Существует ли такая семья англоязычных стран, объединенных общими культурными ценностями, приверженностью принципам либеральной экономики, едиными законами и демократией, которая с распростертыми объятьями приняла бы Великобританию после того, как та освободится от ограничений Евросоюза? Некоторые оптимисты убеждены, что существует.
В 2016 году в одном из своих выступлений, посвященных референдуму по Брекситу, Дэвид Дэвис (David Davis), который до этой недели занимал пост министра по вопросам Брексита, сказал следующее: «Перед нами открывается возможность возобновить наши крепкие отношения с государствами Содружества наций и англосферы. Эти части мира развиваются быстрее, чем Европа. У нас общая история, культура и язык. Между нами есть родственные связи. Нас объединяют схожие правовые системы. Привычные барьеры для ведения торговли в основном отсутствуют».
В 2013 году Борис Джонсон (Boris Johnson), известный сторонник Брексита, который на этой неделе покинул пост министра иностранных дел, заявил, что вступление Великобритании в организацию-предшественницу Евросоюза в 1973 году стало «предательством наших отношений с государствами Содружества, такими как Австралия и Новая Зеландия».
И г-н Дэвис, и г-н Джонсон ушли в отставку на этой неделе в знак протеста против предложенного Терезой Мэй плана Брексита, который подразумевает уступки Евросоюзу, облегчающие торговлю с этим блоком после Брексита, и который, по мнению г-на Джонсона, уничтожает мечту о глобальной Британии, имеющей возможность вести торговлю по всему миру.
В четверг, 12 июля, президент Трамп прибыл в Великобританию с визитом, который должен был ознаменовать собой «тесные деловые связи между нашими двумя странами», как сообщает канцелярия премьер-министра. Может быть, этот визит также должен был способствовать восстановлению близости и тесных связей между Великобританией и США?
Вряд ли. Проблема заключается в том, что в британской политике англосфера всегда была своеобразным парадоксом: ценная в политическом смысле идея, которая ни разу не помогла воплотить в реальность амбиции своих сторонников.
Образ семьи англоязычных стран оказывался полезным в спорах о подъеме государств-соперников, таких как США в XIX веке. Он оказывался полезным, когда в период между двумя мировыми войнами политики рисовали в своем воображении и рассказывали о будущем Британской империи. И он оказывался полезным в период переоценки места Великобритании в мире, которая сопровождала процесс деколонизации и вступления этой страны в Европейское сообщество.
Потом, в начале 1990-х годов, после подписания Маастрихтского договора и создания Евросоюза, те, кто скептически относился к участию Великобритании в этом европейском проекте, снова вспомнили об образе англосферы, который позволял им видеть будущее Великобритании как глобальной, не скованной никакими ограничениями экономики, развивающейся за пределами Евросоюза. Именно эта идеализированная версия англосферы стала одной из причин, по которым в июне 2016 года Великобритания решила выйти из Евросоюза.
Теперь, когда британское правительство пытается решить множество сложных вопросов, связанных с выходом из Евросоюза, образ англосферы служит настоящим бальзамом для тех самых евроскептиков, которые утверждают, что Великобритания должна развиваться самостоятельно и заключать собственные торговые соглашения с ведущими мировым экономиками, включая США, Австралию и Новую Зеландию, а также с развивающимися азиатскими странами, такими как Индия.
Но действительно ли идея англосферы когда-либо существовала за пределами воображений британских политиков?
Джозеф Чемберлен (Joseph Chamberlain), государственный деятель конца викторианской эпохи, пытался объединить доминионы Британской империи, такие как Канада, Австралия и Новая Зеландия, в тарифный союз, однако он встретил резкое сопротивление со стороны апологетов свободной торговли, лондонского Сити и представителей рабочего класса, которые испугались, что в результате цены на продукты питания вырастут.
После окончания Второй мировой войны консервативный лидер Уинстон Черчилль попытался поместить Великобританию на пересечение «трех великих кругов» — Британской империи и Содружества, англоязычных стран Северной Америки и «объединенной Европы». Но в тот момент Великобритания стремительно теряла свою силу. В холодной войне столкнулись две другие сверхдержавы — США и СССР. Поэтому планы Черчилля не смогли пережить период меняющихся политических и экономических реалий 1950-х и 1960-х годов.
В конце 1960-х годов консерватор Энох Пауэлл (Enoch Powell) выступал против того, чтобы граждане стран, ранее входивших в состав Британской империи, иммигрировали в Великобританию. С его точки зрения, это наследие империи угрожает культуре и наследию Англии. Пауэлл был убежден, что единственное национальное образование, способное процветать, — это такое образование, представители которого принадлежат к одной расе, культуре и традициям. Однако его попытки помешать иммигрантам из Содружества поселиться в Великобритании оказались безуспешными в силу растущего разнообразия культур внутри Великобритании и нежелания Консервативной партии поддержать его идеи.
Каждый раз, когда кто-то пытался воплотить идею англосферы в реальность — в ее различных проявлениях — он сталкивался с реальностью. Экономических интересов, политики и интересов национальной безопасности никогда не было достаточно для того, чтобы убедить народы этих разных стран вступить в альянс государств англосферы. И нынешних сторонников Брексита и проповедников идеи глобальной Британии, взявшей на себя роль лидера свободной торговли, ожидает та же участь.
Возможно, президент Трамп согласится на новое торговое соглашение с Великобританией, но она вряд ли будет определять его условия — подобная перспектива влечет массу политических рисков для британского правительства. Такая сделка угрожает тем, что британским избирателям придется есть мясо цыплят, в составе которого будет хлор, и напичканную гормонами говядину, и наблюдать за тем, как их легендарную систему здравоохранения захватывают американские международные корпорации.
Для Австралии и Новой Зеландии торговые связи с Китаем и Азией гораздо важнее, нежели связи с Великобританией. А Канада, будучи членом Североамериканской зоны свободной торговли, уже давно ориентирована на огромный американский рынок. Сотрудничество в области безопасности и разведки между этими странами и Великобританией имеет ключевое значение, как и членство в НАТО, однако такого рода сотрудничество не требует обязательного создания нового блока на базе идеи англосферы.
В реальности США, Канада, Австралия и Новая Зеландия не демонстрируют никакого желания объединяться с Великобританией в рамках нового политического или экономического альянса. Вероятнее всего, они продолжат работать в рамках уже существующих институтов, таких как Евросоюз и ВТО, и останутся глухи к призывам Великобритании создать некий формальный альянс на основе идеи англосферы.
Некоторая пышность, сопровождающая визит г-на Трампа в Великобританию, возможно, поможет улучшить отношения между г-жой Мэй и американским президентом — отношения, которые, по слухам, нельзя назвать особенно теплыми. Однако вполне разумно предположить, что г-н Трамп вряд ли сочтет англосферу хорошим вариантом решения проблем США, поскольку в прошлом она никогда таковой не являлась.
Несмотря на это и несмотря на ее практические недостатки, идея англосферы, вероятно, просуществует еще довольно долго.
Трагедией различных национальных ориентаций, которые возникали в британской политике после исчезновения империи — будь то проевропейская, ангоамериканская, «англосферная» ориентация или какая-то комбинация всех трех — стало то, что ни одна из них не могла предложить убедительный, связный и популярный ответ на самый важный для Великобритании вопрос: как Великобритания должна искать свой путь в современном мире?
Пока этот вопрос будет стоять, некоторые британские политические мечтатели будут находить ответ на него в идее англосферы.
