В США левые по праву называются либералами. Сохранившиеся левые — дети либерализма, сформулированного философами от Джона Локка (XVII век) до Джона Стюарта Милля (XIX век). Начиная с Локка, основой либеральной мысли был отказ от насилия как легитимного политического инструмента.
Делегитимизация насилия как политического инструмента — основной принцип. Карл фон Клаузевиц в своем классическом трактате «О войне» утверждал, что война — это естественное продолжение политики. Однако эта мысль была отвергнута, так произошло и с насилием, которое сопровождает революции.
Политика творится в области государственных институтов и рынка, который также как и СМИ уже давно стал частью представительной власти республики. Отсюда связь между трибуной, маркетингом и квотами.
Однако, возможно, оправданием большевистской революции в России была не только политика как насилие.
Орландо Фиджес, известный своими работами «Культурная история России» и «Перешедшие на шепот» (об эпохе Сталина), в своей книге «Трагедия народа: русская революция (1891-1924)» понимает русскую революцию в трагическом ключе. Что под этим подразумевается?
Рассматривая период с 1825 года по 1924, сложно точно установить все те неисчислимые причины, сподвигнувшие русских на революцию. Как будто отсутствие контроля над огромным количеством переменных могло создать собственное представление о трагической судьбе, которую творили ускользающие от рационального разума силы.
Революция началась в феврале 1917 года. В стране начались протесты из-за нехватки хлеба, расправы над случайными людьми, беспорядки в армии, совокупления на улицах, всё это стало предвестником падения монархического режима. Между тем не было человека, который бы руководил происходившим. В тот момент даже сами большевики не верили в возможность осуществления революции.
Всё это совершенно не значит, что, взглянув на непрерывную цепь фактов, мы не увидим причин несостоятельности царского режима. Он вечно маневрировал между реформами по европейскому образцу и сопротивлению этим реформам, которое оказывали некоторые слои русской интеллигенции.
Бесконечные размеры России и её стран-сателлитов, Первая мировая война, ненадежность техники и бюрократии, глубокое невежество и нищета, некомпетентность предшествовавшего большевикам «временного правительства» — все эти причины можно выделить, но контролировать их все вместе нельзя.
Даже основные герои (Керенский, Ленин, Троцкий или Сталин) не руководили процессом. Историю творили случайные совпадения. А если историю творит случай, то трагедии не избежать.
Русская революция, питавшаяся влиянием рационализма Гегеля, в итоге оказалась антигегелианской и антимарксистской. Не существует ни одного исторического деятеля, который бы смог управлять историческим процессом такого масштаба.
Либерализм исключил любые варианты насилия и пытается свести все политические и социальные действия к рациональным институтам. Между тем, как заметил в ХХ веке Исайя Берлин, испытавший значительное влияние русской мысли XIX века, свобода — нерациональный ресурс. Его судьба — конфликт ценностей и взглядов. Из-за этого уже в XXI веке Джон Грей считал Берлина квинтэссенцией трагического либерализма.
Нерациональность свободы олицетворяет собой полную слепоту исторических процессов. При этом речь не идет об отказе от свободы. Просто нужно понимать, что свобода и её новейший инструмент — социальные сети, несут в себе силу, подобную атомной энергии.
В эпилоге второго тома «Войны и мира» Толстой предлагает самое точное понимание истории. Он пишет, что история слепа, она представляет собой результат бесконечных действий, которые наши сознание и воля не могут уловить.
Мы никогда не узнаем, куда движемся. Мы — лишь часть непредсказуемых событий, а не рационального исторического процесса.
