На первый взгляд кажется, что театр в России процветает. Намазанные ланкомовским тональником девочки-подростки выстраиваются в очередь, чтобы сделать селфи на фоне афиш, а зрители приветствуют бурными аплодисментами спектакли по произведениям Чехова, Гоголя и Горького, которые проходят c неизменными аншлагами. Между тем в подвалах под их ногами новое поколение российских режиссеров и драматургов стучит по доскам в надежде быть услышанными.
На этой неделе Московский драматический театр имени Пушкина вышел на сцену лондонского театра Барбикан. Роскошные костюмы, фантастические декорации, зрители в полном восторге. А еще несколько месяцев назад в маленькой комнате с видом на площадь Блумсбери около двадцати зрителей собрались вокруг двух деревянных стульев, чтобы посмотреть еще одно, не менее примечательное представление. «Всякий раз, когда по радио не передают новости, а только играют Чайковского, знайте: очередной лидер оппозиции сыграл в ящик». Доносится смешок, повисает унылая пауза. Если в комедии все зависит от правильно выбранного момента, то и в трагедии тоже.
На стульях сидят Джон Фридман (John Freedman) и Саша Дагдейл (Sasha Dugdale). Один — критик, другая — переводчик, оба они были близкими друзьями Михаила Угарова и Елены Греминой, покойных основателей «Театр.doc», первого в России театра документальной пьесы.
Супруги основали театр, сегодня известный как «Док», в 2002 году. В постановках театра по пьесам современных российских драматургов затрагиваются как правило слишком деликатные для публичных дебатов темы — начиная с жестокости в тюрьмах и заканчивая продолжающимся конфликтом в Крыму. Сценарии представляют собой стенографические записи интервью с реальными свидетелями, жертвами, даже преступниками.
Труппа обосновалась в заброшенном подвале одного московского дома, назвав себя «театром, где никто не играет». Несмотря на маленькую вместимость зала — всего сто мест — театр быстро привлек к себе внимание — как желаемое, так и не очень. Провокационные постановки «Дока» стали настолько популярными, что зрители толпились на улице в подвальном дворе, вытягивая шеи, чтобы хоть одним глазком взглянуть на сцену. Нередко спектакли прерывались полицейскими рейдами, и зрители наблюдали, как актеров с заломленными назад руками выдворяют из подвала. Со временем преследования становились все более ожесточенными. В итоге «Театр.doc» лишился своего прибежища.
Однако не сдался, возродившись как бродячий театр, хотя и продолжал страдать от арестов и штрафов. Весной прошлого года Угаров и Гремина внезапно скончались от сердечной недостаточности. Супругам было 62 и 61 год соответственно.
Теперь «Док» превратил в театр собственную историю. Его новая пьеса (прочитанная Фридманом и Дагдейл в Пушкинском Доме, российском культурном центре Лондона) представляет собой совокупность фрагментов постов, которые в последние несколько месяцев перед своей смертью Угаров и Гремина публиковали в социальных сетях. Режиссер Зарема Заудинова называет спектакль «историей о том, как государство постепенно убило двух художников».
Эта пьеса намеренно не обработанная, сырая: сценарии и постановка радикальным образом упразднены, главная тема болезненно саднит, как свежая рана. Дагдейл зачитывает репост Греминой, в котором кто-то объявляет в Фейсбуке об аресте ее сына. Ироничный комментарий Греминой: «Вот так всегда. Единственное место, где можно узнать, что у него на уме, это социальные сети».
Но есть и проблески обычной повседневной жизни: сообщения о том, что нужно купить мешки для пылесоса, и нескончаемый поток юмора. Сообщая о том, что на веб-сайте «Театр.doc» хакеры разместили недвусмысленные фотографии гомосексуальной пары с целью дискредитировать театр, Гремина отметила: «Одна из наших актрис даже не поняла что к чему. Она подумала, что это наша очередная постановка».
В некоторых своих постах супружеская пара пытается подготовить зрителей театра к тому, как реагировать на (неизбежные) полицейские облавы во время предстоящей постановки: «Документируйте все, что сможете. Только без насилия, пожалуйста. Если кто-то принесет в полицейский участок горячий чай, будем крайне признательны».
Потом Заудинова объясняет мне, что для «Дока» это не конец. «„Театр.doc" — это больше, чем какое-то место или человек: его нельзя убить, — говорит она. — Но, честно говоря, мы не уверены, что ждет нас в будущем. Гремина и Угаров защищали нас от штрафов, притеснений и бюрократии».
Заудинова настаивает на том, что история современной русской драмы еще далека от своего завершения. Она права: эта история продолжает писаться сегодня в российских судах, где идет рассмотрение дела известного театрального и кинорежиссера Кирилла Серебренникова. Художественный руководитель ультрасовременного московского театра «Гоголь-центр» обвиняется в хищении выделенных ему 68 миллионов рублей государственных средств. Если Серебренникова признают виновным, ему грозит до десяти лет тюрьмы.
Процесс имеет неясную политическую подоплеку. Люди стали протестовать и создали петицию с требованием снять с режиссера обвинения — ее подписало более 50 тысяч человек. Многие в Москве подозревают, что таким образом Кремль пытается приструнить спорного режиссера, чьи спектакли стали объектом жесткой критики из-за поднимаемых в них вопросов, в частности это темы, касающиеся геев («пропаганда гомосексуализма» запрещена в России), и крамольные изображения православной церкви.
Но если новое поколение российских писателей и режиссеров сидит под домашним арестом или вынуждено уходить в подполье, как обеспечить спектаклю будущее?
Ответ таков: обратиться к прошлому. В стране, где насчитывается более 600 крупных театров (и где 70 процентов средств поступает от государства), почти все учреждения работают по репертуарной системе. Это означает, что у каждого театра есть свой репертуар, в котором предпочтение, как правило, отдается старой доброй классике: из года в год выходят новые постановки классических пьес.
Московский драматический театр имени Пушкина здесь не исключение. Труппа привезла в Лондон три постановки из своего репертуара: «Вишневый сад» Чехова, «Добрый человек из Сезуана» Брехта и «Материнское поле» по мотивам известной повести киргизского прозаика Чингиза Айтматова.
Кто-то скажет, что, возвращаясь к проверенному материалу, театр имени Пушкина решил закрыть глаза на болото политических противоречий, в котором погрязла сегодняшняя Россия. Тем не менее великие драматурги всегда актуальны, и не случайно, что постановка «Ричарда III» Владимира Мирзоева, режиссера «Вишневого сада» в театре имени Пушкина, не состоялась из-за, как говорит сам режиссер, «давления сверху и страха перед спектаклем об узурпаторе».
В зловещей трактовке классической чеховской пьесы, которую предлагает Мирзоев, нет ни одного вишневого дерева. Вместо сада на сцене появляется гигантский деревянный крест. Он возвышается над героями, создавая атмосферу надвигающейся катастрофы в духе Достоевского. В определенный момент над каждым из актеров повисает пакет для переливания крови, а Раневская надевает на шею петлю. Мрачное отклонение Мирзоева от традиционной постановки настолько шокировало зрителей, что некоторые консервативно настроенные театралы покинули спектакль, не дождавшись его окончания.
«Мы берем классические тексты и претворяем их в жизнь в современном мире, — говорит Евгений Писарев, художественный руководитель Московского драматического театра имени Пушкина. — Наш „Вишневый сад" несет в себе крайне мрачное чувство неуверенности в будущем, которое задевает людей за живое. А весь „Добрый человек" о том, как сохранить нравственные устои в коррумпированном обществе». Похоже, границы между надземным и подпольным, политически ангажированными новыми текстами и классикой, вовсе не так однозначны.
