24 марта 1941 года Симона Вейль (Simone Weil) девять часов провела в марсельском порту. У ангара номер семь она наблюдала, как сотни мужчин и женщин идут к невероятно обшарпанному грузовому судну. Французской писательнице, философу и мистику было тогда 32 года, она уже побывала анархисткой, раскольницей-марксисткой, была знакома с Троцким, участвовала в гражданской войне в Испании, открыла для себя духовность и пацифизм. Через два с лишним года она умрет от болезни.
В тот день она не уезжала. Она пыталась пересечь океан позже, но тщетно. Об ее присутствии на пристани 24 марта мы знаем из дневника Виктора Сержа (Victor Serge), записавшего: «Порт, длительное ожидание перед воротами. Симона Вейль в накидке из лодена».
Виктор Серж, интеллектуал, русский революционер, а позже оппозиционер сталинизма, бежал из тоталитарной Европы. Он оказался в тесной компании лучших представителей европейской культуры того времени. В их числе был Клод Леви-Стросс (Claude Lévi-Strauss), уже довольно известный на тот момент антрополог, который станет легендой и будет подвергаться преследованию из-за своего еврейского происхождения. Был там и Андре Бретон (André Breton), поэт, теоретик сюрреализма, сбежавший из Парижа, куда вступили гитлеровские войска и где его книги попали в список запрещенной литературы. Анна Зегерс (Anna Seghers), немецкая писательница, с энтузиазмом принявшая потом Восточную Германию. Вильфредо Лам (Wilfredo Lam), кубинский живописец, который позже обустроит свой собственный «буэн ретиро» в Альбиссола-Марине (Буэн-Ретиро — городской парк в Мадриде, прим. ред.).
На таможне им пришлось пережить унижения от бдительных полицейских-вишистов маршала Филиппа Петена (Philippe Pétain), приравнивавших это сборище кандидатов на изгнание к предателям, неизвестно как разжившимся охранными грамотами.
Когда на ритуальном допросе появился драматург и театральный критик Альфред Канторович (Alfred Kantorowicz), чиновник в униформе торжественно продекламировал: «Вы Канторович Альфред, рожденный 12 августа 1899 года в Берлине?» Услышав утвердительный ответ, он удовлетворенно произнес: «Вы арестованы». Канторовича спасла рекомендация: «Мой полковник, полковник Риверди, рассказывал вам обо мне». Тогда чиновник взял со стола печать, разорвал указ о задержании и предупредил Канторовича: «Уходите и постарайтесь исчезнуть».
На ветхом грузовом корабле «Капитан Поль Лемерль», который был едва в состоянии выйти в море, разместились более двухсот человек. В большинстве своем это были евреи, но также и испанцы-антифранкисты, диссиденты, бежавшие от нацизма, подвергавшиеся преследованиям жители Восточной Европы, банкиры, коммерсанты, дети, обычные люди, пустившиеся в путь через Атлантику, чтобы попасть сначала на Мартинику, а оттуда — в какую-нибудь страну за океаном, куда не распространялось безумие жесточайшего конфликта.
33-летний Адриен Боск (Adrien Bosc), французский писатель из числа самых почитаемых представителей нового поколения (уже известный в Италии после романа «Созвездие») реконструирует это путешествие в книге «Переправа», проведя кропотливую работу с источниками, текстами, дневниками, официальными рапортами и отчетами об этом легендарном путешествии, одновременно драматичном, опасном и авантюрном.
В окружении моряков, которые были немецкими шпионами, или как минимум коллаборационистами они покинули Марсель, чтобы искать убежища в другом мире. Миновали заминированные участки, боялись попасть под немецкие бомбежки или в блокаду англичан, терпели унижения запрета сходить на берег во время швартовки — а ведь они, ностальгируя, хотели попрощаться с последними краями Европы, опасаясь, что это утлое судно, где перевозили даже животных, пойдет на дно. Они все время страдали от лишений, к которым не привыкли — особенно самые зажиточные. Скудная, портящаяся пища, нехватка воды для мытья, неудобные койки, разврат. Ничего общего с тем комфортом, которым они пользовались до войны.
На том судне были буквально все, хотя человеческой природе и свойственно восстанавливать свою культурную среду даже в условиях нестабильности. Интеллектуалы держались друг друга, как, впрочем, и банкиры. Как и испанские республиканцы, как и жители Восточной Европы. Отсекам корабля дали названия районов Парижа — того самого Парижа, который прежде наслаждался насыщенной культурной жизнью и чьи улицы теперь топтали сапоги нацистских солдафонов.
В отсеке, названном Монпарнас, завели обычай проводить своего рода народный университет на закате, когда тропическое солнце переставало печь так неумолимо, как днем. И можно было создать симулякр «прежней» жизни, к которой все надеялись вернуться, когда закроются скобки охватившего мир безумия. Здесь же завязалась и утонченная переписка об искусстве между Бретоном и Леви-Строссом: в ней они обменивались глубокими размышлениями, позволявшими погрузиться в сладостную праздность слов посреди коварного Атлантического океана.
Несмотря на огромные неудобства, в глубине души у них зарождалось осознание собственного везения: в тот же самый момент тысячи таких же людей, как они, отчаянно искали свой счастливый билет, который спас бы их от ярости Третьего рейха, уже распространяющегося по Старому Свету. По правде говоря, Леви-Стросс благодаря уже заслуженному авторитету получил привилегированное место в каюте, ведь, как бы ни представлялось на первый взгляд, мы никогда не бываем «все в одной лодке».
Главное достоинство Адриена Боска — в том, что он использовал весь калейдоскоп своих источников, чтобы воссоздать вкус эпохи и исследовать глубокие чувства человеческой души в крайних обстоятельствах: фрагменты разговоров, отрывки писем, телеграмм, газетных статей. Он воскрешает тревогу исторического периода, в котором нигде нельзя было чувствовать себя в безопасности — даже беженцам (и здесь напрашиваются параллели с сегодняшним днем).
И действительно, добравшись 20 апреля наконец до Мартиники, до заветной Америки, пассажиры «Поля Лемерля» узнают, что это не безопасная гавань, а лишь этап крестного пути. На французской территории по ту сторону Атлантики неистовствует та же доктрина Виши, что и на родине.
И вот подавляющее большинство пассажиров корабля интернированы в тюремный лагерь, оказавшись во власти враждебно настроенных солдат и не имея никаких гарантий, что смогут продолжить путешествие и получить визу в Соединенные Штаты, Мексику или Бразилию. Более того, с мрачным предчувствием, что попытка побега может окончиться в тропическом аду, в Кайенне.
Мало было одного океана в глобализованном конфликтом мире, где лишь авантюристы, тайные агенты и грубые солдаты, а вовсе не утонченные интеллектуалы, ощущают себя в своей тарелке. Подозрения вызывала сама их работа, предвещающая коммунистическую, если не либеральную или уклонистскую пропаганду. Клод Леви-Стросс опасается за свой багаж, где он собрал заметки, карты, проекты, плоды своих исследований, которые недалеким невежественным чиновникам, напичканным идеологией, могут показаться архивом спецагента под прикрытием. Из соображений предусмотрительности он их не растаможил, ожидая, что границу можно будет пересечь в более свободном порту. Соединенные Штаты и обещание преподавательского места в «Новой школе» Нью-Йорка или возможная работа в Йеле — вот что его ждет в конце пути.
Он оказался в числе немногих, кому предоставили кровать в отеле, а не койку в грязном, зловонном лагере для интернированных, куда попали его товарищи по путешествию, не имевшие возможности даже пройтись по городу, зайти на рынки и вернуться к плодам цивилизации.
Поскольку, как правило, деньги оказываются могущественнее, чем бюрократия, торговцы на острове жаловались на эту сегрегацию строгим властям. Из Европы с набитыми карманами прибыли потенциальные «лопухи», и цены на товары непомерно взлетели. И вот поступают разрешения, изгнание становится пусть и не роскошным, но по крайней мере не столь невыносимым. А между тем поступают новые волны беженцев, преодолевших границы до определенного момента герметичной Европы. Путешественники с востока привозят новости, опаздывающие на несколько недель, но все равно ценные для тех, кто жаждет узнать, как же «там» дела. Старые друзья встречаются на юге, в тропических странах, а не в бистро города-светоча, обмениваются новостями об общих знакомых. Все оказываются на короткой ноге с местной интеллигенцией, для которой честь — принимать в своем кругу столь выдающихся гостей. Выдающихся, взлелеянных, но стремящихся как можно скорее отсюда уехать, восстановить существование в месте, где не нужно постоянно оборачиваться и с подозрением относиться к каждому прохожему: а вдруг он шпион, посаженный тебе на хвост?
Им это удастся спустя несколько недель или много месяцев. Они разойдутся и будут плакать при виде Статуи Свободы в утреннем тумане. Вернутся на стезю поэтов, писателей, музыкантов, живописцев и скульпторов. В плоти их останется глубокая рана под названием «изгнание». Они предпочли жить, вместо того чтобы попасть к мяснику, как овцы. Спасенные будут испытывать чувство вины по отношению к погибшим. Но они опубликуют свои произведения. К счастью.
