Галине Николаевне уже под девяносто. Она одна из тех женщин, которых легко встретить на улице или в доме любого из наших друзей в Белоруссии. Ей было 10 лет, когда деревня, где она жила, была оккупирована нацистами. «Наши мужчины все ушли на фронт, а дома оставались и работали только моя мать, бабушка с дедушкой, сестра и я».
Белоруссия была первой советской территорией, занятой немцами в ходе Второй мировой войны, и последней, с которой захватчики были изгнаны, и поэтому именно она в эти годы перенесла больше страданий и горя, чем другие районы страны. Подсчитано, что каждый четвертый белорус погиб за время войны.
Галина вспоминает о своих впечатлениях от того дня, когда в их деревне впервые появились немцы: унижения, грабежи. «Они были уверены в своем превосходстве и непогрешимости и попирали все на своем пути, в том числе и наше человеческое достоинство. Они считали себя самыми могущественными и выдающимися… так уж им вдолбили это в голову. Помню, что они все время чего-то боялись, очень сильно. Но ближе к концу войны приходившие к нам немцы уже вели себя совершенно по другому, и это было очень заметно».
«Последние прибывавшие в нашу деревню немецкие солдаты были совсем еще молодыми, а некоторые, напротив, пожилыми людьми, вырванными из своих семей, причем многих из них просто заставили воевать, и они не верили в эту войну и, находясь вдали от своих границ, чувствовали себя покинутыми и разочарованными».
«Каждый день рано утром мы с сестрой уходили на работу — на немецкую кухню. Сестра была немного старше меня. Мы носили воду, собирали овощи на огороде, чистили и мыли их… Работали много. Помню, как уже в последний период войны немец, отвечавший за работу кухни, проникся симпатией к нам и стал разрешать мне и Ане уносить кое-что домой».
«Моя мать была от природы очень умной женщиной. Она всегда говорила нам, что когда идешь, нельзя опускать голову и идти, глядя в землю, потому что тогда дорога может показаться грязной и неприятной; что надо идти с поднятой головой и смотреть всегда вперед, видеть небо, чтобы достичь чего-то хорошего и прекрасного».
«Однажды немец, который командовал нами на кухне, пришел к нам домой и сказал нашей матери, чтобы она не посылала больше мою сестру на работу, потому что он слышал разговор офицеров о том, что скоро немцы будут отбирать молодых девушек для отправки на работу в Германию. Мама поблагодарила его, и Аня целый месяц пряталась в деревне, где жили наши другие бабушка с дедушкой. А поскольку я была еще очень мала, то продолжала работать на кухне».
«Прошло время, и ничего не происходило. Мы подумали, что немцы, возможно, изменили свои намерения и решили, что Аня может вернуться домой. Но как раз в день ее возвращения в деревню приехали на больших машинах немецкие солдаты и увезли с собой всех старших девочек. И мы ничего больше не знали о нашей Ане до самого конца войны».
«Аня пережила все, включая бомбежки Берлина нашими самолетами уже перед самой победой над немцами. Но и там, в Германии, среди всех ужасов все-таки находились люди, способные в самых тяжелых условиях проявлять нормальные человеческие чувства и сохранять этические нормы поведения. Можно сказать, что именно такие поступки и спасают нацию».
«Но не всем девушкам из деревни выпала такая же судьба, как нашей Ане. Некоторые просто не выжили, другие прожили этот период своей жизни совсем иначе. Были хозяева, которые отправляли девушек жить вместе с домашними животными, подъедать остатки пищи за свиньями, и вообще с ними очень жестоко обращались. Аня, напротив, была служанкой в доме одного фармацевта, который обращался с ней по-человечески».
«Девушки должны были целыми днями готовить перевязочные материалы для немецких солдат на фронте. Это была обязанность фармацевта и его семьи, и армейское начальство заставляло его выполнять эту работу, несмотря на нехватку необходимых материалов. Девушки изготавливали накладки для глаз и поддерживающие повязки для раненых немецких солдат. Когда они заканчивали работу, хозяин говорил им, что они могут оставить себе обрезки материала, чтобы из них сшить себе что-то из одежды. Как и всех, война застала его врасплох, но у него была достойная семья, и это чувствовалось».
«После войны все изменилось. Война это ужасно. Она навсегда остается с тобой. Все мы стараемся забыть ее, чтобы продолжать нормально жить. Иногда она возвращается во сне, хотя ты думаешь, что для тебя уже все закончено, что теперь у тебя другая жизнь: ты учился, работал, вступил в брак, завел детей, внуков и жил хорошо. Война оставляет ужасный след, поэтому я никогда не говорю о войне. Предпочитаю не вспоминать об этом».
Она говорит, что наступление советских войск, выбивавших захватчиков с занимаемых ими территорий, активно поддерживали белорусские партизаны, и немецкое командование приказало стереть с лица земли любой населенный пункт, который мог оказывать помощь партизанам. Это были в основном деревни, находящиеся рядом с лесными массивами. Семья ее мужа жила в одной из таких деревень.
Однажды в село прибыл целый отряд наемных убийц, состоящий из пособников нацистов, подлых предателей, выслуживающихся перед врагами в надежде спастись. Возможно, это были жители таких же оккупированных немцами деревень.
Они грубо, ударами прикладов выгоняли жителей деревни из домов и с мест работы в поле. Стариков, женщин и детей загнали в сарай с сеном, заперли замки на дверях, а вокруг навалили сухой травы, чтобы поджечь ее. Снаружи разместился целый отряд вооруженных людей, готовых выстрелами остановить возможное бегство запертых в сарае сельчан, чтобы никому из них не дать остаться в живых.
Светлана Павловна рассказывает, что ее семья слышала истории об этом, но война не оставляла им шансов обезопасить себя. Захватчики стремились внушить населению ужас, сковывающий волю. Но наступает момент, когда человек, повинуясь инстинкту самосохранения, начинает свыкаться со страхом и с мыслью о близкой смерти, и он спокойно встречается с ней лицом к лицу и иногда, если ему повезет, остается в живых.
Как рассказала Светлане ее теща, сразу после того, как их заперли в сарае, она придумала для своих двух маленьких детей, в ужасе прижимавшихся к ней. Со всех сторон слышался плач детей и крики о помощи других матерей, а она в тот, возможно, последний час ее жизни сказала дочери, чтобы она попыталась сбежать.
Еще раньше она заметила небольшое отверстие между бревнами сарая и подумала, что в него могло бы протиснуться маленькое тельце ее младшей дочери. И она сказала ей попытаться выбраться наружу в том месте, когда начнут стрелять. По крайней мере это была хоть какая-то возможность выжить, а в худшем случае девочку постигла бы менее страшная смерть, чем быть сожженной заживо. Между тем, сына-младенца она собиралась задушить раньше, чем им обоим придется сгореть в огне.
Но что-то произошло. Очень скоро снаружи послышались крики, и убийцы поспешно убежали с места, не успев поджечь сарай. Это были уже последние дни оккупации. В этой деревне все спаслись, но ее название — случайно или намеренно — фигурирует в списке уничтоженных деревень на обелиске в Хатыни. И навсегда осталось в памяти спасшейся матери как в поисках выхода для своих детей из страшной ситуации, она выбирала для них смерть от своих собственных рук.
Мы застыли в молчании с полными слез глазами. Очень трудно себе все это представить, очень тяжело. И мы глубоко убеждены: наша обязанность — разоблачить любые попытки оправдать то, что невозможно оправдать, потому что это равносильно оправданию агрессии. Ради погибших и выживших в то суровое время мы должны рассказать об этом сегодняшним поколениям в любой части планеты, где сапог империалиста оставил свой след угнетения и смерти, стремясь получить власть над ресурсами и рынками и не позволить строить более равноправный и справедливый мир.
