На третьей неделе апреля 1945 года Красная Армия прорвала немецкую линию обороны на Зееловских высотах. Ее целью была столица Рейха. А уже через несколько дней в поле боя превратился и сам Берлин. Город погрузился в панику и хаос.
Конец Третьего рейха начался в утренней дымке. Точнее говоря, в утренней дымке 16 апреля 1945 года. В этот понедельник около 2,5 миллионов солдат Красной Армии, имевшие в своем распоряжении 14 600 пушек и 6250 танков, пошли на штурм столицы Рейха.
В докладе вермахта сообщалось об «ожесточенных боях на всей линии фронта». Но это было преувеличением, потому что полное поражение было, по сути, вопросом нескольких дней.
Именно на это надеялся 14-летний Юстус Аленфельд (Justus Alenfeld). Будучи, в соответствии с нацистской идеологией, сыном «еврейского» отца и «арийской» матери, то есть ребенком, рожденным в «привилегированном смешанном браке», он почти всю свою жизнь страдал от дискриминации, а с 1941 года и вовсе боялся, что его отца Эриха депортируют.
Поэтому Юстус с нетерпением ожидал конца нацистского режима. Теперь, после начала последнего наступления, он завел «Дневник последней борьбы за Берлин». 17 апреля он написал: «О наступлении Красной Армии пока нет точной информации. Повсюду царит огромное напряжение».
В тот же день Хедвиг Лушай (Hedwig Luschei), владелица небольшого продуктового магазина в городке Фалькензее к западу от Берлина, записала: «Политическое и военное напряжение достигло крайнего предела. Что и как будет дальше?» Свое решение она уже приняла: «В магазине ходят слухи, один страшнее другого. Люди собирают скарб и толпами бегут на запад. Я решила, что останусь. И будь что будет».
Пришли русские. 19 апреля 1945 года, после трехдневных кровопролитных боев за Зееловские высоты, пала последняя линия обороны вермахта на подступах к Берлину. И теперь мобильные части советских войск окружили столицу Рейха с севера и юга, тогда как основные силы Красной Армии прямиком вошли в восточные районы города.
Всего через 24 часа советские гаубицы начали обстреливать правительственные кварталы. Большинство жителей Берлина перестали выходить из бомбоубежищ и подвалов. Массивные бетонные блоки укладывались сверху в три-четыре слоя.
Ситуация со снабжением продовольствием, а также с гигиеной обострилась до предела. 17-летняя девушка писала: «Тревога! Мало воды, нет электричества, во время воздушных атак больше не раздаются сирены».
Другая девушка примерно того же возраста записала в свою очередь: «Опять в подвале. Сегодня день рождения фюрера, но никто не поднял флаги, хотя Геббельс приказал это сделать». Вероятно, она уже догадывалась, что будет, и была права: «Большинство людей уже сожгли свои флаги и повыбрасывали партийные символы и другие подобные вещи. Потому что боятся русских».
Повсюду распространялись апокалиптические мысли. Хинрих Гренземанн (Hinrich Grensemann), призванный в ополчение, вложил в руку своей 21-летней дочери Фридерике пистолет: «Все, дитя мое. Обещай, что застрелишься, когда придут русские, иначе у меня не будет ни минуты покоя».
Настоятельница женского монастыря Норберта Облёзер (Norberta Oblöser) так описывала свой «железный рацион» в Доме католического немецкого женского союза в Шарлоттенбурге: «30 грамм кофе в зернах, банка овощных консервов, 250 грамм бобовых, 250 грамм прочих пищевых продуктов, фунт мяса, килограмм сахара и небольшая пачка кофезаменителя». Столько еды за один раз у нее на столе не бывало уже много лет.
Вероятно, в последнем работающем ресторане в отеле Adlon персонал перестал строго следить за правилами. «Немногочисленные гости в обеденном зале поражаются готовности официантов наливать им вино в неограниченных количествах», — обратил внимание норвежский корреспондент Тео Финдаль (Theo Findahl). — Вообще-то, давно уже действует правило: один бокал на человека».
Журналисту это сразу бросилось в глаза. «Что ж, лучше заставить раскошелиться последних гостей, чем все оставить русским», — написал он. Финдалю было ясно, что разграбление Берлина и печальная участь оставшихся в городе жителей — вопрос нескольких дней.
На улицах города толпились беженцы, раненые солдаты и остатки частей всевозможных родов войск — вермахта, ваффен-СС и ополчения. 26-летний лаборант Курт Вафнер (Kurt Wafner), который не преминул воспользоваться «последним предложением», пошел на риск и бежал из своего отряда.
Конечно, он знал, что по всему Берлину было полно «летучих военно-полевых судов». Многие функционеры НСДАП нижнего уровня, а также солдаты-фанатики охотились за предположительными или реальными дезертирами, а находя их, зачастую расстреливали прямо на месте.
Тем не менее Вафнер помог своей невесте Барбаре: «Нам надо подумать о продовольствии. Магазины распродают последние запасы. Но хлеба больше нигде не найти; все, что оставалось, было продано вчера».
Вафнер стоял в длинной очереди в продуктовый магазин, несмотря на опасность быть обнаруженным и обвиненным в дезертирстве: «Я впереди, на улице, а Барбара собирается».
В отличие от некоторых соседей, стоявших в очереди за ними, им повезло: «Мы уже дома, а они сейчас расходятся по домам, на их лицах — выражение ужаса. Совсем рядом с магазином, прямо перед дверью, взорвалась граната. Пару мужчин убило на месте, а несколько женщин катались с криками и стонами по земле».
