Миру всегда нужен враг. Таков суровый урок нашей истории. И именно на этом основании строится по большей части внешняя политика больших держав, которые в отсутствие экзистенциального врага рискуют провалить всю свою стратегию, которая строилась в течение десятилетий.
Многие расценивают это положение вещей как опасность. Но многие другие, особенно в больших военных аппаратах, считают, что наличие врага, особенно врага традиционного, — это своего рода гарантия. Она нужна, чтобы проводить в жизнь собственную политику альянсов. Потому что наличие общего врага оказывается гораздо полезнее, чем наличие общих интересов. Враг нужен, чтобы найти финансирование на применение разных политических сегментов или направить средства в наиболее интересующие области обороны. Однако враг нужен в том числе и в качестве гарантии, что все останется так, как есть, без каких бы то ни было изменений.
У каждого государства есть свой враг. В течение многих десятилетий державы выстраивали международную систему, строящуюся на надежных альянсах, а также на исторической вражде. Это холодные и не очень холодные конфликты, на первый взгляд, бесконечные. Экзистенциальные враги, из-за которых невозможно было отделить внешнюю политику государства от его противника, который становится его карой.
Масштабные международные кризисы нашей эпохи основаны на стратегическом соперничестве, уходящем корнями далеко в историю и преодолевшем смены правительств и серьезные политические перемены. И если политическая воля разрешить их была, то не хватало желания многих аппаратов, которые зависят от этих решений. Потому что за счет наличия врага ты можешь легитимизировать себя. И доказательством тому служит саммит Дональда Трампа (Donald Trump) и Владимира Путина, когда очень многие испугались, что он действительно состоится.
Потому что саммит в Хельсинки ставит перед всеми вопрос. И этот вопрос вызывает беспокойство: а вдруг все это кончится? Вдруг Вашингтон и Москва сгладят все острые углы и расхождения, что же тогда нас ждет? Одна фраза Путина, произнесенная в ходе пресс-конференции по итогам встречи с американским президентом, весьма показательна: «Холодная война уже давно закончилась, эпоха острого идеологического противостояния двух стран ушла далеко в прошлое, обстановка в мире кардинально изменилась». Это прошлое, однако, является причиной существования всех крупных военных аппаратов, созданных в двадцатом веке, а также их стратегий.
Трамп даже больше, чем Путин, представляет конец эпохи, как считают в некоторых кругах. Это совершенно другой президент, который своими резкими методами реализует внешнюю политику, не похожую на привычную. Он не революционер, но он является результатом особой американской политической теории, которая уже давно гипотетически представляет иную, менее инвазивную, менее внимательную к Европе Америку, стремящуюся к формированию хороших отношений с Россией. И, как считают в некоторых кругах, именно эта теория подтолкнула Трампа к встрече с Ким Чон Ыном в Сингапуре: стремление найти пути выхода из конфликтов, укорененных исключительно в прошлом.
Это не означает, что Трамп является пацифистом. Президент Соединенных Штатов просто меняет своих врагов. Россия его не интересует, потому что на данный момент проблему представляет Китай, и все более внимательно приходится присматриваться к Ирану. И это, по мнению многих, подразумевает не только конец эпохи, но и конец света.
Если Трамп и Путин сгладят расхождения на восточном фронте, то какой смысл Трампу поддерживать существование НАТО, когда его единственная цель перестает существовать? Если для Трампа Европейский союз представляет проблему, то как оправдать и поддерживать войска на границе с Россией, когда его враги находятся внутри самой Европы? Вот так мы снова возвращаемся к разговору о врагах.
Это, очевидно, подразумевает радикальные перемены, которые многие не готовы принять. По идеологическим причинам, из-за убеждений, из-за простого прагматизма, но и просто из чистого расчета существуют почти неприкасаемые стратегии. В Пентагоне, в Москве, но и во многих других штаб-квартирах, где определяются военные стратегии стран в средней и в длительной перспективе. Что же делать без врага? Это кажется парадоксом, но многие структуры держатся на существовании противника. И Трамп рискует изменить параметры, которые в течение десятилетий служили основой американской стратегической политики.
