Когда мы говорим о трагической дате 15 марта 1939 года, то автоматически подразумеваем, что на нас напали немцы. Но мы хорошо знаем, что за нападением стояло руководство нацистского рейха во главе с Адольфом Гитлером. Современные же немцы не могут нести за это прямой ответственности, если они искренне дистанцировались от того режима, а так оно в большинстве случаев и есть.
Также можно сказать, что в августе 1968 года на нас напали русские, тем более что большая часть этого народа, в отличие от немцев, не отстранилась от своего советского прошлого и завоевательных амбиций. Русские в основном по-прежнему с ностальгией вспоминают Советский Союз, а это так же абсурдно, как если бы немцы ностальгировали по Третьему рейху.
В настоящей статье, которая опубликована в печатной версии журнала Revue FORUM, я ищу ответ на вопрос, кто виноват в оккупации в 1968 году.
Когда вскоре после оккупации Генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев беседовал с представителями униженного руководства коммунистической Чехословакии, он растолковывал им: «Вы что думали, что раз у вас власть, вы можете творить что захотите?» Потом он также говорил им, что даже он сам в Кремле не всегда может делать то, что хочет.
В 1968 году между вышестоящим СССР и подчиненной Чехословакией велась многомесячная полемика, которая затем в августе вылилась в «дискуссию иными методами». Темой этого неудачного обсуждения был «социалистический интернационализм», в рамках которого «братские социалистические страны» не могли, по советскому мнению, делать все, что им заблагорассудится. Им следовало постоянно оглядываться на более масштабные интересы международного рабочего движения и думать о защите лагеря мира и социализма от западных империалистов. Те якобы хотят воспользоваться возможной слабостью руководства той или иной социалистической страны и восстановить там капитализм. Пражские руководители возражали, утверждая, что не хотят уступать капитализму и покидать советский блок. Они просто хотели создавать у себя дома социализм с человеческим лицом. Разумеется, их представления были крайне наивными.
Советский Союз как личина имперской России
Крепкие союзные связи в лагере мира и социализма держались на статусе СССР, который тогда решал, что такое правоверный коммунизм.
Формально Советский Союз был республиканской федерацией «советов» и «комитетов». Предполагалось, что в идеологическом плане это будет пиком народной демократии. Однако поскольку во всех этих советах, комитетах и комиссиях заправляла исключительно коммунистическая партия, управляемая из одного центра, то все решения носили исключительно директивный характер. Эти «советы» в государственном аппарате образовывали лишь формальную циркуляционную систему, по которой бежала только коммунистическая кровь, насыщенная единственной правящей волей и обогащенная единственно допустимой доктриной, претендовавшей на то, чтобы объяснить все на свете. СССР был средневековым теократическим государством, церковью которого была Партия. Отсюда и вся полнота власти коммунистического «папы», который назывался Генеральным секретарем. По логике византийской традиции цезаропапизма, которая до сих пор прослеживается в российской политической системе, Генеральный секретарь КПСС одновременно являлся русским царем и правителем империи. Однако такому правителю приходилось постоянно учитывать имперские интересы. Предавать их он не имел права.
По сути Брежнев был прав, говоря, что даже он не может делать, что хочет. С самого своего начала в 1917 году советская власть разрывалась между единоличным правлением Ленина и Сталина и так называемым коллективным руководством. Поскольку с точки зрения организации коммунистическая партия была строго централистской и всегда несла только диктатуру, которая согласовывалась с ее идеологическими и организационными основами, подданным этого режима было почти безразлично, кто определяет ход событий: несколько верховных аппаратчиков или одни генсек. Только при Хрущеве порядки несколько смягчились. Однако пришедшее ему на смену «коллективное руководство», которое привело к власти Леонида Ильича Брежнева, снова закрутило гайки. Брежнев стал новым царем, но и царь вынужден был считаться с интересами правящих сил, пусть он сам их представляет. Этот новый царь российской империи вынужденно принимал во внимание логику российских завоеваний. А согласно этой логике просто так отдавать завоеванную территорию нельзя.
Власть Брежнева в лагере мира и социализма
Брежнев действительно обладал властью подобной царской, но не такой, как у Сталина. Брежневу приходилось учитывать мнения своих ястребов из Политбюро и маршалов, которые вместе с ним образовывали советское руководство и верхушку коммунистической власти.
С другой стороны, даже если в мыслях Брежнев снисходительно относился к Чехословакии, в реальности он все же стоял во главе оккупационной державы, которая совершила постыдное преступление против Чехословакии. И уж конечно, Брежнев не сочувствовал Александру Дубчеку. Брежнева интересовала реальная политика, нацеленная на достижение советских интересов, и максимально продолжительное поддержание советской гегемонии.
Семейство братских социалистических стран в лагере мира и социализма было таким же обманом, как советы. Все это была формальная оболочка, пустые слова о том, что у каждого якобы суверенного государства есть право на самостоятельные действия на международной арене. Но на самом деле все были обязаны строго соблюдать солидарность. Поскольку Советский Союз автоматически встал во главе этой системы, он без колебаний контролировал, соответствуют ли действия руководства той или иной страны его интересам и распоряжениям.
Страх, что Чехословакия покинет сферу влияния
После отставки Антонина Новотного в январе 1968 года в Чехословакии не началась очередная диктатура, которая, несомненно, устроила бы СССР и стабилизировала несколько расшатавшуюся систему. Напротив, в Чехословакии коммунисты-реформисты во главе с Александром Дубчеком взяли либеральный курс.
Дубчека выбрали как компромиссного кандидата, устаивавшего и консерваторов, и реформаторов. Он отличался внешней добросердечностью в личном общении, хотя нам не стоит питать иллюзий относительно морального облика этого коммунистического аппаратчика. Его основным качеством, красноречиво описанным его бывшим соратником Зденеком Млинаржем, была нерешительность.
После ослабления цензуры весной 1968 года Дубчеку и другим коммунистическим реформаторам так вскружила голову спонтанная популярность, которой раньше среди населения не пользовалось ни одно коммунистическое руководство, что впоследствии они долго колебались, прежде чем положить конец свободе слова. Хотя сами испытывали ужас от того, к чему привела отмена цензуры. Ведь правительство Дубчека не ставило своей заветной целью ту свободу и гражданскую активность, которые расцвели весной и летом 1968 года. Для них эти явления стал неожиданным побочным эффектом послаблений внутри Коммунистической партии Чехословакии, предпринятых в интересах реформ. Однако, никто не собирался лишать партию ее ведущей роли. Дубчек лишь хотел сделать ее более открытой и приемлемой.
Впоследствии коммунисты-реформаторы сами удивились тому, что их программа социализма с человеческим лицом, с одной стороны, принципиально разводит их с Советским Союзом, а с другой — освобождает место для общественной критики в адрес их самих. Эта критика постепенно усиливалась и совсем их не устраивала.
В отличие от Дубчека, Брежнева не так беспокоил венгерский лидер Янош Кадар, который не шел против советских рамок, а вел политику малых шажков, направленных на смягчение условий, в которых венграм дышалось чуть легче. Поскольку Кадар полностью контролировал ситуацию, СССР оставил его в покое. Но чехословацкое руководство в Кремле считали сборищем недотеп, которые не в состоянии предугадать, к чему приведут их действия.
Поэтому Брежнев прислушался к призывам своих ястребов, ратовавших за насильственные изменения в Чехословакии. Тем самым он, во-первых, сохранил целостность лагеря мира и социализма, точнее советских владений, а во-вторых, укрепил военное присутствие в их самой западной части. Москва неслучайно предупреждала Дубчека о том, что рассматривает Западную Чехию как пространство для операций Варшавского договора.
Русская великодержавная стратегия за фасадом интернационализма
До сих пор в подоплеке августовской оккупации мы видим коммунистическую идеологию и концепцию советского, то есть коммунистического блока. При этом определяющую роль сыграла воля одного центра власти — российской столицы Москвы и ее символической царской резиденции Кремля. Советский Союз выстраивался на лживой идеологии суверенных народов, но по стечению обстоятельств все это были те же народы, которые образовывали прежнюю царскую империю.
Вся эта ложь о добровольности подобного федеративного союза держалась на гегемонии России. В этой империи национальность и расовая принадлежность всегда влияла на возможность попасть в эпицентр власти. Предпочтения были разными. Так, при царском дворе было много немцев, поляков и литовцев, а при «советском» — представителей самых разных народностей.
Символическую роль в этой связи играет фигура Ленина и Сталина.
Отец Ленина был чувашского происхождения (это народ из семьи поволжских булгар), а у его бабушки по отцовской линии были калмыцко-монгольские корни. Дед Ленина по материнской линии был евреем, и звали его Мойшей Ицковичем Бланком. Насколько Ленин был русским, сказать сложно. Что касается Сталина, то его национальное происхождение понятнее: он был грузином.
Никита Хрущев и Леонид Ильич Брежнев были выходцами с Украины, отличавшейся пестрым этническим составом. Однако оба они этнические русские.
Тем не менее во властной иерархии российской царской империи, а затем Советского Союза национальное происхождение ключевой роли не играло. Главное — идентифицировать себя с господствующей идеей российского государства.
Во времена царской империи гегемония русской аристократии, русской православной церкви и российского государственного аппарата была неприкрытой и общепризнанной. Этническая принадлежность их представителей не играла особой роли, однако русские преобладали, и, что главное, над всем этим господствовала идея российской империи.
В Советском же Союзе существовала плохо скрываемая гегемония тех, кто реализовывал русскую великодержавную стратегию, официально облаченную в форму социалистического интернационализма. А он открывал еще большие возможности для этнически нерусских стать «политическими русскими». Достаточно было лишь происходить из народа, покоренного русскими. Сталин был этническим грузином, но никогда не отстаивал интересы грузинского народа, то есть не был политическим грузином. По своей сути он был преемником Ивана Грозного, а значит, искаженной формой «политического русского», который отстаивал не интересы русского народа, а русскую имперскую идею.
Так кто же виноват в августе 1968 года
Если оценивать сегодня, насколько в преступлении против чехов и словаков виноват Советский Союз, а насколько — Россия, то советская вина коммунистического руководства представляется совершенно очевидной. Однако нельзя скрывать и российскую вину. Правда, понимать ее нужно не националистически, а политически.
Россия, как властный субъект, играла в Советском Союзе главную роль, а значит, бытующее в народе выражение «русская оккупация» не так уж неправильно. Нужно только разграничивать этнический аспект и политический.
Русский народ не несет за преступную оккупацию уголовной ответственности. Нельзя возложить на целый народный коллектив уголовно-правовую вину. В уголовных преступлениях виноваты конкретные лица. Кроме того, простые российские обыватели жили в кабале у такой же коммунистической диктатуры, как наша.
С другой стороны, понятно, что приличные русские, взирая на собственную историю, не без причины чувствуют стыд. Русский народ нравственно виноват в оккупации Чехословакии ровно настолько, насколько сегодня современные россияне поддерживают агрессивную политику своего руководства и приемлют (или не приемлют) военное вмешательство в дела других стран. Эти преступления во времена СССР совершались в интересах российской великодержавной стратегии, которая по-прежнему существует и лишь обрела новые формы. Эти преступления никогда не совершались и не совершаются в интересах русского народа, у которого может быть другое, не только авторитарное, будущее. Эти преступления совершаются в интересах русской великодержавной идеи.
И именно здесь кроется связь между прежними советскими преступлениями на международной арене и нынешним агрессивным руководством Российской Федерации во главе с Владимиром Путиным. Авторитарная Россия, которая постоянно бряцает оружием, вторгается в суверенные соседние государства, оккупирует их, продолжает все то зло, которое родила традиция российской имперской концепции (будь то в царские, или советские времена) и которое совершенно неслучайно внутри страны привело к авторитаризму. Правда, большей части россиян это даже нравится.
Список трагедий российского империализма и авторитаризма
Советский Союз своими танками сломил сопротивление жителей Восточного Берлина, выступивших против его гегемонии, еще в первые послевоенные годы. В 1956 году Советский Союз залил кровью и подавил венгерское восстание, отправив на казнь его лидеров. В 1968 году советские танки раздавили попытку чехословацких коммунистов улучшить социализм и тем самым задушили надежды граждан Чехословакии на послабления и конец диктатуры. И, наконец, в 1979 году Советский Союз ринулся в кровавую войну в Афганистане, чтобы удержать под контролем южную границу советской империи и подавить восстание против собственной гегемонии. Тогда погибло более ста тысяч человек, а хаос, воцарившийся в этой бедной стране, до сих пор пугает мир.
Главной целью всех этих военных операций было сохранить русский контроль над огромной частью мира. Эта гегемония казалась порабощенным народам и собственному населению неизменной, окаменелой, как неподвижный монолит. Но по сути своей всегда была шаткой, так как держалась только на грубой силе армии и полиции. Если бы от этой грубой силы отказались, то вся советская диктатура рухнула бы, как карточный домик. Ведь на самом деле эти подконтрольные народы не хотели никакого общего лагеря мира.
Путинская эра
Владимиру Путину удалось на значительно меньшей, чем владения советской империи, территории создать устойчивую систему власти, основанную уже не на коммунистической идеологии, а на русском национализме, идее возрождения русского господства над «ближним зарубежьем» и возвращения этнических русских в лоно империи. Связь с советскими великодержавными устремлениями тут очевидна. Нынешние методы Путина обусловлены духом времени и слабым положением его империи. Он напал на часть Украины и, главное, аннексировал Крым силами военных без знаков отличия, которые, однако, говорят по-русски, и силами прокремлевских коллаборационистов, которые придают происходящему характер свободного волеизъявления населения. Однако насильственность очевидна, и все происходит в нарушение правовых норм.
Наконец, стоит признать, что следующим многочисленным русским этническим меньшинством, которым в московских интересах можно было бы воспользоваться так же, как русскими в Крыму и на Донбассе, является русская диаспора в странах Прибалтики. Там пролегает зыбкая и опасная линия соприкосновения демократического мира с миром русских бесов.
Тень августа 1968 года и страх потерять власть
1968 год бросает тень даже на наше время — на 2018 год. Оккупация не мертвая страница истории. К сожалению, это все еще актуальная реальность, которая, оживленная Путиным, встала из своего советского гроба и пугает нас, как фантом в уборе русского национализма. Современная Чешская Республика с ее географическим положением по-прежнему относится к сфере повышенного российского внимания. И, в конце концов, когда советские командиры покидали Чехословакию после бархатной революции, они цедили сквозь зубы: «Мы еще вернемся».
Военная агрессивность Советского Союза и военная агрессивность современной Российской Федерации обусловлены одним и тем же — страхом перед распадом державы. Брежнев оккупировал Чехословакию еще и потому, что не хотел, чтобы его нерешительность привела к коррозии коммунистической власти дома, в России, а быть может, и к ее краху. По тем же причинам Путин ведет свою ненавистническую кампанию против Запада и сует нос во внутренние дела многих суверенных государств. Он уверен, что стабильность власти в такой большой и сложной стране, как Россия, зависит от внешней экспансии. Если она замедлится, рухнет и власть Путина.
Современные и демократические государства далеки от подобной идеи. Они базируются на всеобщем желании собственного населения заботиться о своем собственном государстве без всякого принуждения и в свободных условиях.
Однако России все это до сих пор, к сожалению, чуждо. Будем надеяться, что это только пока.
