных к людям. Ее споры могут десятилетиями сохраняться в похороненных трупах, и то аномально жаркое лето пробудило их к жизни.
Власти сейчас проводят обширную программу вакцинации. В районах вокруг Ярато вакцинировали 100% оленей, в остальных регионах — 80%. По информации российских федеральных ветеринарных органов, ситуация — под контролем.
Хотя эпидемия сибирской язвы и была драматична, ее как следствие климатических изменений посчитали легко поддающейся контролю. Гораздо сложнее бороться с осадками и температурой воздуха.
«У нас проблемы из-за того, что зимы стали теплее, а воздух более влажным. Это все из-за того, что льды в Северном Ледовитом океане тают, и солнечный свет больше не отражается. Климат становится более влажным, а ледяной дождь — обычным явлением», — рассказывает Алексей Титовский, который руководит Департаментом по науке и инновациям Ямало-Ненецкого автономного округа.
«Ледяной дождь» — это русское выражение, которое означает дождь при таких низких температурах, что вода замерзает, чуть только соприкоснется с землей. В тундре лед словно панцирем покрывает лишайник — единственную пищу оленей в зимнее время.
«Телятам особенно трудно пробивать ледяную корку. И в то время как зима становится теплее, весна наоборот — все холоднее. Весной у нас часто случаются снежные бураны, и из-за этого многие телята умирают почти сразу после рождения», — говорит Алексей Таибери.
Ненцы — кочевой народ, который больше тысячи лет перемещался на огромные расстояния вместе со своими оленьими стадами. Говорят, по-прежнему не вполне ясно, люди ведут оленей или наоборот.
Стадо семьи Таибери примерно в три сотни оленей считается довольно скромным. Действительно большие стада могут состоять из пяти сотен животных и там, где они проходят, от пастбища почти ничего не остается, рассказывает Елена Таибери.
«Лишайники растут медленно, и в то же время оленьи стада на Ямале становятся все больше и больше. Они вытаптывают пастбища. Раньше у нас было меньше оленей, потому что у взрослых детей и родителей стада были общие. Теперь дети хотят иметь свои собственные табуны. Все хотят улучшить свое материальное положение», — говорит Елена Таибери.
Ей 56 лет, и она провела в тундре всю свою жизнь. Вместе с 50-летим мужем Алексеем и сыном Анатолием она ведет кочевую жизнь: зимой они живут в 30 километрах от Салехарда, а летом отправляются в горы северного Урала. Место их летней стоянки находится примерно в 200 километрах в северо-восточном направлении.
Парадоксально, но число оленей на полуострове Ямал сегодня рекордно высокое: 730 тысяч голов, 43% от всех оленей в России. В советские времена это число составляло от 300 до 400 тысяч. Конкуренция за пастбища постоянно растет, что приводит к конфликтам между оленеводами.
«Мы вынуждены избегать определенных мест. Согласно традициям нашей ненецкой культуры, мы не можем отказать в выпасе другим стадам: земля никому конкретно не принадлежит, она общая. Но теперь люди начали охранять свои пастбища и не пускают туда других. А что им еще делать? Ведь ничего не остается для их собственных животных», — рассказывает Елена.
Семья Таибери живет в чуме из оленьих шкур, натянутых на каркас из древесины лиственницы. Чум перевозят от летней стоянки к зимней на санях, запряженных оленями. Эти сани значительно больше и шире, чем легкие саамские санки «акья», и их можно использовать и летом — тогда олени тянут их по траве.
Когда видишь как покрытый снегом чум возвышается неподалеку от еловой рощи, кажется, будто он вырос из-под земли. Около чума аккуратным рядком стоят пять саней, указывая носами в одном направлении. Неподалеку лежит генератор, зарытый в снег, а рядом торчит спутниковая антенна.
Около палатки слоняются два олененка. Они совсем ручные и выпрашивают еду у всех, кто приближается к палатке.
«Их мам утащил волк, поэтому мы вскармливаем их тут. Летом мы их отправим обратно в стадо», — говорит Елена.
Внутри палатки так тепло, что мне приходится раздеться до футболки. В честь визита «Хувудстадсбладет» Елена особенно сильно топит печку, расположенную посреди чума, чтобы тепло проникало в каждый уголок.
«Вы, должно быть, мерзнете!» — восклицает она и отказывается мне верить, когда я говорю, что больше подбрасывать поленья в печку не нужно.
Когда мы заползаем в наши спальные мешки на ночевку, Елена укрывает нас тремя слоями оленьих шкур. После этого огню позволяют затухнуть. Как только последняя искра в печке угасает, в палатке быстро становится холодно.
Благодаря оленьим шкурам мы совсем не мерзнем. Только кончики носов у нас ледяные, когда мы просыпаемся утром от того, что Елена возится с огнем в печке.
«Я никогда не сплю, когда нам приходится ночевать в городе. В домах слишком жарко. Я люблю свежий воздух тундры», — говорит Елена, пока мы дотепла растираем свои носы.
Ненцы-оленеводы имеют право рубить дрова бесплатно. Кроме того, они получают государственное пособие в 3 тысяч рублей (примерно 45 евро) на человека в месяц, а также строительные материалы для чума и прочие предметы первой необходимости. Но основной доход обеспечивают олени. Они продают оленину, но главное — рога. Особенно после того, как вспышка сибирской язвы привела к снижению спроса на оленье мясо.
«Все наши прежние покупатели больше не хотят покупать у нас мясо. Они боятся, что оно будет заражено, хотя в наших местах никакой сибирской язвы никогда не было. Сейчас мы забиваем оленей только на домашние нужды. Целого оленя хватает на два месяца», — говорит Елена Таибери.
В чуме, где живет семейство, все очень хорошо организовано, каждая вещь — на своем месте. На стене висят зубные щетки, туалетные принадлежности и рации. В самой глубине у Елены стоит небольшой шкафчик, кухонные принадлежности, низенький кухонный стол, сухие продукты и посуда. Еда готовится посреди чума, на той же печке, что служит для обогрева.
В углу — телевизор с плоским экраном и пластиковая елка, а напротив висят три потрепанные иконы и крест. Семья принадлежит к русской православной церкви. Я спрашиваю о шаманизме, исконной вере ненцев, но Елена не настроена обсуждать этот предмет.
Между собой Елена, Алексей и Анатолий говорят по-ненецки, но со мной они общаются на русском. Все трое бегло говорят по-русски, но заметно, что мужчинам, которые большую часть времени проводят в тундре, а в городе бывают редко, ненецкий привычнее.
«Я ни слова не знал по-русски, когда пошел в школу. Дома мы разговаривали только по-ненецки», — рассказывает Анатолий.
Вдоль стен разложены матрасы, на которых сидят, когда приходит время еды. По вечерам Елена опускает разноцветные пологи вокруг постелей. Люди лежат головой к «стене» чума. Ноги должны быть направлены в центр и размещаться не на матрасе. В принципе женщины и мужчины должны размещаться каждый на своей стороне чума, но в этом смысле семейство Таибери, как и большинство других ненцев, прагматично.
Дверь чума сделана из тяжелой оленьей шкуры, которую его обитатели запахивают за собой, пятясь внутрь жилища и держа шкуру в руке. Тогда она падает на правильное место и сама плотно закрывает отверстие.
Мне никогда не удается сделать это правильно. Каждый раз после того, как я захожу, внутрь начинает тянуть холодный воздух, и Елене с Анатолием приходится поправлять шкуру за мной.
«Всего нужно 80 оленьих шкур, чтобы построить один чум. 40 шкур на внешнюю сторону, 40 на внутреннюю. Мы регулярно чиним чум, меняем шкуры примерно раз в 20 лет», — говорит Елена.
Что касается шансов на выживание оленеводства в условиях, когда климат становится все теплее, она настроена пессимистически.
«Сейчас у нас пожары каждое лето, раньше такого не было. Зимой же мой муж вынужден прочесывать на снегоходе все вокруг в поисках лишайников. Раньше это никогда не было проблемой, еще десять лет назад можно было спокойно находить большие территории, покрытые толстым, нетронутым лишайником. Сейчас это невозможно. Большая часть нашего стада погибла от голода четыре года назад, и, хотя нам удалось вскормить новых оленей, зимы постоянно оказываются теплыми, так что все повторится».
Российские власти хорошо знают о проблеме. Сокращение оленьих стад — щекотливый вопрос, так как благосостояние многих семей зависит от числа животных. Несколько лет назад власти решили, что нужно забить 250 тысяч оленей, но полностью план так и не был приведен в исполнение.
Алексей Титовский, который возглавляет Департамент по науке и инновациям ЯНАО, говорит, что проблему будут решать, развивая новые пастбищные территории.
«Оленеводы должны будут изменить свои миграционные маршруты, так как в южных частях полуострова Ямал есть пастбища, которые вообще не используются. Иначе лишайников станет настолько мало, что нам придется начать подкармливать оленей в зимнее время. А олени, вероятно, тогда вообще перестанут перемещаться между разными пастбищами и станут более оседлыми».
Здесь нельзя не сделать логичный вывод, что как ни поступай, рано или поздно пастбища закончатся, если число оленей не ограничить.
«Ненцы знают, что оленей слишком много. Этого никто не отрицает. Но они просто не могут сами остановиться, кто-то должен регулировать поголовье оленей», — говорит Наталья Соколова, биолог на Арктической научно-исследовательской станции Российской академии наук, которая находится на полуострове Ямал.
В советские времена численность оленей устанавливалась властями. Оленеводство было организовано в колхозы, и с оленями работали так называемые бригады. Они состояли из ненцев, хантов и других коренных народов, которые водили оленей по древним историческим миграционным маршрутам.
Сейчас никакого регулирования не существует. Все сами решают, сколько завести оленей, рассказывает Соколова, которая также подтверждает, что лишайников становится все меньше. По ее словам, изменяется вся флора и фауна тундры.
«Стало гораздо меньше леммингов, что, похоже, связано с тем, как изменилась растительность. Лемминги зависят от мха, в котором они проделывают свои ходы, но сейчас у нас в тундре намного меньше мха, чем раньше. Вместо этого появляются новые виды растительности, которые до этого росли гораздо южнее».
Из-за сокращения популяции леммингов почти пропала полярная сова, говорит Соколова.
«Вместо нее в тундру переместились совершенно новые виды хищных птиц: например, полевой лунь, степной ястреб и дербник. Песец по-прежнему чувствует себя хорошо, он теперь ест не леммингов, а птичьи яйца и птенцов. В общем и целом мы видим, как более южные виды животных захватывают тундру. Старые виды быстро вытесняются».
Для того, кто живет тундрой, эти изменения проявляются каждый день. Я спрашиваю Елену Таибери, что она знает о глобальном потеплении.
«Я об этом слышала, но не знаю, из-за чего оно происходит. А вы знаете?» — отвечает она и делает стежок на сапогах из оленьей кожи, над которыми сейчас работает.
«По-крайней мере, я точно знаю, что наши зимы стали теплее. Раньше у нас в это время года были долгие периоды с температурой от минус 30 до минус 40. А сейчас часто от минус 10 до минус 20».
Сапоги из оленьей кожи, которые она шьет, — это женские сапоги, которые называются бурки, она делает их на заказ. У Елены сейчас сразу несколько заказов, ее шитье — важный источник дохода для семьи. У ненцев много разных видов одежды, которую надевают в тундру или на праздники, но сейчас уже не все помнят техники шитья. Поэтому для тех, кто знает ремесло, это стало дополнительным источником дохода.
«Многие люди из более молодого поколения больше не шьют. Мои взрослые дочери живут в городе, у них там работа и дети, да они никогда и не учились шить нашу одежду», — рассказывает Елена.
С утра до вечера она почти ни разу не присела. Она топит печку, заваривает чай, готовит еду, моет посуду, шьет и подметает пол чума, выстланный неровными досками. Когда приходит время готовить ужин, она приносит большой кусок замороженной оленины, запас которой семейство хранит в санях на улице. Рубит его на куски с помощью небольшого топорика и готовит на дровяной печке оленье жаркое, приправив его лишь солью.
Оленье мясо чередуется с рыбой — чиром (ее еще называют щокур — это рыба из семейства сигов, прим. перев.), которую они ловят в озерах, солят, а затем замораживают натвердо. Рыбу едят сырой. Мясо у нее белой и нежное, а на вкус такое, словно ее только-только выловили из озера. Елена обычно выменивает рыбу на оленину. Одна бочка рыбы — один выпотрошенный олень.
К рыбе и мясу мы едим свежую бруснику и пьем чай. Это по-настоящему вкусно.
Лучше всего Елене шьется вечером, когда Алексей запускает генератор и чум изнутри освещается электрической лампой. Все предметы внезапно становятся хорошо видны, можно увидеть малейшие детали гораздо отчетливее, чем днем, когда семейный генератор отключен ради экономии бензина, а единственное освещение — это тусклый свет, просачивающийся через окно.
Анатолий выходит, чтобы напилить дров бензопилой. После этого он выбирает двд-диск и садится смотреть фильм. У Алексея возникают проблемы со спутниковой антенной, но наконец он добивается, чтобы какие-то каналы показывали. Они с женой смотрят российскую развлекательную программу с известными артистами, включая гей-икон Бориса Моисеева и Филиппа Киркорова.
«Я обожаю Киркорова. Такой красавчик!» — говорит Елена.
На Алексее — спортивные штаны, темно-зеленый свитер и тапочки. Его сын Анатолий одет в водолазку и джинсы. Выходя на улицу, они лишь натягивают оленьи сапоги, которые крепко завязываются поверх штанов, надевают малицу, и вот они уже готовы провести несколько часов на морозе 30 градусов или даже ниже. Малица — это ненецкая мужская куртка, сшитая из двух слоев оленьей шкуры с мехом и внутрь, и наружу. Она надевается через голову, к рукавам пришиты варежки, есть капюшон из шкуры оленят. Женская зимняя одежда называется ягушка, и ее тоже шьют из двух слоев оленьей шкуры. Она длиной аж до земли, но не надевается через голову, а застегивается на пуговицы.
«Чтобы можно было кормить грудью ребенка, когда сидишь в санях», — объясняет Елена.
В тундре наступил вечер, и черное небо усыпано тысячами сверкающих звезд. Внутри чума вертится маленький диско-шар, отбрасывая пятнышки света всех цветов радуги на стены. Елена входит с куском снега, который она кладет в большой таз, чтобы растопить. Это будет вода для готовки и стирки.
Лотта Хэрделин спрашивает Анатолия, хочет ли он остаться в тундре или переедет в город. Вначале он так озадачен, что вообще ничего не может ответить. Когда я чуть позже повторяю вопрос, он говорит, что лучше всего чувствует себя в тундре.
«Ведь эту жизнь я хорошо знаю», — говорит он.
Его отец Алексей ничего не говорит. Когда я спрашиваю, есть ли будущее у оленеводства, проходит довольно много времени, прежде чем он отвечает.
«Я никогда не загадываю дальше, чем на следующий год, — говорит он и некоторое время молчит. — Надеюсь, телята выживут».
Ненцы
Согласно переписи населения 2010 года, ненцев сейчас 44 857 или около того. 1 500 — так называемые лесные ненцы, они живут в тайге, остальные — тундровые ненцы. Из них 16 500 человек ведут кочевой образ жизни в Ямало-Ненецком автономном округе на северо-западе Сибири.
Ненцы пришли на полуостров Ямал из южной Сибири примерно в XII веке. Повсеместно занимаются оленеводством они с XVIII века. Саамы в Лапландии начали содержать большие стада в XVII веке.
Местные диалекты тундровых и лесных ненцев немного отличаются друг от друга. Тундровый ненецкий диалект получил письменную форму еще в 1930-х годах, тогда как лесной ненецкий диалект — лишь в 1990-х.
Раньше ненцев называли самоедами, но считается, что у этого наименования есть негативные коннотации, и его больше не используют. В лингвистике, однако, до сих пор существует выражение «самоедские языки».
Ненцы говорят на самоедском языке, который относится к уральской языковой семье и приходится дальним родственником финскому и саамскому. По подсчетам, сегодня на ненецком говорят примерно 27 000 человек.
Климатические изменения в Арктике
В апреле 2017 года Арктический совет опубликовал большой отчет о климатических изменениях в Арктике. Согласно отчету, за последние 50 лет потепление в Арктике шло вдвое быстрее, чем в остальных частях мира. Глобальное повышение температуры с 1880 по 2016 год составило 1,3 градуса, по данным Центра климатических изменений имени Коперника, который финансируется ЕС. Изменение климата может иметь серьезные последствия для местного населения и фауны в Арктике.
Согласно отчету, потепление продолжится, даже если выбросы в воздух углекислого газа снизятся, но тогда хотя бы удастся избежать худших последствий.
