Российское вторжение началось с авиаударов «по целям ИГИЛ*» (запрещена в России прим.ред.) в районе, где его деятельность не была отмечена. Напротив, там жили повстанцы против Асада и по крайней мере одна группа, обученная ЦРУ. На следующий день Лавров пояснил, что российская воздушная миссия была нацелена на «всех террористов». В ближайшие недели Россия удивила западных чиновников модернизированными вооруженными силами. После провальной войны с Грузией в 2008 году Путин приступил к обширной программе модернизации армии. Россия развернула 215 новых видов оружия, наглядно демонстрируя их потенциальным покупателям. При ударах использовался ранее практически не опробованный ударный истребитель Су-34 и крылатая ракета, пролетевшая более 900 миль с корабля в Каспийского моря, что, по мнению некоторых аналитиков, превосходило американские возможности. Путин не скрывал намерений России. «Одно дело — на экспертном уровне знать, что якобы у России такое оружие есть. Другое дело — убедиться в том, что оно, во-первых, — действительно есть, и наш оборонно-промышленный комплекс его производит», — сказал он в интервью государственному телеканалу.
Результат не заставил себя ждать: международная изоляция России закончилась. В тот же день, когда Россия нанесла удар, госсекретарь Джон Керри и Лавров встретились в ООН и договорились начать переговоры о предотвращении непреднамеренных столкновений. «К 2015 году Обаме не было никакого дела до Сирии, — сказал мне бывший посол Америки в Сирии Роберт Форд (Robert Ford). — Все, что его интересовало — это борьба с ИГИЛ*». Он продолжил: «Я думаю, что американцы, а именно Белый Дом, в тот момент поставили на ней крест, и Керри, действуя практически в одиночку, упрашивал русских».
Официальные военные потери России оставались относительно низкими на протяжении всего конфликта. Основную тяжесть потерь по количеству жертв, которые государство скрывает, несут частные подрядчики, в том числе «Группа Вагнера», частная военная компания, которой управляет близкий друг Путина Евгений Пригожин, известный как «повар Путина», хотя в России наемники формально вне закона.
Как сказала мне Мишель Данн (Michelle Dunne), директор ближневосточной программы «Фонда Карнеги за международный мир»: «Путин ловко сэкономил на этой операции, не вкладывая в нее слишком много денег». Экономика России в 10 раз меньше американской, и Тренин оценил расходы примерно в 4 миллиона долларов в день, что «вполне доступно» для государственного бюджета. (Для сравнения: миссия Соединенных Штатов в Сирии, входящая в состав операции «Непоколебимая решимость» (Operation Inherent Resolve), стоила 54 миллиарда долларов с 2014 по 2019 год, или 25 миллионов долларов в день).
К 2017 году Россия приступила к собственному дипломатическому урегулированию конфликта вне процесса Организации Объединенных Наций, проводя конференции в Астане и Сочи с участием Турции (члена НАТО) и Ирана. «Русские превратили восстание в Сирии из активной борьбы против Башара Асада в процесс, при котором все отказались от свержения Асада и пытаются сохранить свои зоны влияния», — рассказал мне Хасан Хасан (Hassan Hassan), директор Программы негосударственных структур в Центре глобальной политики (Center for Global Policy). Участие Турции бок о бок с Москвой на конференции в Астане придало России определенный вес в глазах ополченцев, воюющих против Асада. И все же они прекрасно понимали, с кем имеют дело. Прикрываясь поддержкой Асада в борьбе против ИГИЛ*, Москва содействовала или закрывала глаза, когда режим сбрасывал бочковые бомбы на больницы, устраивал голод в районах, где сосредоточено гражданское население и строил учреждения для массового содержания под стражей и пыток. Более полумиллиона человек были убиты в ходе боевых действий. Россия также успешно скрывает самые вопиющие преступления Асада — использование химического оружия. В Сочи и Астане те, кто борется с диктатором, теперь сидят рядом с той страной, которая вдыхает жизнь в его тиранию. «Повстанцы доверяли Турции больше, чем России, — сказал мне Хасан. — Но лидером была Россия».
Во многом напористая внешняя политика Москвы возникла в результате более ранних решений, принятых Вашингтоном. И Путин, и администрация Обамы реагировали на последствия агрессивной внешней политики Джорджа Буша. Уход Америки с Ближнего Востока и из других стран был результатом американского имперского похмелья. Россия и США двигались в противоположных направлениях, создавая впечатление, что одна держава растет, а другая падает. В конце концов, в результате так и оказалось: «Что бы люди ни думали о роли России, все признают, что там это ключевое государство, — сказал мне Лукьянов. — Дело не в российской мощи; дело в слабости Америки, в геополитическом распаде Европы. Но такова сегодняшняя реальность».
Успех России в Сирии вдохновил Кремль на то, чтобы продвинуть себя в качестве нейтрального модератора в других ближневосточных конфликтах: борьбе между группировками в Ливии, войне в Йемене и затяжном израильско-палестинском кризисе. В настоящее время Россия подписала соглашения о поставках оружия со всеми сторонами сложного соперничества в регионе, включая Объединенные Арабские Эмираты и Катар. Король Салман стал первым саудовским монархом, посетившим Россию; когда он нанес туда визит в октябре 2017 года, его свита насчитывала 1500 человек. Эр-Рияд и Москва сейчас согласовывают энергетическую политику. Россия работает с главным конкурентом Саудовской Аравии, Ираном, в области ядерной энергетики и расширения торговли, чтобы помочь Тегерану пережить американские санкции. В Ираке Россия открыла центр обмена военными разведданными, подписала сделки по поставкам оружия и инвестировала в нефтепровод в Курдистане. За последние пять лет премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху совершил 10 публичных визитов в Москву. По всему региону союзники Соединенных Штатов часто рассматриваются как «разворачивающиеся» — как будто на магнитной оси — к Путину. Но когда я посетила регион, я обнаружила, что происходит нечто совершенно другое.
Ахмет Берат Чонкар из правящей Партии справедливости и развития (ПСР) сидел напротив меня в своем элегантном большом офисе в турецком парламенте в Анкаре и нервно вертел в руках листочки для заметок. На стене у него висели три ярко-красных турецких флага, а на видном месте стола стояла русская чайная чашка. Он сказал, что это подарок от Российско-турецкого гражданского форума, председателем которого он является с 2014 года. Чонкар сказал мне, что Турция была далека от того, чтобы выбрать Москву, но она была вынуждена сотрудничать с Москвой по Сирии только потому, что Соединенные Штаты бросили своего союзника по НАТО на произвол судьбы.
Когда начались сирийские протесты, президент Реджеп Эрдоган поддержал протестующих против Асада. Он оставил открытыми границы Турции, чтобы поддержать ополченцев, выступающих против режима, но это также позволило иностранным боевикам просочиться через нее и присоединиться к растущему халифату ИГИЛ*, — свое недовольство по этому поводу неоднократно высказывали Соединенные Штаты. В начале 2015 года Соединенные Штаты и Турция начали трехлетнюю программу по «подготовке и снабжению» стоимостью 500 миллионов долларов, чтобы создать армию численностью 5 тысяч человек для борьбы с ИГИЛ*, но она оказалась провальной. Позднее в том же году Вашингтон отозвал программу, сделав такое заявление: «Учитывая сложность ситуации, мы собираемся взять техническую паузу». Затем он начал сотрудничать непосредственно с курдскими ополченцами Сирии.
Анкара сочла сотрудничество Америки с курдами настоящим предательством — турецкое государство считает, что эта группа является ответвлением внутренней сепаратистской группировки РПК (Рабочей партии Курдистана), которую Соединенные Штаты и Турция называли террористической организацией. Чонкар сказал, что это можно сравнить с тем, как если бы Турция поставляла оружие на мексиканскую базу «Аль-Каиды»* (запрещена в России — прим.ред.), которая пытается отделить Техас от Соединенных Штатов, — как тогда почувствовала бы себя Америка? «Что касается борьбы Турции с террористическими группами, то Россия, похоже, лучше поддерживает Турцию и понимает ее беспокойство», — сказал Чонкар. Соединенным Штатам, продолжил он, остается «постараться снова завоевать сердца и умы турков и восстановить веру турков в сотрудничество».
Мне неоднократно говорили, что сближение Турции с Россией было своего рода ответом на то, что американцы их бросили. В последние годы у Турции были разногласия с Соединенными Штатами по многим вопросам, включая выдачу турецкого проповедника, живущего в Америке, отход от демократии, заключение в турецкую тюрьму американских граждан и ввод американских пошлин на сталь. В июле 2016 года Эрдоган провел чистку в вооруженных силах после попытки государственного переворота и заявил, что Турции нужна новая система противовоздушной обороны вместо ракет «Пэтриот» (Patriot), которые США вывели из Турции в 2015 году. В декабре 2017 года Анкара подписала соглашение на 2,5 миллиарда долларов о закупке российского зенитного ракетного комплекса ПВО С-400 «Триумф».
«Строго говоря, Турция не нуждается в С-400», — пояснил отставной турецкий офицер, с которым я говорила, попросивший не называть его имя, чтобы он мог свободно высказать свое мнение о сделке. Мало того, что дальность ракет, которые Турция планирует приобрести, строго ограничена, сама система предназначена для противодействия угрозам НАТО. «Турция играет в действительно сложную игру, пытаясь повысить свою стратегическую ценность в глазах западных держав, показывая им, что у нее есть альтернативы, — сказал мне Берк Эсен (Berk Esen), доцент кафедры международных отношений из университета „Билькент" в Анкаре. — И Эрдоган, и Путин — весьма прагматичные лидеры, и пока они уверены, что могут извлечь выгоду из этого сотрудничества, они будут продолжать пользоваться этой возможностью».
Чонкар и другие, с кем я беседовала, с раздражением рассказывали, что союзники США считали ситуацию близкой к открытому конфликту после того, как их обвинили в противодействии Соединенным Штатам. В этих отношениях Америка тянула одеяло на себя, и на любое движение в сторону, а особенно — в сторону России, отвечала угрозами. «США упускают из виду, как к этому относятся их союзники, — сказал мне Хасан. — Россия оказывается державой, которой доверяют традиционные союзники Америки, пусть между ними есть разногласия, в то время как США часто кажутся им излишне самоуверенными, несмотря на общие интересы». Цели России, если принимать их за чистую монету, гораздо менее масштабны, чем цели Америки, а ее интересы более узкие и постоянные. И они, надо отметить, не распространяются на вопросы прав человека или демократии.
В то же время все больше стран принимают идеологию политического прагматизма. Египет, которому исторически доставалось больше всех помощи США, если не считать Израиль, частично лишился американской военной помощи после того, как Абдель Фаттах ас-Сиси захватил власть в результате государственного переворота 2013 года, унесшего жизни более 800 человек. Россия была одной из первых стран, которые признали международную легитимность этого правительства. С тех пор Путин и ас-Сиси делали грандиозные заявления о торговых соглашениях, промышленной зоне в Суэцком канале и строительстве атомной электростанции. Египет согласился закупить у России оружие на 3,5 миллиарда долларов. Оба авторитарных лидера скармливали свою помпезную рекламу льстивым, подцензурным отечественным СМИ, чтобы подкрепить свой статус.
Я встретилась с генералом Насром Саламом (Nassr Salam), отставным военнослужащим, который занимался закупками оружия, в его гостиной вскоре после сообщений о том, что достигнуто предварительное соглашение об использовании россиянами египетских авиабаз, которое западные СМИ изображали как признак того, что Египет предал Вашингтона и перешел на сторону Москвы. Обеденный стол был завален бумагами, пол устлан декоративными ковриками, а на стене висел кинжал. Сидя в бархатном золотистом кресле, Салам добродушно усмехался в ответ на многие мои вопросы. Он объяснил, что египтяне чувствовали, что у них не было другого выбора, кроме как обратиться к России, когда Соединенные Штаты приостановили военную помощь.
«Для вооружения важно не само оружие, а расходные материалы и запасные части, — сказал он. — Если вы прекращаете поставки и не предоставляете запасные части, вы меня просто душите». Он продолжил: «А Россия в это самое время открыла нам доступ к своему оружию». Я спросила Салама, есть ли у египетских военных опасения, что ас-Сиси поставил под угрозу союз с США из-за соглашения по базам. «Вы знаете, какие именно объекты мы предоставляем американской армии?» — ответил он, слегка повышая голос. «Почему вы всегда говорите так, будто, если мы наладим связи с Россией, это повлияет на отношения с Америкой? У Израиля, к примеру, очень и очень прочные отношения с обеими сторонами, — сказал он. — Зачем вы все время загоняете нас в угол?»
Со стороны может показаться, что Россия координировала авторитарные правительства и националистические движения, но на самом деле все было сложнее. Я обнаружила, что у правительств, которые якобы взращивал Путин, были собственные причины искать его расположения. При администрации Трампа американская политика на Ближнем Востоке казалась непоследовательной и не поддающейся объяснению, — будь то колебания курса в отношений войск в Сирии или потенциальное движение к войне с Ираном. Отступления от обычного дипломатического протокола стали нормой. С 2017 года у Соединенных Штатов не было послов в Египте и Турции. Я слышал ту же оценку от арабских и турецких бывших послов и дипломатов: по сути, российская дипломатия была более прагматичной. Она продвигалась медленно и осознанно, когда речь шла о заключении сделок. Этим решениям можно было доверять.
Все, с кем я беседовала в этом регионе о предполагаемом вмешательстве России в дела Запада, отвечали мне с едва уловимым чувством удовлетворения, скрывая улыбку, что это расплата за всю политику Америки, которая десятилетиями пыталась в корне перестроить Ближний Восток. «Запад сегодня жалуется, что Россия пытается влиять на его внутренние дела, но — у меня, конечно, нет веских доказательств, — ведь вы именно этим и занимались на протяжении целых поколений», — сказал мне бывший правительственный чиновник. «На самом деле это был ваш инструмент, прежде чем он стал русским, —добавил он. — Остальной мир не совсем понимает, что для вас, ребята, здесь нового? Вы все время только этим и занимались».
Россия, безусловно, стремится укрепить свое международное влияние. Но есть опасность приписать Путину слишком большую мощь без учета контекста. Доказательств увеличения присутствия России на местах в Египте мало. Россия была главным направлением, откуда в Египет прибывали туристы, но прямые рейсы из России на пляжи Красного моря были приостановлены после того, как в 2015 году над Синайским полуостровом на борту российского авиалайнера взорвалась бомба. Ежемесячные убытки после инцидента составили 173 миллиона долларов, по данным египетского департамента туризма. Каир все время просит Москву возобновить эти рейсы, — и Россия, и Египет делали заявления о том, что это произойдет в ближайшее время, однако этого не случилось. Египет делал громкие заявления о том, что Россия вложит 7 миллиардов долларов в промышленную зону, но, кроме подписания одного соглашения за другим, похоже, на местах ничего не происходит. «Все, что вы слышали об обещании инвестировать в тот или иной проект — всего лишь заявление для СМИ, для прессы, — сказал мне в прошлом году бывший посол Египта в Москве Иззат Саад. — Не более того».
Те же самые популистские силы, которые изменили Турцию и Египет, преобразовывали и ландшафт в Европе. Правый уклон Германии, другого американского союзника, поначалу считали результатом российского вмешательства. Я встретилась со Штефаном Майстером (Stefan Meister) из Немецкого совета по международным отношениям в его минималистичном офисе. Майстер был одним из первых аналитиков в Берлине, который забил тревогу о новой российской угрозе. В 2016 году, за год до решающих парламентских выборов в Германии, он назвал некоторые группы гражданского общества, группы лоббистов и политиков «сетями влияния», работающими над продвижением задачи России по дестабилизации Европейского союза. «В кампании по проведению следующих федеральных выборов в Германии, — предсказывал он, — Россия будет играть выдающуюся роль».
Тем не менее после выборов западные журналисты продолжали звонить Майстеру, ожидая услышать, что на самом деле замышляет Россия: разрабатывает ли Путин новую стратегию? Его вмешательство осталось незамеченным? Тревога, которую всколыхнул Майстер, стала оглушительной. «В прошлом году моей главной задачей было найти правильный баланс — донести, что проблема не в России, проблема — в нас самих. Мы просто даем возможность агентам России усилить некоторые тенденции, которые и так уже существуют в наших обществах, — сказал мне Майстер. — Мы не должны переоценивать Россию, потому что это делает Россию сильнее, чем она есть; тогда мы переоцениваем ее возможности и не решаем свои проблемы. Это отвлекает от наших внутренних проблем и играет на руку нашим элитам».
Оказалось невероятно трудно поговорить с кем-нибудь из российского МИДа — это одна из причин, по которой позиция России часто отсутствует в западных СМИ. Но после нескольких месяцев погони за дипломатами в марте 2018 года у меня появилась возможность встретиться с Денисом Микериным, российским пресс-атташе в Берлине. (С тех пор он вернулся к работе в министерстве в Москве и во время нашей беседы в середине июня подтвердил, что позиция России осталась неизменной.) Посольство России оказалось красивым комплексом, защищенным внушительной белокаменной стеной и двойными воротами из кованого железа. Внутри мы прошли мимо витражной стены с изображением радуги над Кремлем. Интервью с дипломатами часто оказываются скучными разговорами на заданный список тем о стране, но в случае с Россией даже это казалось в новинку. Во время нашей двухчасовой беседы мы попеременно обсуждали Крым, Европу, Россию и Ближний Восток. Она настолько затянулась, что нам пришлось перейти из комнаты, напоминающей нарядную чайную, в помещение, похожее на охотничий домик, со стенами, отделанными деревянными панелями и украшенными трофейными головами оленей с рогами.
Я спросила его, готова ли Россия взять на себя большую глобальную роль и всю нежелательную критику, которую это повлечет за собой. (Опрос с участием 25 стран, проведенный в 2018 году Центром Пью, показал, что Россия играет более важную международную роль, чем 10 лет назад, но и отношение к Путину ухудшилось.)
Он предположил, что Россия к этому готова. Москва будет действовать по-другому, сказал он. Он указал на Сирию: «У России есть все юридические основания, чтобы туда войти — в ответ на официальный запрос правительства Сирии. Поскольку переговоры в Женеве полностью зашли в тупик, формат Астаны с участием Турции и Ирана представляется нам эффективной платформой. Мы не пришли сами по себе и не сказали, что теперь мы тут все решаем. Напротив, мы пытаемся объединить усилия всех тех, кто привержен делу сохранения территориальной целостности Сирии». Казалось, он проводит различие между форматом Астаны и предложенным американцами путем дальнейшего взаимодействия с Ираком, но обе эти ситуации, — когда страны подстрекают «коалицию добровольцев» работать за пределами Организации Объединенных Наций, — не казались мне непохожими. Тем не менее становилось очевидно, что русским тяжело даются попытки наладить конструктивный политический диалог. По словам Микерина, американцы отправили чиновников низкого ранга на первую мирную конференцию в Сочи в попытке подорвать их усилия. «Они посылали сигналы тем, кто им на самом деле был нужен, не то чтобы саботировать [переговоры], но избегать участия». Русские попали в ту же ловушку, в которой так долго находились Соединенные Штаты, — начали искать виновных в трудностях выстраивания политики.
В отличие от снисходительного отношения Запада, пояснил он, когда Россия работает с другими странами, речь идет о поиске точек соприкосновения и взаимных прагматических интересах. «Смешно предполагать, будто некоторые страны лоббируют интересы России, — сказал он. — Они в первую очередь лоббируют свои собственные интересы». Он сказал, что русские устали от того, что США и Европейский союз «поучают» их. «Мы продолжали пытаться выйти на самый прямой путь в отношениях между Россией и западным миром в целом. Мы ведем себя со всеми как с равными и хотим, чтобы и к нам относились как к равным. Но это ни к чему не привело. Запад сказал: „Хорошо, ребята, есть определенные пределы, которых вы можете достичь, но это ваши пределы, и вы их не смейте переходить". Это, по меньшей мере, высокомерно. Мы точно знаем, что хорошо и что плохо для нас. Мы полностью соблюдаем международное право. Вот что для нас твердо и неоспоримо. Остальное — предмет переговоров». Наше интервью было вежливым, дружелюбным, словно два собеседника искренне пытались понять друг друга. Вопрос о том, нарушила ли Россия международное право в Крыму, был одной из немногих тем, в которых мы полностью завязли, как будто мы говорили о двух разных реальностях.
В общем, казалось, что дипломат был искренне озадачен, когда я сказала ему, что, по мнению американцев, у Путина есть грандиозный план, который он хитроумно выполняет. И в этом я не могла с ним не согласиться. Мне казалось, что Россия не столько продвигает большую стратегию, сколько реагирует на возможности, чтобы достичь именно того, о чем говорил Байков: «быть самостоятельным игроком, отстоять свой облик великой державы, независимой в стратегическом плане». Если смотреть на мир глазами России, то план работает, но это вовсе не тот план, о котором мы думали. Россия не сломала хребет международному миропорядку, но лишь осознала возможности, созданные уходом Америки и новой эрой глобального «бардака».
____________________________________
* ИГИЛ («Исламское государство»), «Аль-Каида» — запрещенные в России террористические организации
Эссе написано при поддержке Пулитцеровского центра (Pulitzer Center).
