Вторая часть
— Какой была атмосфера, когда в 1944 году вас наградили Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями и мечами?
— 3 августа 1944 года я вновь встретился с Гитлером на церемонии вручения награды. Всего там было около десяти членов люфтваффе. Гитлер очень изменился. Прошло не так много времени с покушения 20 июля. Его правая рука дрожала, и он казался изможденным. Ему приходилось подносить руку к левому уху, когда кто-то к нему обращался, потому что он наполовину оглох из-за взрыва. Гитлер говорил о трусливой попытке его убить и о смелости своих генералов. Если ему верить, они почти все были героями, за некоторыми исключениями. Также он заявил, что Господь его помиловал, чтобы он смог спасти Германию от полного разрушения, а еще — что государства Антигитлеровской коалиции рано или поздно будут вынуждены покинуть Европу. Я был очень удивлен всем происходящим, хотелось уйти и встретиться с девушкой. Что я, собственно, и сделал.
— А какой была ваша встреча с Гитлером, когда вы получили Рыцарский орден Железного креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами? Чем эта встреча отличалась от предыдущих?
— Мои товарищи организовали мне праздник перед отъездом, поэтому на следующий день я был так пьян, что еле стоял на ногах. Складывается впечатление, что мы были пьяницами, но это не так. Когда я приехал в «Волчье логово» (Вольфсшанце), один из главных штабов Гитлера во время Второй мировой войны, расположенный в деревне Герлож (Gierloz) в Польше, все очень изменилось. Гитлер уже начал судить и расстреливать тех, кто был причастен к покушению. Но для него все были подозреваемыми. Чтобы с ним встретиться, необходимо было пройти через три зоны досмотра, при этом никто не мог проносить оружие. Я сказал офицеру СС, чтобы он передал фюреру, что я не стану получать Крест с бриллиантами, если мне не позволят иметь при себе мой «Вальтер». В итоге мне позволили взять пистолет. Я положил его в кобуру и надел фуражку. Когда Гитлер меня увидел, он сказал: «Вот бы нам побольше таких, как вы и Рудель». После этого он вручил мне Крест. Потом мы выпили кофе и он сказал мне: «С военной точки зрения войну мы проиграли». И добавил, что, скорее всего, я это и так знаю. Затем Гитлер отметил, что, если мы продержимся достаточное количество времени, то западные союзники и Советы начнут воевать друг с другом. Кроме того, он рассказал мне о проблеме партизан и поинтересовался моим мнением по поводу тактики, которую стоит использовать в сражениях против американских и британских бомбардировщиков. Я же сообщил ему о недостатках в обучении пилотов: многие из них были подготовлены совсем плохо и впустую отдавали свои жизни. Это был последний раз, когда я его видел — 25 августа 1944 года.
— Чего вы боялись больше всего во время войны?
— Попасть в плен к советским солдатам, а еще бомбежек в городах, где были наши семьи. Потом я узнал, что Советы прекрасно знали, кто я такой, и что Сталин объявил награду в 10 тысяч рублей за мою голову. Награда постепенно росла, и в итоге вознаграждение за Руделя и меня было самым большим после Гитлера и некоторых других высокопоставленных нацистов. Каждый раз, поднимаясь в воздух, я знал, что кто-то меня ищет. Мне казалось, что на мне есть какая-то метка, и тогда я осознал, что на моем капоте был изображен черный тюльпан. Из-за этого многие противники старались избегать встречи со мной. Поэтому мне нужно было как-то замаскироваться.
— Какими были условия жизни в СССР?
— Что ж, зимой было нелегко. Иногда у нас не было укрытия, в котором можно было бы переночевать, и приходилось спать в палатках. Самой тяжелой проблемой были вши. Бороться с ними было почти бесполезно. Все, что мы могли сделать, — это снять одежду и поднести ее к костру. У нас был ДДТ, так что по возможности мы использовали его. Хуже всего переносились такие заболевания, как пневмония и траншейная стопа, например, среди механиков. Мы всегда волновались из-за еды, в особенности под конец войны.
[…]
— Как вы относились к советским пленным? Страдали ли они от проявлений расизма?
— Вовсе нет. Некоторые среди наших летчиков считали национал-социализм чем-то неправильным. Однажды наш командир Дитрих Храбак объяснял новым пилотам, что если они сражаются за национал-социализм или за Гитлера, то им лучше перевестись в СС. У него не было времени на политику, он сражался на войне против врага. Думаю, что именно из-за такого отношения у Геринга сложилось отрицательное мнение о нем. Ханнес Траутлофт (Hannes Trautloft), Адольф Галланд (Adolf Galland) и большинство старших офицеров люфтваффе были такими же, за некоторыми исключениями. Некоторые советские пленные даже объясняли нам устройство своих самолетов. Мне было жаль этих людей, потому что у некоторых из них не было ненависти к нам и их вынудили пойти на войну.
— Какие сражения запомнились вам больше всего?
— Однажды я вступил в сражение с советским истребителем Як-9, за штурвалом которого был очень хороший летчик. Он пытался пристроиться за мной, затем разворачивался и летел прямо на меня, открывая огонь. Он совершил этот маневр два раза, но потом я начал пикировать и лететь в режиме штопора, оказался сзади советского истребителя и сбил его. Пилот выпрыгнул из самолета и потом попал в плен. Я познакомился с ним, и мы пообщались. Он был очень приятным капитаном. Мы кормили его и даже разрешали ходить по базе, потому что он дал слово, что не сбежит. Он был счастлив и в то же время находился в замешательстве: ведь его командиры сказали ему, что немцы советских пилотов расстреливали сразу же после попадания в плен. Он же, напротив, очень хорошо питался и завел друзей. Мне нравится думать о том, что он вернулся домой и рассказывал своим товарищам правду о нас, а не ту пропаганду, которая появилась после войны. Еще помню, как летел над долиной и увидел в ней 20 тысяч немецких солдат, погибших в советском окружении. Даже сейчас, когда я закрываю глаза, эта картина всплывает в моем сознании. Какой ужас! Помню, что плакал, когда летел над ними.
[…]
— Как вы побеждали врагов в воздухе?
— Я знал, что если противник начинал стрелять рано, когда дальнобойности его орудий не хватало, чтобы достать вражеский самолет, то это будет легкая победа. Но если пилот приближался и не открывал огонь, чтобы оценить обстановку, я понимал, что имею дело с асом. Поэтому я разработал разные тактики ведения боя в соответствии с различными условиями. Например, всегда поворачивал к пушкам приближающегося врага или резко уходил в отрыв, чтобы заставить противника преследовать меня или отдалиться. Так преимущество всегда было за мной.
— Кто-нибудь из нацистского командования сомневался в ваших победах?
— Герман Геринг (Hermann Göring) не верил в то, что в 1941 году мы сбили так много вражеских самолетов. В моем подразделении даже был пилот, Фритц Облессер (Fritz Oblesser), который сомневался в том, что я одержал столько воздушных побед. Поэтому я попросил Ралля сделать его моим ведомым на некоторое время, и вскоре Фритц стал моим ярым защитником и мог подтвердить как свидетель, что я действительно сбил определенное количество самолетов. Потом мы стали друзьями.
— Как вы попали в плен к советским солдатам?
— Это произошло 8 мая 1945 года. Я вылетел 8 часов утра из чехословацкого аэропорта в направлении Брно. Мой ведомый и я увидели восемь истребителей Як под нами. Один из них я сбил, это была моя последняя победа. Другие я решил не атаковать, и мы направились в место, где мы могли скрыться в дыму, поднявшемся из-за бомбежек. Пролетев дым, мы приземлились, а потом нам сообщили, что война закончилась. Хочу отметить, что за время войны я не ослушался ни одного приказа, но когда генерал Ганс Зайдеманн (Hans Seidemann) приказал мне лететь к британскому сектору и сдаваться, чтобы Советы не взяли меня в плен, я решил не бросать своих товарищей. Я понимал, что все знают, кто я, и что Сталин хотел взять меня в плен, но я все равно не выполнил приказ. Поэтому я направился к американской танковой дивизии, чтобы сдаться, а они уже передали нас Советам. Крупински сказал, что, возможно, все обладатели Рыцарского креста с дубовыми листьями, а тем более с мечами и бриллиантами — что все они будут расстреляны. Я понимал, что он прав, поэтому прежде, чем сдаться, приказал уничтожить наши 25 истребителей.
— Что произошло, когда вы сдались?
— Меня направили в американский лагерь военнопленных, условия в котором были просто ужасными. Восемь дней я не ел, а потом нас перевезли в другое место. Помню, что когда грузовики остановились, нас уже ждали советские войска, которые разделили мужчин и женщин. Именно там произошли самые ужасные вещи, но я не могу о них говорить. Мы видели все своими глазами и американцы это видели, но мы ничего не могли сделать, чтобы это остановить. Мужчины, которые сражались как львы, плакали словно младенцы, видя, как женщин насилуют несколько солдат подряд. А потом некоторых из этих женщин убивали. Помню 12-летнюю девочку, маму которой изнасиловали и убили. Потом и на нее набросилось несколько советских солдат. Ночью целые семьи кончали жизнь самоубийством. Некоторые пленные убивали жен и дочерей, а потом и сами сводили счеты с жизнью. Знаю, что никто никогда не поверит в эту историю, но это правда. Позднее в это место прибыл советский генерал и приказал прекратить эти жестокости. Он даже расстрелял нескольких солдат, ослушавшихся его приказа.
[…]
— Сколько боевых заданий вы выполнили за время войны?
— Около 1456, наверное, но точнее сказать не могу.
— Как вам больше всего нравилось атаковать?
— Уходить с солнца и подходить поближе, потому что бессмысленно ввязываться в «собачью свалку». Нападать внезапно и быстро улетать — такая тактика играла мне на руку, как и многим другим немецким летчикам-асам. Когда нам удавалось сбить командира советской группы истребителей, то остальные пилоты оказывались дезорганизованы и сбить их было довольно легко.
— Вы никогда не получали ранений?
— Нет. Мне очень повезло в отличие от Ралля, Крупински и в особенности Штайнхоффа (Steinhoff), который чуть не сгорел заживо. Однажды меня чуть не убил немецкий часовой, когда я сбежал от советских солдат после крушения самолета. Тогда смерть меня едва не настигла.
— Вас когда-нибудь сбивали?
— Вражеский самолет — ни разу, хотя мне приходилось совершать аварийную посадку 14 раз из-за механических неполадок. Но я никогда не использовал парашют. Ни одному летчику не удалось меня одолеть.
— В 22 года вас наградили Крестом с бриллиантами, и вы стали самым молодым летчиком, удостоившимся этой награды. Вы столкнулись с какими-то проблемами из-за этого?
— Быть капитаном и обладателем Креста с бриллиантами в этом возрасте подразумевало большую ответственность, но я смог с этим справиться благодаря дружбе, которую поддерживал с товарищами. Стать героем не всегда легко, ведь нужно соответствовать ожиданиям. Я бы предпочел просто выполнять свою работу, чтобы никто не знал, кто я. В плену это значительно облегчило бы мне жизнь.
— Что повлияло на ваше освобождение?
— Моя мать написала Сталину и Молотову, прося о моем освобождении, но ответа так и не получила. Тогда она написала канцлеру Конраду Аденауэру (Konrad Adenauer), и он ответил, что занимается этим вопросом. СССР хотел заключить торговое соглашение с Западной Германией, и одним из пунктов этого соглашения было освобождение всех военнопленных. Я знал, что что-то произошло, когда однажды нам разрешили пойти в кино в новой одежде, а не в одежде пленных. Нас посадили в грузовик до Ростова, а там мы сели на поезд до Херлесхаузена (Herleshausen). Оттуда я отправил телеграмму девушке, Урсуле, сообщив, что все закончилось.
— Что было хорошего и плохого в том, что вы вернулись домой в 1955 году?
— Я узнал, что мой сын Петер Эрих и мой отец умерли, пока я был в плену. Мне было тяжело пережить их смерть. Но я помнил, что мама и дорогая Урсула ждут меня, и это давало мне сил выдерживать самые ужасные мучения и голод. Грустный момент был, когда поезд остановился, и мы начали выходить. На станции были сотни мужчин и женщин с фотографиями детей, братьев, мужей и отцов. Они спрашивали приезжающих, видели ли они кого-нибудь из них. Большинство умерли, но родственникам редко об этом сообщали. Это был очень печальный момент.
— Что вы хотели сделать прежде всего по приезду домой?
— Хорошо поесть и принять горячую ванну! Хотя увидеть Урсулу было моим главным желанием. Еще я начал читать все подряд: газеты, книги и журналы. Мне нужна была информация. Десять лет я жил в информационном вакууме, и теперь просто жаждал получать новые знания. Конечно, мы с Урсулой венчались в церкви. Мы долго откладывали нашу свадьбу.
— В честь вашего возвращения устроили какой-то праздник?
— Да, но я отклонил приглашение. Чувствовал, что это неправильно. Нужно было дождаться возвращения всех выживших. Я не мог поверить, что целые районы были перестроены, появились новые машины, а самолеты мирно летали над городами. Люди и одеваться стали по-другому. Все было другим.
[…]
— Как вам удалось не возненавидеть советских граждан за то, что вы пережили в плену?
— Этот опыт помог мне осознать, что нельзя ненавидеть целый народ за действия нескольких людей. Ненависть разрушила мое государство, а миллионы людей погибли. Я надеюсь, что большинство людей не ненавидят немцев за то, что сделали нацисты, и не ненавидят американцев, которые были рабовладельцами. Не нужно ненавидеть, потому что ненависть съедает нас заживо. Не будьте предвзятыми, всегда стремитесь найти хороших людей и позвольте им вас удивить.
