Как и большинство других европейских стран, Дания отказывает множеству мигрантов и беженцев в убежище. Сейчас в особенности афганцам.
Внезапно беженцы начинают стремиться в новые места по всей Европе. Многие останавливаются в Париже, где тысячи людей живут в тонких кемпинговых палатках под мостами, на улицах и на решетках тепловых колодцев. Кто-то от такой жизни умирает.
Трое мужчин в чистых ботинках и с чемоданами на колесиках осторожно идут по пыльной тропинке вдоль ответвления автострады в сторону Порт-де-ля-Шапель, неприветливого и запущенного района на северо-востоке Парижа.
В конце тропинки, вклинившись между двумя шоссе, разбито несколько палаток. На первый взгляд это похоже на один из несанкционированных лагерей беженцев, которых немало в этой части мегаполиса. Но люди между палаток двигаются очень странно и хаотично. Они напоминают зомби.
Мужчины спешат обратно. Очень быстрым шагом. Лица у них растерянные, ведь оказалось, что они пришли к лагерю наркодилеров и наркоманов. Стоящий на краю вонючего, грязного лагеря парень стреляет себе в лодыжку.
«Мы только что приехали на автобусе, и нам нужно найти, где жить, — говорит самый молодой их троих мужчин. Он говорит по-датски, хотя сам из Афганистана. — Я жил в Ольборге три года. Мне отказали, и теперь я бы хотел пожить в центре для беженцев здесь».
«Политикен»: Но тут, в Париже, таких центров нет.
— Что?
— Люди спят на улицах. Под мостами.
— Хе-хе…
Похоже, он думает, что мы над ним подшучиваем.
Его зовут Асматулла, и ему 24 года. Двое его приятелей — чуть постарше. Они просто стоят и молчат, переваривая полученную от нас информацию.
«Но как долго нам придется спать на улице?» — спрашивает Асматулла.
«Мы недавно говорили с одним человеком, который провел так четыре месяца».
«Четыре месяца?!»
Свобода, равенство и братство
Мы показываем ему и его друзьям дорогу к ближайшему месту, где неправительственная организация (НПО) «Утопия-56» (Utopia 56) раздает беженцам кофе, бананы и хорошие советы. По пути я спрашиваю Асматуллу, почему он уехал из Афганистана.
«Мой отец и дядя были в Талибане (организация запрещена в России)», — объясняет он.
«Они хотели, чтобы и я тоже вступил в Талибан, а я хотел лишь доучиться и стать лаборантом. Так что мне пришлось сбежать, — говорит он. — И если я вернусь, они меня убьют. Понимаете?»
Асматулла — лишь один из многих беженцев, которые, недавно получив отказ в убежище в Дании, Норвегии, Швеции, Германии и других странах ЕС, решили поехать во Францию в надежде, что там у них будет больше шансов.
Многие проезжали через Париж по пути на север или в Кале, чтобы попасть дальше в Англию, но сейчас французская столица все чаще становится для беженцев конечным пунктом. Последним шансом на жизнь в Европе. Если только, конечно, кто-то не захочет уйти в подполье и остаться здесь нелегально.
В то же время через Италию постоянно прибывают новые беженцы из Африки и с Ближнего Востока или из стран еще дальше на востоке.
Здесь, в Порт-де-ля-Шапель, на самом деле есть официальный центр для беженцев, он находится на противоположной стороне многополосной хаотичной дорожной развязки, по которой несутся потоки автомобилей и автобусов. Центр для беженцев, где люди могут ночевать до десяти дней, пока власти рассматривают их случай и решают, отправить ли человека в другой центра на окраине Парижа или отослать в провинцию.
Здесь беженцев делят по категориям: одних отправят назад, туда, откуда они пришли, а другим, счастливчикам, позволят подать заявление на убежище во Франции.
Но этот центр больше никого не принимает, рассказывает Эззи (Ezzie), молодая женщина из Канады, волонтер «Утопии-56». Он вот-вот закроется, и пока никто не знает, что будет вместо него.
«Политически есть активное желание не упрощать жизнь беженцам в Париже», — констатирует она, когда мы стоим на углу и смотрим на участок земли под автострадой, где приютилась группа дешевых кемпинговых палаток, в каких здесь живут многие беженцы.
Сейчас власти принялись расставлять на земле каменные блоки, чтобы никто не мог поставить палатку на этой территории. Какие-то французские скульпторы вырубили лозунги на некоторых их блоков. «Свобода», написано на одном из них. «Равенство» — на другом. «Братство».
На одном из блоков мужчина спит под несколькими одеялами. У самого перекрестка небольшая группа африканцев устроилась прямо на тепловой решетке. Из-под земли через решетку поднимается тепло.
«Пару дней назад один мужчина, который спал на этой решетке, умер, — говорит Эззи. — Это мы вместе с другими добровольцами его нашли».
Мне просто нужна свобода
Немного дальше на восток, в Порт-де-ля-Виллет, расположен самый большой палаточный лагерь, протянувшийся вдоль канала Сен-Дени, который идет через весь этот район.
Под шестиполосной автомагистралью между огромным торговым центром и оживленной штаб-квартирой банка около 1,2 тысяч беженцев разбили свой лагерь. С одной стороны канала — суданцы. С другой — в основном уроженцы Эритреи, Эфиопии и Сомали.
Сейчас, по оценкам сотрудников НПО, на улицах и под мостами в северо-восточном Париже живут около двух тысяч беженцев.
Час ночи. Собачий холод. Между палатками пробегает крыса. Потом еще одна. На краю лагеря пара мужчин ворошат палкой угли костра. Один из них — 18-летний Самюэль из Эритреи. На нем меховая охотничья шапка, и он приглушенным голосом рассказывает о своем путешествии, которое пока что закончилось тут. Эта история напоминает тысячи историй других беженцев.
Самюэль вместе со своим старшим братом бежал от войны в Эритрее, и они довольно легко добрались до Ливии, где их бросили в тюрьму. Там им почти не давали есть и пить, рассказывает Самюэль. Вместо этого их били ногами и палками. Многие заключенные погибли.
Наконец, семье братьев в Эритрее удалось наскрести 10 тысяч долларов, которые они послали в Ливию.
С помощью этих денег Самюэль вырвался из тюрьмы и на переполненной резиновой лодке вышел в Средиземное море, где его и остальных пассажиров подобрал корабль гуманитарной организации.
«Но мой брат так и сидит в тюрьме в Ливии. Денег на то, чтобы вытащить нас обоих, не хватило».
Он планирует добраться до Англии.
«Мне нужно учиться. Мне нужны деньги. Мне нужна свобода», — подытоживает Самюэль.
Зеленые, синие и оранжевые крошечные палатки тесно сгрудились между массивными бетонными опорами моста, покрытыми граффити и лозунгами вроде «Рабы на продажу». В лагере — практически одни мужчины. Молодые мужчины.
Ни детей. Ни стариков. Совсем не много женщин. Семьи так жить точно не смогли бы.
«Посмотрите на это место, — говорит сердитый человек из Эритреи. — Я хотел в Европу. Но разве это Европа?»
Когда идет дождь, вода просачивается через трещины моста. Вода течет по лагерю и проникает сквозь пол палаток. Утром их обитатели развешивают свои постельные принадлежности на просушку на деревьях.
Помимо «Утопии-56» и «Врачей без границ», по-видимому, нет никаких других гуманитарных организаций, кого интересовали бы эти люди.
Группы добровольцев, собирающиеся по собственной инициативе, следят за тем, чтобы беженцы не умерли с голода. Волонтеры приносят одежду и новые палатки и одеяла, после того как полиция очищает территорию, что происходит регулярно. Иногда полиция вывозит людей в лагеря за пределами Парижа. Порой они оставляют их на улицах.
«Вчера полиция распыляла перцовый спрей в глаза людям, которые стояли в очереди в центр для беженцев в Порт-де-ля-Шапель, — говорит Элиас (Elias) из Сомали, — потому что они плохо соблюдали очередь».
На часах — почти шесть утра. Парижане спешат вдоль канала на работу. Проходя мимо палаток, они ускоряют шаг. Трусят мимо первые бегуны. Автомобильное движение на шоссе у нас над головами уже плотное. Вдалеке по мосту грохочет поезд.
Парижане равнодушны
От лагеря африканцев — недалеко до Гар-дю-Норд (Gare du Nord), где мы встречаемся с юристом Флоренс Смит-Нильсен (Florence Smidt-Nielsen). Она большую часть времени тратит на помощь беженцам.
Мы устраиваемся в кафе, и Флоренс Смит-Нильсен, которая замужем за датчанином, подтверждает, что сейчас во Францию приезжает множество афганских беженцев, так как их высылают из Дании и других стран ЕС. Некоторые пытают счастья еще в Италии и Испании, но большинство отправляются во Францию.
«И это настоящий хаос», — говорит юрист.
По ее мнению, во многом в этом хаосе виновато так называемое Дублинское соглашение. Это соглашение подразумевает, что именно та страна ЕС, которая первой приняла отпечатки пальцев беженца и мигранта или первой оценивала его запрос на убежище, и будет в итоге ответственной за рассмотрение заявки.
Из-за географического расположения Франции практически все беженцы, которые попали туда, успели зарегистрироваться в другой стране ЕС. Поэтому, строго говоря, страна могла бы с Дублинским соглашением наперевес выгнать большинство прочь.
Но обработка дела сложна, и в процессе часто допускается такое множество ошибок, рассказывает Флоренс Смит-Нильсен, что некоторым беженцам удается продраться через бумажные дебри и получить разрешение просить убежища во Франции. Другие же предпочитают, если им выпадает высылка, уйти в подполье и остаться жить в стране нелегально.
«Это логика Дублинского регламента бросает людей то туда, то сюда, как шарик для пинг-понга. Ужасный механизм. Они могут ездить из одной европейской страны в другую годами. Это чистое безумие».
Франция пытается ускорить рассмотрение дел. Должно быть легче избавляться от беженцев, чей случай подпадает под Дублинский регламент. Должно быть еще труднее получить убежище. Страна следует той же тенденции, что существует и в других европейских государствах.
Но, несмотря на то, что правила все более ужесточаются, есть хорошее объяснение, почему столько афганцев едут именно в Париж, рассказывает Флоренс Смит-Нильсен. 83% афганцев, которые в 2017 году смогли подать запрос об убежище после обычных процедур, действительно получили убежище. В Дании же таких всего 17%.
Информация об этих цифрах очень быстро распространяется среди афганских беженцев в Европе.
«Политикен»: А как жители Парижа на самом деле относятся к беженцам?
«Они не знаю, что тут есть беженцы, — отвечает Флоренс Смит-Нильсен. — Они не хотят этого знать. Когда я говорю людям, что помогаю беженцам, они спрашивают: „А что с ними?"»
Как Флоренс Смит-Нильсен относится к своему президенту, Эммануэлю Макрону?
«Он хуже всех. Он ведет политику, как у крайне правого крыла. Он делает все, чтобы ограничить права беженцев, — говорит юрист. — И хотя он и обещал убрать людей с улиц, ему на это, по сути, наплевать. И тем французам, кто не живет поблизости от этих нелегальных лагерей, тоже все равно».
Больно произносить ее имя
На улице Ке-де-Жемапп неподалеку от станции метро «Жорес», напротив хостела «Мир и любовь» (Peace and Love), расположен офис, который становится первой остановкой для беженцев, ищущих убежища во Франции.
Всю ночь люди лежат в виде очереди в своих спальных мешках на тротуаре, лишь бы непременно попасть внутрь. И когда им это удается, они ничего не получают, кроме назначенной даты встречи, которая может случиться лишь через несколько недель или месяцев. И в другом месте города.
Существует соглашение с префектурой, тем органом власти, который берет у них отпечатки пальцев и проверяет по базе данных. Если отпечатки уже были взяты в другой стране ЕС, то их как подпадающих под Дублинский регламент как можно быстрее вывозят обратно в ту европейскую страну, через которую они въехали в Европу.
Афганец Саид (Sayed) пока до этого этапа не добрался.
Он прибыл в Париж два дня назад с 20 центами в кармане и нашел лагерь у метро «Жорес», где живут исключительно афганцы.
Здесь порядка 100 палаток стоят вдоль канала Сен-Мартен неподалеку от пожарной станции и музыкального центра «Пуант Эфемер» (Point Ephemere), чье кафе выходит окнами на канал. И парижане глазеют на них сверху и фотографируют, словно те — животные в зоопарке.
Сегодня на улице по-весеннему тепло, и хорошо одетые молодые посетители кафе берут напитки с собой на набережную, смешиваясь с афганскими беженцами, которые сидят в своей грязной обуви и жуют сегодняшнюю порцию еды из пластиковых контейнеров, привезенных в фургоне волонтерами.
Саид — приятный парень лет 22-х. В бегах он уже два года.
Он пришел в этот лагерь, чтобы быть вместе с соотечественниками. Но у него не было палатки. Один человек хотел ему ее продать за 14 евро. Но, как уже было сказано, у Саида не было денег. Мужчина сказал ему, что тот может взять палатку, а заплатить позже, когда у него появятся деньги, но это будет стоить уже 20 евро. А сам он, очевидно, получил палатку бесплатно от НПО.
Саид — IT-специалист, и у него был маленький компьютерный магазин дома в Кабуле. Он жил очень неплохо. Но почему тогда он бежал? Ответ пришлось вытягивать слово за словом.
Это случилось из-за девушки, в которую он был влюблен. Они были любовниками почти два года. Тайными любовниками, потому что ни его, ни ее родители этих отношений признавать не хотели. Там нельзя просто взять и выбрать себе партнера.
Однажды родители обо всем узнали.
«Тогда мы решили бежать в другую провинцию, — говорит Саид. — Но сначала мы решили зайти в ресторан и поесть. А в это время отец моей девушки, полицейский, обнаружил, что ее нет в комнате. Он тут же объявил розыск. И когда мы отъехали от ресторана на такси, нас внезапно остановила полиция. Они отвели меня в участок и продержали там два дня».
Когда он пришел домой к родителям, они сказали: «Ты нам больше не сын». На следующий день в дверь постучал брат его возлюбленной. Он тоже полицейский. С ним были несколько товарищей. Они были вооружены, Саид видел это из окна. Он не открыл дверь.
В спешке он вместе с родителями бежал в провинцию Логар, откуда их семья родом. Но даже там он не был в безопасности. К ним пришел дядя и сказал, что Саиду нужно покинуть страну.
Он не видел свою возлюбленную вот уже два года — с того дня, как их такси остановила полиция.
— Ты пытался ей звонить?
— Я звоню ей каждый день. Я и вчера вечером звонил. Но трубку никто не берет.
— Как зовут твою девушку?
— У меня все болит внутри, когда я произношу ее имя… Ее зовут Наргер.
Все дерьмо
Мы возвращаемся в Порт-де-ля-Шапель, к сумасшедшей развязке с закрывающимся центром для беженцев, который устроен в старом ангаре. Полицейские охраняют вход. 20-25 беженцев стоят в очереди, чтобы войти. Некоторые лежат в спальных мешках вдоль забора. На фундаменте опор автомагистрали кто-то написал краской из баллончика: «Никакого Дублина».
Еще через пару метров написано желтой краской: «Ля-Шапель — ворота в ад».
Мы перебегаем на разделительный участок земли на противоположной стороне развязки, где из решетки поднимается тепло. Высокий человек в куртке-парке сидит на бетонном ограждении. По его словам, он из Сенегала. На решетке под одеялом лежит его молодой соотечественник. Третий мужчина — из Судана, он стоит и раскачивается, пустым взглядом уставившись в никуда.
«Это мой брат тут умер два дня назад», — говорит сенегалец из глубины мехового капюшона своей парки.
Конечно, это был не кровный брат, но они успели стать друзьями на этой решетке, пока ждали. Чего ждали? Какого-то развития событий. Настоящих документов. Возможности войти и наконец-то хорошо высыпаться ночью в центре.
В центре, который больше не принимает людей.
«Они гоняют нас из одной конторы в другую. Понимаете?»
Того человека, что умер позавчера, звали Карим. Он был из Судана, и у него было слабое сердце, говорит сенегалец в парке, который не хочет назвать свое имя. А еще у Карима было заболевание кожи.
«Я каждый день ходил к сотрудникам НПО вон там, на другом углу, и спрашивал, не могут ли они вызывать скорую помощь», — говорит сенегалец, показывая рукой в сторону «Утопии-56».
Возможно, Карим был пьян в тот день, и из-за этого что-то пошло не так, говорит Эззи из французского НПО. Возможно, его сердце остановилось из-за контраста тепла, которое шло снизу, и жгучего холода сверху. Это ложь, Карим не пил алкоголь, говорит человек в парке. Его друг был болен. Когда спишь на улице, заболеваешь. У него у самого проблемы с легкими.
На одном из каменных блоков под автострадой в нескольких метрах от решетки лежит множество цветов. И кто-то выбил на камне надпись: «Карим — 1988-2018».
Мы идем обратно к очереди у центра-ангара, чтобы спросить людей, знают ли они, что центр закрывается.
Они об этом прекрасно знают. С другой стороны, никогда нельзя быть уверенным наверняка. Может, им повезет.
В очереди много женщин. Одна с ребенком в коляске. Большинство — афганцы. Некоторые ждут 20 минут. Другие — пять дней. Они несколько лет жили в Швеции, Норвегии или Германии. А недавно им отказали в убежище.
«Все дерьмо», — произносит по-немецки один афганец из Мюнхена.
