В истории Второй мировой войны долгое время доминировал упрощенческий черно-белый подход. Предупреждение Черчилля «Мы забили не ту свинью» (Гитлера вместо Сталина) в конце войны, когда Сталин устраивал коммунистические перевороты в странах Восточной Европы, было быстро забыто, а Нюрнбергский процесс раз и навсегда расчертил лагерь добра и зла, в частности с появлением понятия совершенных немцами преступлений против человечности.
Некоторые польские историки робко напоминают, что Франция и Германия официально объявили войну Гитлеру, чтобы восстановить суверенитет Польши на всей ее территории после нападения Германии, и что результатом 40 миллионов смертей все равно стала оккупация Польши Красной армией и формирование коммунистической диктатуры в стране, чьи границы были перечерчены Сталиным (он отрезал от нее большой кусок на востоке). Ситуация в Польше пополнила список других советских завоеваний в послевоенный период, против которых никто даже не пытался выступить, ни Франция, которая несколько легкомысленно пошла на поводу у солидарности с Польшей, не учитывая советско-германский пакт о ненападении 1939 года, ни другие западные союзники.
Можно понять такую позицию западных стран, которые стремились как можно быстрее перевернуть страницу войны: тогда все только узнали об ужасах нацистских лагерей и геноциде евреев. То же самое касается ГУЛАГа и гибели более 5 миллионов украинцев от устроенного Сталиным голода, но об этом широкой публике станет известно только после его смерти. Так, откровения советского перебежчика Кравченко в 1946 году вызвали недоверие и гнев подавляющего большинства французских «интеллектуалов», что указало на их подчинение существовавшей в то время сталинской политкорректности (сегодня политкорректность изменилась, но подчиненность интеллектуалов осталась прежней).
В книгах по истории и голливудских фильмах Гитлер обычно предстает как воплощение зла на Земле, единственный или хотя бы главный виновник начала Второй мировой войны. В результате выступившие против Германии страны представляются защитниками свободы и прав человека.
Книга «Ледокол» офицера ГРУ Виктора Суворова, который бежал в Великобританию в 1978 году, прихватив в собой ряд конфиденциальных документов (за это советские суды приговорили его к смерти), ставит под сомнение ответственность Гитлера за начало войны на востоке. После ее выхода я выпустил 8 ноября 1989 года большую статью в ныне почившей американской газете «Нью-Йорк Сити Трибьюн», которая за вычетом нескольких хвалебных отзывов была встречена молчанием, поскольку никто не горел желанием касаться этой темы.
Как бы то ни было, с тех пор утекло много воды, Советский Союз развалился. Сегодня практически все признают, что именно советские войска по приказу Сталина систематически уничтожали польских офицеров в Катыни и нескольких других местах после предусмотренного пактом о ненападении вторжения на восток Польши. Об этом сообщил еще в 1941 году Геббельс с опорой на фото, документы и свидетельства членов Красного Креста. Но Геббельс был главным пропагандистом Рейха, и его слово систематически дискредитировало себя, хотя ему доводилось время от времени говорить правду. Поэтому я решил вновь представить мою статью в надежде, что она вызовет больший интерес.
Один из самых интригующих вопросов Второй мировой войны заключается в следующем: почему немецкие дивизии, которые напали на Советский Союз 22 июня 1941 года, смогли так быстро продвигаться вперед летом 1941 года?
Вермахт завоевал большую часть Украины всего за несколько недель и подошел к Москве и Сталинграду, пока не затормозился, в основном из-за русской зимы и протяженности цепочек снабжения передовых частей.
Звучавшие до настоящего момента ответы не выглядят убедительными.
Прокоммунистические историки утверждали, что Сталин стремился к миру и даже представить себе не мог, что Гитлер нарушит советско-германский пакт о ненападении 1939 года. Антикоммунистические писатели вроде Солженицына в свою очередь уверяли, что Сталин был плохим стратегом, и что у советских войск не было желания сражаться.
Суворов дает другой ответ: оборона Советского Союза была так легко сломлена, потому что Сталин намеревался нанести удар первым и разместил силы на наступательных позициях, которые сделали их уязвимыми при нападении.
Его теория в том, что Сталин намеревался первым начать боевые действия против Гитлера в 1941 году, но опоздал. Суворов делает вывод о том, что гитлеровская операция «Барбаросса» была по факту превентивным ударом.
Эта теория полностью противоречит традиционным представлениям об агрессии Вермахта на основе экспансионизма Гитлера и его стремления завоевать жизненное пространство для немецкого народа. Как бы то ни было, нельзя закрывать глаза и на тот факт, что Суворов мог ознакомиться с целым рядом документов.
В любом случае, она перекликается с позицией руководства Вермахта, в частности приговоренного к смерти в Нюрнберге маршала Кейтеля. По его словам, причиной операции «Барбаросса» была уверенность Гитлера (как и самого Кейтеля) в подготовке советского наступления, которое поставило бы Германию в критическое стратегическое и экономическое положение (доклады об этом были получены немецким правительством весной 1941 года). Гитлер рассматривал все как превентивный удар (он сам не раз подчеркивал это в публичных выступлениях того времени).
Как следует из советских документов, весной 1941 года Сталин собрал войска у границ, приказав им убрать мины и заграждения, разобрать укрепленные оборонительные позиции вдоль западных рубежей страны.
«Реакция Красной Армии на германское вторжение — это не реакция ежа, который ощетинился колючками, но реакция огромного крокодила, которому нанесли внезапный сверхмощный удар», — пишет Суворов.
Скопление советских войск у границы позволило немецким танкам разбить или обойти пять армий на территории между югом Польши и Черным морем, а затем пройти через Украину, практически не встречая препятствий летом 1941 года.
«Сам Гитлер, по-видимому, так и не осознал, как крупно ему повезло. Если бы „Барбароссу" перенесли еще раз, — например, на три недели, с 22 июня на 13 июля, — то Гитлеру пришлось бы покончить с собой не в 1945-м, а в 1941 году», — уверен Суворов.
Изучив движение войск и тайные приказы, Суворов делает вывод о том, что Сталин намеревался начать наступление воскресным утром 6 июля 1941 года.
Если бы не «Барбаросса», советские войска не только бы гораздо раньше «освободили» всю Восточную Европу, но и принялись за Западную: Суворов напоминает о лозунге об освобождении всей Европы от капитализма, то есть ее постепенной коммунизации при поддержке Красной армии. Это предприятие уже началось в 1940 году с оккупацией Прибалтики. Даже в 1944-1945 годах Сталин не оставил мысль о контроле над Западной Европой, поддерживая революционные социальные движения во Франции и Италии.
Суворов напоминает читателям, что советское руководство со времен Ленина говорило о наступлении Второй мировой войны как исторически необходимого конфликта для распространения коммунизма по Европе и всему миру.
В 1916 году Ленин писал, что мировая революция случится только после второго глобального конфликта, который серьезно ослабит «империалистические» государства.
По словам Суворова, в 1920-1930-х годах Сталин поддерживал через немецкую Компартию подъем Гитлера в борьбе с социал-демократами и «буржуазными пацифистами», потому что, как и Ленин, считал войну необходимой для формирования нового мира, в котором СССР смог бы распространить коммунизм.
По этой причине его давний соперник Лев Троцкий писал, что «без Сталина не было бы ни Гитлера, ни Гестапо».
По словам Суворова, Вторая мировая война началась 19 августа 1939 года, когда на тайном собрании Политбюро было решено реализовать сталинский план «освобождения» Европы.
Несколько дней спустя, 23 августа, был подписан советско-германский план, предусматривавший вторжение и раздел Польши. Несколько недель спустя Сталин хитро сообщил министру иностранных дел Германии фон Риббентропу, что его войска не будут готовы к вторжению в Польшу в установленный срок. Тем самым он позволил Гитлеру первым начать вторжение и взять на себя роль того, кто развязал войну.
Как отмечает Суворов, советские войска устроили на польской территории не меньше зверств, чем немецкие, но после вторжения в Польшу западные державы объявили войну только Гитлеру, а не Сталину.
Другой парадокс войны в том, что западные державы начали войну с Гитлером для освобождения Польши, но в конце войны Польша была отдана Сталину.
Обычно говорящие о вызвавших войну событиях историки отмечают волну территориальных аннексий Гитлера (Австрия, части Чехословакии и т.д.), но Суворов напоминает, что сталинские аннексии того периода были не меньше по масштабам. Единственное их отличие в том, что Сталин пролил еще больше крови, в частности во время войны с Финляндией.
Сталин воспринял пакт с Гитлером как большую победу. Бывший советский руководитель Никита Хрущев писал в мемуарах, что как только немецкий министр вышел из зала, Сталин радостно воскликнул, что ему удалось его обмануть.
После подписания пакта Сталин планировал напасть на Германию, пока та была занята войной с Францией и Великобританией.
Другими словами, как отмечает Суворов, Гитлер проиграл войну до ее начала. Он мог проводить блистательные наступления, но Германия все равно рано или поздно проиграла бы, потому что ей пришлось бы сражаться на двух фронтах, как и в Первой мировой, что понимали и в самом руководстве Вермахта.
В своей книге Суворов описывает Гитлера как недоучку, которому было далеко до гроссмейстера Сталина. Тем не менее операция «Барбаросса» стала для того неожиданностью, и он угодил в итоге в собственную ловушку. Это отсрочило поражение Германии. Если бы Сталин ударил первым, то смог бы перекрыть поставки нефти из Румынии в Германию и с самого начала создать большую логистическую проблему для Вермахта.
Суворов не пытается оправдать преступления Гитлера и не хотел, чтобы его книгу использовали неонацисты. «Я считаю Гитлера людоедом европейского масштаба. Но если Гитлер был людоедом, из этого вовсе не следует, что сокрушивший Гитлера Сталин был вегетарианцем», — с юмором отмечает он. По его словам, разоблачение нацистских преступлений должно быть продолжено, но его необходимо сопроводить осуждением тех, кто способствовали этим преступлениям в надежде извлечь из них выгоду.
После «освобождения» части Финляндии, Эстонии, Литвы, Латвии, Бессарабии (часть Румынии), Буковины (часть Словакии) и половины Польши Сталин собирался сформировать зимой 1941 года новые армии для следующего этапа. Главными целями на пути к «освобождению» всей Европы от капитализма были Румыния и Германия.
Значимость Румынии была связана с тем, что ее нефтяные месторождения были единственным источником снабжения Германии. Сталин понял значимость нефти в современном конфликте и перед нападением на Германию сосредоточил свою самую мощную 9-ю армию у границы с Румынией.
В 1940 году, когда Гитлер уже сражался с Францией и Великобританией, Сталин не усиливал оборону вдоль новой границы с Германией, а укреплял мосты, прокладывал мосты и железнодорожные пути, которые шли не параллельно границе (обычные шаги при оборонительной стратегии), а по направлению к ней. По мнению Суворова, Сталин явно готовился к наступлению, когда отдал приказ убрать заграждения и мины в потенциальных зонах контакта с врагом, как поступал Гитлер по свою сторону границы. Весной 1941 года оборонительная линия, протянувшаяся на 1 500 км от Белого до Черного морей, была разобрана с помощью взрывчатки по приказу Сталина. Она включала в себя 13 укрепленных зон с бункерами, подземными коридорами, больницами, складами боеприпасов, электростанциями и командными пунктами.
Генерал Петр Григоренко, бежавший в 1970-х годах на Запад герой Второй мировой войны, назвал разрушение этой оборонительной линии преступлением перед народом.
В 1940-1941 годах Сталин значительно нарастил число советских армий у границ (с 17 до 28), а в последние недели перед атакой немцев даже направил туда лагерных заключенных в военной форме для усиления недавно сформированных армий. К ним были приставлены отряды НКВД, чьей задачей было расстреливать отступающих. Как пишет Суворов, в результате в мае и июне 1941 года сразу несколько военных округов на Северном Кавказе и Урале оказались практически без войск, и даже Москва была защищена в конце июня исключительно отрядами НКВД.
Суворов ссылается на Сталина и высшее партийное руководство того времени, чтобы доказать готовность Советского Союза к наступлению. В частности он упоминает мемуары адмирала Кузнецова и генерала Жукова.
В феврале 1941 года Жуков был назначен начальником штаба. За этим последовала директива о том, что армейское руководство должно рассматривать Германию как наиболее вероятного противника в будущей войне.
Генерал Сергей Иванов пишет, что Сталин собирался напасть первым, и добавляет, что немецкое фашистское командование начало наступление за две недели до запланированной атаки советских солдат. Секретная директива Сталина (советские историки сообщили о ней после его смерти в 1953 году), которую разослали 5 мая 1941 года по всем пограничным военным округам, не упоминала какие-либо оборонительные меры, но предписывала «быть готовым по указанию Главного командования нанести стремительные удары для разгрома противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата важных рубежей».
Как бы то ни было, агрессивные позиции Красной армии стали ее слабостью, когда немцы нанесли удар первыми. «Мы были вынуждены использовать эти резервы не для наступления в соответствии с планом, а для обороны», — говорит генерал Владимир Земсков по поводу второго эшелона.
Как пишет Иванов, первый стратегический эшелон должен был готовиться к ведению войны на территории врага, а задачей второго было поддержать его.
Нападение Гитлера стало полной неожиданностью для Сталина. О его удивлении говорили и другие авторы, в том числе Солженицын, который утверждал, что Сталин несколько дней провел в ступоре перед тем, как вернуться к работе. По словам Суворова, его позиция была связана не с доверием к немецкому диктатору, а с тем, что Сталин считал, что у него остается еще несколько месяцев, поскольку Гитлер не был готов к вторжению в СССР. В частности, ему сообщили из ГРУ, что Германия еще не произвела топливо, которое бы не замерзало холодной русской зимой, и, по расчетам, немецким войскам нужно было еще 6 миллионов комплектов утепленной формы.
Таким образом, представленные Суворовым документы наводят относительно беспристрастного наблюдателя на мысль о том, что утверждения нацистского руководства насчет превентивного характера операции «Барбаросса» не были лишь грубой нацистской пропагандой.
В книге Суворова имеется порядка 30 страниц с приложениями, в том числе ссылки на работы и заявления советских и немецких офицеров, а также руководителей компартии. Там также приведена карта с указанием сталинской оборонительной линии и расположением советских войск перед немецким наступлением.
С точкой зрения Суворова, конечно, можно поспорить. Как мне кажется, он обращает слишком мало внимания на концепцию «жизненного пространства», которая существовала в немецкой геополитике с XIX века, была тесно связана с социальным дарвинизмом и отмечалась Гитлером в «Моей борьбе». Тем не менее нельзя просто так отмахнуться от заявлений немецких и советских официальных лиц того времени, а также представленных фактов о военной ситуации в начале немецкого наступления. По мнению некоторых специалистов, конфликт Германии и СССР был в любом случае неизбежным, с учетом гегемонистских планов двух лидеров и их совершенно разных идеологических взглядов.
