Самоубийственный матч. Матч позора. Не существует слов, которые бы описали холодную войну в футболе, разыгравшуюся вокруг отборочного матча Чили-СССР — он определял 21 ноября 1973 года участие в Чемпионате мира 1974 года в Германии. После матча в Москве (окончившегося со счетом 0:0) генерал Пиночет решил, что ответный матч будет разыгран на «Эстадио Насьональ» в Сантьяго, где уже два месяца режим, свергнувший Сальвадора Альенде, пытал и сажал своих политических противников. Брежнев, возглавлявший тогда Советский Союз, отказался. Сборная Советского Союза осталась дома. Но сборная Чили все равно вышла на поле.
Потребовалось всего 17 секунд и 10 шагов, чтобы сыграть отборочный матч для участия в Чемпионате мира и потерять лицо. 21 ноября 1973 года матч Чили-СССР продлился всего 17 секунд. Это был матч, которого не было. 1:0 на поле, 2:0 — на бумаге. И исполнялся только один гимн, гимн Чили. Это был матч с соперником, которого не было, потому что русских на «Эстадио Насьональ» в Сантьяго не было. С голом, которого не было, потому что на воротах Советского Союза никто не стоял. Не было объятий и ликования, потому что какой футболист захочет одержать победу таким образом? И с австрийским арбитром, немедленно просвистевшим окончание матча, потому что увиденного ему хватило сполна. И с номером 19, забившим гол, капитаном команды Франсиско Муньосом (Francisco Valdés Muñoz) по прозвищу «Эль Чамако» (El Chamaco), который ринулся в раздевалку, потому что его рвало от отвращения и от стыда. С 21 тысячей чилийских болельщиков на трибунах, которые делали вид, что радуются, а на самом деле пытались проникнуть в подвалы, находившиеся под надзором военных генерала Пиночета, чтобы узнать хоть что-то о семи тысячах арестованных, находившихся в подземельях.
Все, происходившее в тот день на футбольном поле, было дешевым спектаклем. И все, что происходило во чреве стадиона Сантьяго, было трагедией.
Сверху играли «понарошку», а внизу пытали по-настоящему. Своим переворотом Пиночет закрыл путь Чили к социализму, заблокировал национализацию меди и аграрные реформы, которых так опасались американские инвесторы. Он изгнал демократически избранный парламент, вместе с красным правительством президента Сальвадора Альенде (Salvador Allende), убитого выстрелом из автомата Калашникова АК-47.
Призрачный матч или настоящий «фантакальчо» — фэнтези-футбол — был последней проблемой, которая волновала чилийцев. Вот что расскажет Карлос Кассели (Carlos Caszély), центральный нападающий, передавший пас Вальдесу: «Царило уныние. Члены семей "десапаресидос" (пропавших без вести) подходили ко мне и спрашивали, нет ли на стадионе их близких. Было стыдно выходить на поле без противника — это был театр абсурда. Все было уже предопределено заранее. Кто должен был передать пас, кто должен был забить гол. Если бы мне хватило мужества, я бы отправил мяч в аут. Но мне этого мужества не хватило».
«Вы одержали победу в матче без противника», — сколько раз мы говорили это, упрекая болельщиков и соперников, хвастающих слишком легко доставшейся победой. «Победить в игре без противника», — в тот раз так и произошло. Матч абсурда, самоубийственный матч, матч стыда. Нет слов, способных передать, что за холодная война велась вокруг матча Чили-СССР.
Писатель Эдуардо Галеано (Eduardo Galeano) назвал этот матч «еще более жалким, чем обычно». Безусловно, самый короткий матч в истории, самый унизительный, этот матч проходил на стадионе, который в течение 70 дней был концлагерем под открытым небом. 20 тысяч людей пытали в душевых. Их насиловали, пытали электрическим током и соленой водой. 41 казнь на поле, на велодроме, на площадке для легкой атлетики, в парке для игр — повсюду.
Тело поэта и певца Виктора Хары (Víctor Jara), в честь которого сегодня назван этот стадион, было обнаружено без рук. Перед тем как убить, тюремщики пытали его и издевались: «Ну же, что ж ты нам теперь не споешь свою песню?!». Виктор не мог ее спеть. Но он написал ее и спрятал в карман. Обнаружила записку его жена Джоан, когда труп вытаскивали из ручья. Песня называется «Стадион "Чили"» (Estadio Chile), и в ней такие слова: «Нас здесь пять тысяч, в этой маленькой части города. Сколько людей оказались во власти голода, холода, страха, боли, морального подавления, террора, безумия! Шестеро из нас потерялись в звездном пространстве, один умер, одного ударили — так, как он никогда бы не поверил, что можно ударить человека, еще четверо захотели избавиться от всех страхов, кто — выпрыгнув в пустоту, кто — просто бился головой об стену, но все знали, что их ожидает смерть. Как страшно лицо фашизма! Они приводят свои планы в исполнение с профессиональной точностью. И им плевать на все: кровь для них — все равно, что награда».
Театр абсурда начинается за полтора месяца до этого после невероятной жеребьевки. В афише отборочных матчей, определявших участников Чемпионата мира 1974 в Германии, друг против друга должны выступить первая команда третьей группы Южной Америки и победитель девятой группы Европы. Команда Чили, одержав победу над Перу, должна встретиться со сборной СССР, вице-чемпионом Европы, который выиграл у сборной Франции. Кто победит — едет в Мюнхен. Но это годы противостояния двух блоков — коммунистического и капиталистического, западного и восточного, и невооруженным глазом можно заметить, что матч между СССР и Чили — это не только футбол. С одной стороны, красная империя Леонида Брежнева, с другой — новая военная хунта генерала Аугусто Пиночета, пришедшая к власти за две недели до матча. Две тюрьмы под открытым небом — Советский Союз и его Гулаг и Чили и его «десапаресидос».
Пиночет, которого поддерживало ЦРУ, только что сверг и убил социалистического просоветского президента Чили Сальвадора Альенде. Москва только что лишилась своего важного южноамериканского партнера, и Брежнев в ярости. «Фашистский переворот», — обвиняет он. Сантьяго проливается много крови. Генералиссимус распоряжается сбрасывать тела с вертолета в океан. Эту машину террора потом скопирует Аргентина. Военная хунта не делает никаких поблажек. Она готовится войти в историю на 17 лет диктатуры. На ее совести будут 30 тысяч жертв.
В этой атмосфере становится понятно, почему первое международное спортивное событие становится грубым обманом. Режим обеспокоен. Первый приказ отдается бескомпромиссно: никаких поездок в Москву, ни один чилиец не выедет за пределы Чили, и национальная сборная по футболу — не исключение. Военные знают, что в команде есть игроки, занимающие сторону свергнутого правительства — такие, как мятежный Кассели и защитник Фигероа (Figueroa). Они боятся неудобных заявлений или бегства, которое поставит их в неловкое положение. В том числе потому, что после убийства Альенде сборная находится в состоянии шока. Вот что расскажет потом сам Кассели: «11 сентября, в день переворота, нас изолировали: у нас не было ни радио, ни газет, но мы слышали шум и смятение. К нам пришел тренер Руис Аламос и сообщил, что произошел государственный переворот. Мы сразу же поняли, что оказались в очень трудном положении. После тревожной неуверенности нас охватил страх. Потом ужас. И, наконец, боль. Это было ужасно. По пути на тренировку мы видели валявшиеся на улицах трупы. Когда мы возвращались в гостиницу, там были военные. Нас спасли только сумки с надписью "Национальная сборная Чили по футболу"».
В газетах всего мира пишут о том, какой террор творится в Чили, и это никак не связано с футболом. В этот момент режим решает воспользоваться ситуацией в свою пользу и использовать матч против Советского Союза как средство пропаганды, чтобы предложить Западу другую картинку, мирный образ Чили. Массажист «Ля Рохи» (красной), как все называют местную сборную, — близкий друг главы ВВС Чили. Он с легкостью передает Пиночету сообщение. Тот берет некоторое время на размышление и, наконец, говорит: ладно, поезжайте. Недоверие сохраняется, но всем понятна подспудная угроза: если кто-то попытается схитрить, мы отыграемся на их родственниках.
Так, «Ля Роха» приземляется в Москве, бросая вызов даже советским таможенникам, которые останавливают в аэропорту некоторых футболистов, задерживают их на несколько часов, обвиняя их в том, что у них фальшивые паспорта.
Матч — это настоящее испытание для Чили. Команды играют при температуре —5 градусов. 60 тысяч советских болельщиков поддерживают свою сборную, как никогда, но в итоге чилийцы все же увозят домой ценнейший для них результат — ничью. Советский Союз в ярости. Он обвиняет бразильского судью в антикоммунистических взглядах и в подсуживании фашистским братьям по континенту. «Будучи латиноамериканцем, он отдавал нам предпочтение, — признает сегодня Кассели. — Но не настолько».
У Чили дело почти в шляпе. Они герои режима, которых хвалит сам Пиночет, герои родины, как пишут о них в газетах. Все предвкушают, что ответный матч на стадионе в Сантьяго будет просто прогулкой. Никто не представляет, что так и произойдет в буквальном смысле этого слова, прогулка медленным шагом до самых ворот без вратаря. Единственный, кто уже переживает — это Кассели.
Как только не называли Кассели, игрока, выросшего в легендарном чилийском клубе «Коло-Коло», которым управлял тот же Пиночет: «Китайцем» за симпатии к Мао, «эль пунтеро популар», потому что в истории Чили только Салас Мелинао (Saaalas Melianao) забьет больше голов, чем он; «эль геренте», потому что он умел руководить командой. Его называют также «королем квадратного метра», потому что в ограниченном пространстве ему нет равных. Теперь Кассели чувствует себя королем, лишенным власти, королем, закованным в цепи, заложником: его семья в опасности, и ему приходится идти против самого себя.
Рассказывает его коллега по команде Леонардо Велис (Leonardo Véliz), как и Кассели, социалист и сын рабочего: «Мы радовались, выступая за чилийскую сборную на Чемпионате мира, но мы очень переживали, потому что это правительство пролило очень много крови, красной, как наши футболки».
Бывают матчи, которые хочется растянуть до бесконечности, бывают матчи, которые лучше бы и не начинались, и те, которые должны были бы немедленно закончиться. Матч между Чили и СССР — это матч, о котором все хотели бы просто забыть. В его обстоятельствах не было никаких оснований для гордости. Когда чилийцы сообщают, что ответный матч будет разыгрываться на «Эстадио Насьональ» в Сантьяго, наступает мучительный момент. На стадионе, построенном в 1938 году по образцу одобренного Гитлером стадиона в Берлине, теперь повторяется нацистская модель управления. Чилийская федерация футбола знает, что этот выбор не понравится, и пытается предложить провести матч в другом городе, в Винья-дель-мар, но Пиночет непреклонен: национальная сборная будет играть на стадионе «Насьональ». Из Москвы поступает неизбежное требование: мы просим перенести матч в третью страну, мы не можем играть в месте, обагренном кровью чилийского народа. Тогда диктатор звонит своему полковнику Эспиносе, руководящему стадионом, и отдает приказ спрятать на некоторое время заключенных. Если ФИФА приедет на проверку, ее представители должны поверить, что они находятся на футбольном стадионе, а не в концентрационном лагере.
Так и происходит: за месяц до матча из Цюриха в Сантьяго прибывают два инспектора ФИФА — бразилец и швейцарец. Они находятся в городе три дня, ограничиваясь проверкой состояния газона и душевых. Удивительным образом они не замечают ничего аномального. С трибун на них смотрят две тысячи человек, которые не говорят ни слова, но оба инспектора не обращают на них никакого внимания.
«Совершенно очевидно, что два этих типа из ФИФА видели нас, но они ничего не сказали, это было нереально», — говорит один из бывших заключенных Фелипе Агуэро. Годы спустя даже председатель чилийской федерации футбола признался, что единственное, что его волновало на тот момент — это добиться попадания сборной Чили на Чемпионат мира по футболу, а значит — допускалось все, можно было даже не замечать заключенных. Случилось так, что итоговый отчет делегации был представлен на пресс-конференции в присутствии одного из министров Пиночета. С момента переворота прошло всего полтора месяца, все газеты пишут о бедственном положении государства, существующего в осадном положении, но позиция ФИФА обескураживает: «Исходя из наших наблюдений, в Сантьяго продолжается нормальная жизнь: люди выглядят счастливыми, магазины открыты, совершенно мирная обстановка. Матч может быть сыгран в нормальных условиях, соответствующих всем требованиям. Мы выяснили, что стадион, использующийся на данный момент как центр для идентификации предполагаемых диссидентов, вскоре будет освобожден». Инспектор из Бразилии добавляет от себя: «Не обращайте внимание на раздутую в газетах кампанию против Чили. В Бразилии было то же самое. Это скоро пройдет».
Но это не пройдет — ни скоро, ни когда бы то ни было.
Разгорается дипломатический скандал. Этот доклад является результатом сговора, — обвиняет советская сторона. На сей раз сам Брежнев запрещает разыгрывать этот матч, распоряжаясь, что трансфер в Южную Америку должен стать благотворительной поездкой в Мексику, где недавно произошло наводнение. «Настаивать бесполезно, — говорит председатель советской федерации футбола. — Мы согласимся играть в любой другой стране, но только не в Чили». Одним словом, это бойкот. Метод, к которому часто прибегают в эту эпоху преград. Бойкот, аналогичный тому, к которому прибегнут в Италии теннисисты в отношении Кубка Дэвиса. Бойкот, которым друг другу угрожают Греция режима полковников и Югославия Тито.
В конце концов, не остается ничего, кроме фарса, потому что ФИФА вспоминает о забытой 22-й статье регламента, позволяющей присудить результат 2:0 в случае отказа противника от матча и дающей право чилийцам на голевую передачу. Кассели в связи с этим скажет слова, о которых потом пожалеет: «Я считаю, что русские просто боятся проиграть», но много лет спустя его подозрения в некоторой степени подтвердит советский защитник Ловчев: «Если бы мы выиграли первый матч, возможно, мы бы поехали в Чили».
Но почему же ФИФА струсила? Некоторые до сих пор помнят, что президентом ФИФА того времени был очень консервативный англичанин Стэнли Роуз (Stanley Rous). Возможно, он рассчитывал, что в случае бойкота Чемпионата мира со стороны СССР к нему из солидарности примкнут также сборные Болгарии, Восточной Германии — страны с коммунистическим режимом, уже сыгравшие отборочные матчи. Это освободило бы место для сборной Англии, которая уже проиграла. «Сэр Роуз, — задал ему провокационный вопрос советский журналист, — а Вы бы позволили английской сборной играть в Дахау?»
Вот что говорит сегодня Кассели: «Мы взяли на себя огромную вину, когда просто смотрели и ничего не делали. Сегодня в Чили нет ни одного игрока, который бы не знал, что произошло на этом стадионе. Я был хорошим футболистом, но прежде всего я бы хотел быть хорошим человеком».
О самóм призрачном матче нечего говорить. Комендантский час при чилийском режиме начинался в 11 вечера. Матч Чили-СССР без СССР начинается в половину седьмого и заканчивается через 17 секунд. Тренер сборной просит всех игроков коснуться ногой мяча, прежде чем закатить его в ворота. Все должны взять на себя ответственность за эту инсценировку. Газеты французских коммунистов в бешенстве, потому что сборная СССР до этого одержала победу над Францией, они пестрят заголовками: «Спасибо от Пиночета». Генерал действительно в телеграмме выражает благодарность ФИФА, при этом в Германии сборная Чили немедленно вылетит с Чемпионата мира, а Кассели войдет в историю как первый футболист, дисквалифицированный по новым правилам, касающимся красной карточки. Это трудные годы. Не справляясь с отвращением, центральный нападающий сборной поедет играть в Европу, но вернется, чтобы воссоединиться с семьей. Однажды ему придется поехать в резиденцию «Ла Монеда» и терпеть насмешки Пиночета. «Встаньте-ка справа от меня, — говорил диктатор футболисту, — так хотя бы раз все увидят, что вы правее, чем я». Кассели отыграется спустя несколько лет, когда генерала будут выдворять с помощью референдума. Он приведет на телевидение мать, жертву пыток режима Пиночета, и призовет народ голосовать «против».
Сегодня на стадионе Сантьяго остаются трибуны, которые на любых матчах остаются пусты: они огорожены, освещены и закрыты витриной, как музейный экспонат. Это сектор восемь. Так почитают память о 20 тысячах людей, которых привели на эти трибуны. Скамьи остались здесь с того времени. И на них до сих пор больно смотреть.
