31 августа 1830 года русский поэт Александр Пушкин, считающийся основателем современной русской литературы, отправился в провинцию, чтобы урегулировать некоторые обстоятельства, связанные с предстоящей женитьбой. Свадьба была под угрозой, потому что семье невесты Пушкин казался недостаточно богатым. Он написал невесте, что та может считать себя совершенно свободной, но он женится только на ней или вообще не женится, и что он тем не менее не собирается прекращать усилий, связанных с теперь уже менее вероятной свадьбой, и только выразил сожаление, что испорчено его любимое время для творчества — осень.
3 сентября он приехал в свое родовое имение Болдино, где его ждало нечто приятное — милое письмо от невесты с согласием на брак. Но к тому времени возникшая в Индии эпидемия холеры дошла до России, где ее жертвами суждено было стать 200 тысячам человек (а впоследствии и сотням тысячам в Западной Европе и Северной Америке). В некоторых русских городах произошли волнения из-за предписанных правительством строгих мер по ограничению передвижений, а также из-за повышения цен на продовольствие. Везде было введено оцепление населенных пунктов. Пушкин оказался отрезанным от внешнего мира, в том числе и от невесты, но все же провел, возможно, самые счастливые три месяца своей жизни, которые под названием «Болдинская осень» считаются наиболее продуктивной порой в творчестве Пушкина.
Одной из трех книг, которые были при нем, помимо российской истории и одного из переводов «Илиады», была антология современной английской лирики «Поэтические произведения Мильмана, Боулза, Вильсона и Барри Корнуолла» (The poetical works of Milman, Bowles, Wilson, and Barry Cornwall). Этой книге русская литература обязана появлением одного из самых значительных произведений по теме «эпидемия» — маленькой трагедии в стихах «Пир во время чумы», в которой Пушкин перевел сцену из «Города чумы» (The City of the Plague) Джона Вильсона, превратив ее в самостоятельное произведение.
Прямо на одной из улиц объятого чумой Лондона группа веселящихся людей устроила жутковатый праздник. В короткой пьесе показаны разные характеры людей, отчаянно пытающихся игнорировать опасность и окружающие их смерти. В динамичной последовательности в группе возникают самые разные эмоции — печаль, страх, любовь, дерзость, раскаяние, непокорность судьбе. В разгар одного из споров появляется нагруженная трупами повозка, управляемая «негром».
Как оплакивать умерших и что происходит с человечностью?
То, что прадед Пушкина был чернокожим африканцем, которого ребенком подарили Петру I и который в России дослужился до генерала, было для поэта крайне важно. К самым прекрасным произведениям в прозе, написанным на русском языке, относится пушкинский роман «Арап Петра Великого», который, к огорчению многих поколений читателей, остался незавершенным. Думаю, что Пушкин очень обрадовался, когда натолкнулся на ремарку Вильсона «Мимо проезжает повозка с трупами, управляемая негром» (The Dead-cart passes by, driven by a Negro), и поместил этого «негра» как автопортрет в свое произведение — подобно тому, как это часто делают художники. Так поступил, например, современник Пушкина Карл Брюллов, который хотел написать портрет Пушкина, но, к сожалению, так и не успел это сделать. Брюллов изобразил себя на монументальной картине «Последний день Помпеи».
Все до последней запятой в этой изумительной пьесе подверглось бесчисленным интерпретациям и комментариям. Но все они не дают ответа на главные вопросы. Как оплакивать умерших близких, как должны общаться между собой люди, подвергающиеся одинаковой опасности, сколько человечности остается в них в пограничных ситуациях, как быстро люди отбрасывают покров цивилизации — невольно, инстинктивно, будто ящерица отбрасывает хвост?
Меня пандемия коронавируса застала в Эденкобенской долина в Пфальце, месте не менее живописном, чем пушкинское Болдино. Покоя, который был у Пушкина, из-за интернета больше нет нигде, хотя в провинции по сравнению с крупными городами все же картина менее депрессивная. Во Франкфурте некоторое время назад двум мужчинам, встретившим на улице двух молодых азиаток, ничего лучшего не пришло в голову, как крикнуть им «Корона!»
Жители Пфальца отложили свой юмор до лучших времен. Туристы, для которых в первые дни еще не было ограничений, ходили по виноградникам. Еще вчера медийные звезды и вирусологи рекомендовали: «Чаще бывайте на свежем воздухе!», а сегодня людей, гуляющих при хорошей погоде, клеймят как безответственных. Пользователи российских социальных сетей напуганы тем, как быстро на Западе ввели все эти ограничения. Они спрашивают себя, не является ли это глобальным наступлением на права человека. Но так как они привыкли критиковать российское начальство, то возмущаются и тем, что у них (до сих пор!) не введены аналогичные строгие меры.
Как перед лицом пандемии страны будут относиться друг к другу? С большей солидарностью? С большим недоверием? Когда я в новостях прочитала, что закрытие границ не только послужит сдерживанию вируса, но и помешает частным лицам, приезжающим за покупками из-за границы, я впала в глубокую задумчивость, как и Председатель в пушкинской пьесе.
Покрытые белыми и розовыми цветками миндальные деревья и проснувшиеся насекомые напомнили мне одно из самых поэтичных мест в Книге Екклезиаста: «И зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы».
