В фильме нет профессиональных актеров, роли исполняют настоящие ветераны, волонтеры, судмедэксперты. Кинолента одержала победу в конкурсной программе «Горизонты» на 76-м Венецианском кинофестивале (2019 год), а также получила множество наград на других фестивалях кино.
Цензор.НЕТ: Главный месседж фильма больше ориентирован на Украину, или на зарубежную публику?
Валентин Вясанович: Я хотел сделать универсальную историю прежде всего для фестивалей, для широкой аудитории. И постоянно подчеркиваю, что фильм — это канал коммуникации со всем миром. На следующий день после показа с десяти утра до шести вечера у нас были непрерывные интервью. И на вопрос о главной идее я каждый раз повторял: «Начнем с того, что у нас идет война между Россией и Украиной».
Вообще, до этого я не представлял, насколько мощным может быть месседж через фильм, потому что после интервью в зарубежной прессе выходили статьи, которые начинались со слов «русско-украинская война».
— Какова была атмосфера на фестивале в целом?
— Мы попали в сказку. Старинная архитектура, море, люди, праздник кино. Мы все были поражены — нас просто рвало на кусочки. Эмоционально получили очень мощный опыт, и то, что мы там оказались — победа. Над дворцом, где проходил фестиваль, подняли украинский флаг.
А когда объявили лучшую режиссуру, я такой — опа — и все поплыло перед глазами. Сразу начал думать, что сейчас я должен буду сказать несколько слов. И тут меня Андрюха (Андрей Рымарук — главный герой фильма) толкает в бок: «Слушай, Сенцова выпустили!» «Супер, спасибо, Андрюха, теперь я знаю, о чем буду говорить со сцены!»
Кстати, еще до награждения был интересный момент, когда на красной дорожке нас встречал президент фестиваля Альберто Барбера и, пожимая мне руку, он очень выразительно подмигнул. Я подумал, что точно что-то дадут.
— Теперь вы знаете тайные знаки президента венецианского фестиваля. А если вдруг Оскар, как к этому отнесетесь? (Украинский Оскаровский комитет выдвинул ленту на премию «Оскар» за лучший фильм от Украины на иностранном языке)
— Да спокойно. Оскаром занимается Володя Яценко (кинопродюсер). Он делает большую работу. Держит связь с американскими дистрибьюторами. У нас есть классный публицист, публицист — это контора, которая устраивает оскаровские гонки. Они делали промо корейскому фильму «Паразиты». Осталось только собрать денег на это промо. Посмотрим, даст ли нам их Госкино. Если нет, будем искать частным образом.
— Вы ожидали такую победу, снимая «Атлантиду»?
— Нет, когда ты снимаешь кино, никогда нет гарантированного успеха. Сегодня ты работаешь над одним фильмом, завтра над другим — и неизвестно, им так же заинтересуются, как предыдущим. Хотя все мечтают об успехе. Это нормально, но фокусироваться на этих ожиданиях очень вредно для головы. Это портит характер. Я знаю людей, пострадавших от ожидания и от триумфа тоже. У меня есть прививка от не совсем удачных фильмов, поэтому я знаю вкус поражения и всегда к этому готов. Когда ты получаешь победу вместо поражения — это приятный опыт, но ты скептически относишься к нему. Понимаешь, что, чувак, это круто — теперь тебе будет легче работать дальше. Вот такие меркантильные вещи.
— Но, видимо, это все равно вдохновляет?
— Вдохновляет? Я не знаю…, конечно, у тебя появляется еще больше желания снимать, и ты понимаешь, что теперь тебе будет еще легче найти финансирование как внутри страны, так и извне. Потому что тебя уже знают и на твой фильм ждут, но опять же ты берешь на себя ответственность, которая многих людей парализует. Появляются мысли: «Ага, весь мир теперь следит за моим творчеством — мой следующий фильм должен быть еще лучше!» И все останавливается, потому что тебя мучает неуверенность, а удачную ли идею ты хочешь экранизировать. Поэтому надо просто работать дальше. Сейчас я снимаю фильм, хочу успеть до конца года. Шучу, называя приквелом (как правило, в приквеле рассказывается предыстория героев или же мира описанных в первоначальном произведении) «Атлантиду», но это не так. Там события происходят в 2014 году и длятся почти год. Человек попадает в плен. В фильме я затрагиваю тему эмгебешных тюрем, разных, их там много — делаю собирательный образ этих фактически концлагерей. Но главный герой возвращается из такой тюрьмы и не понимает, как и зачем жить дальше.
— То есть это еще одна история о человеке, травмированном войной?
— Конечно. Фильм называется «Блик», и этот отблеск, reflection, по всей его жизни им же и руководит.
— У вас один за другим идут фильм о ПТСР? Почему?
— Наибольшей моей задачей было показать локальному зрителю человека с посттравматическим синдромом. Существует уже достаточно большая аудитория людей, побывавших на фронте и имеющих определенные не только физические травмы. Они либо преодолевают это, либо нет, но мне очень важно сделать достоверное кино для ветеранов и для людей, причастных к теме войны. Но точно не для тех, кто делают вид, что войны у нас в стране нет.
— Но в определенном слое общества уже появляется стигматизация, мол, любой ветеран — это больной человек, несмотря на то, что немало ветеранов уже избавились от ПТСР или вообще не имели его. И может сложиться впечатление, что фильм эту болезнь подчеркивает.
— Это не так, я показываю победу человека над ПТСР, человека над разрухой, человека над смертью, Украины над Россией, победу любви над всем этим. Но ни одна война не заканчивается цветущими садами. Она заканчивается эксгумацией и разрушениями. В моей утопии Украина победитель, люди Донбасса разговаривают на украинском языке. А с другой стороны — это антиутопия — и довольно печальный финал войны. И, к сожалению, он не может быть другим. Экологическая катастрофа в тех районах уже началась. Это большая беда.
— Насчет экологии, как по мне — это тоже важная ссылка.
— Информация, о том, что там происходит с водой, уже ужасает. Если вода подвергнется минерализации полностью — это катастрофа для региона.
— Вы бывали в Донбассе во время войны?
— Андрей все пытается меня схватить, засунуть в багажник и отвезти туда (шутит).
— А вам бы хотелось?
— Пока не знаю, сейчас я хочу доделать «Блик». Это ответственность перед государством, перед командой. Хотя, когда снимали «Атлантиду», нас Андрей возил в 95 бригаду. Едешь — и все это в воздухе висит: страшные пейзажи, иссеченные деревья.
— Но ведь они такие, что там снимать — не переснимаешь.
— Ну, как сказать. Когда нельзя сойти с асфальта, чтобы пойти в туалет, как говорят «Писай на колесо», то есть ни шагу в сторону — не очень поснимаешь. Но когда ездили от Мариуполя в сторону Донецка слышали взрывы — все это дает специфический настрой, это полезно.
— Просматривая фильм, я сначала не поняла, зачем вы использовали такие банальные штампы, как «колбаса по 2,20» и «я тебя не просил меня защищать». А потом дошло, что это было сделано намеренно, потому что их употребляет огромное количество людей.
— Именно так. На фоне создания мифа об индустриальном Донбассе, когда на заводе демонстрируют фильм Вертова «Симфония Донбасса» («Энтузиазм. Симфония Донбасса» первый украинский звуковой фильм режиссера Дзиги Вертова) я устроил разборки и все эти претензии к герою фильма, что «Мы тебя не просили нас защищать». Этим я хотел показать сообщество людей, функционировавших в советские времена, и это не одно поколение. Но ни один из них не способен нести ответственность за то, что произошло, ни один не может распорядиться своей жизнью, потому что они привыкли, что за них все решают, скажем, профсоюзы.
— В фильме совершенно четко понятно, что происходит с героями. Поэтому мне кажется лишним пояснение в самом конце фильма, что они живут в определенном заповеднике.
— Вам показалось, что too much, но я сделал это тоже намеренно, чтобы кратко и емко сформулировать финальный месседж для людей, которые все же что-то не поняли. Я осознавал, что именно такое представление материала многие не воспринимают — и поэтому должен был вербализировать основные идеи, прослеживающиеся на протяжении фильма. Хотя фильм действительно достаточно понятен, там имеется немало символизма — и каждый найдет что-то свое. Кто-то может завязнуть в этом символизме даже глубже, чем я это предполагал.
— Существовал ли с самого начала другой сценарный ход? Или же вы все планировали именно так, как получилось?
— Нет, был совсем другой сценарий. Была реальная история, которая происходила в 17-м году в Мариуполе, когда враги хотели забрать город. Я написал об этих событиях, там была контрабанда, эфэсбэшники — то есть это был жанровый сценарий, а потом мне стало грустно, потому что половиной сюжета я должен объяснять какое-то политическое противостояние. Понял, что надо с этим что — то делать, отходить от жанрового кино, потому что от него меня тошнит. А когда пришла идея переместиться в будущее — это мне показалось замечательным. Во-первых, я освободился от того, что разнообразные типажи, русские, эфэсбэшники, сепары, должны обязательно разговаривать на русском языке, так, как и местные рабочие завода. Я решил, что сам сконструирую будущее, так, как я его вижу.
— Фэнтези?
— Да, это фантастика — в ней я что хочу, то и делаю. И толчком для этого была именно языковая история.
— Какой момент был для вас самым тяжелым во время съемок?
— Трудно было найти конструкцию и композицию фильма. Все локации были запланированы, немного отсняты. Мариуполь, Киев. Монтаж происходил сразу, то есть снял сцену — приклеил. Но когда я его смонтировал, сделали звук, выровняли историю, которую уже можно было смотреть, понял, что это не работает. И это было самым трудным для меня — все, кино не получилось, конец. На какое-то время я впал в депрессию по этому поводу, но решил, что эту историю надо спасать. Начал думать, почему она не работает — и стало ясно, что линия отношений мужчины и женщина не развита. Надо ее развить и ею закончить фильм. Дать надежду зрителю, что любовь сильнее смерти.
— Что любовь спасет Донбасс.
— Да, любовь спасет мир, спасет Донбасс. И когда эта идея возникла, мне сразу стало легче. А когда закончили снимать, все стало на свои места. На этот раз я был счастлив и уверен, что кино удалось. Поэтому самые тяжелые моменты именно такие, когда ты не понимаешь, выйдет фильм или нет.
— Каковы отзывы зрителей об «Атлантиде»? Интересно, есть ли фидбек от людей из Донбасса?
— Я все это переложил на плечи Андрея Рымарука. Он там «рубится» направо и налево. Ведет агрессивные дискуссии — это не моя стихия.
— А положительные отзывы?
— Полно. Особенно это чувствовалось на последнем показе в «Октябре». Это был лучший Q&A (Questions and answers — вопросы и ответы), очень теплый. Там были люди, которые имели большой военный опыт. Эти беседы вдохновляли. Но всегда есть и критические, негативные оценки — это нормально. Однако пропорция сейчас где-то такова: 95% против 5 — и это фантастика. Это «Bingo» для артгаузного кино, которое смотрят люди и к нему еще не привыкли.
— Есть ли удовольствие от того, что не соприкасающиеся с таким кино люди, стали его постоянными зрителями? Например, Андрей рассказывал, что он тоже теперь увлекся авторским кино. Хотя до этого никогда такого не смотрел.
— Удовольствие от этого очень большое. Что произошло? Простые люди пошли в кино на довольно жесткий артгаузный фильм и им это понравилось. Это значит, что возникает доверие к авторскому кино и, возможно, в будущем эти люди — наша аудитория. Они посмотрят фильм «Атлантида», потом фильм «Домой» Наримана Алиева, кино Антонио Лукича — и у них возникнет привычка, потому что на самом деле смотреть кино такого формата — это привычка. У меня самого она не так давно появилась, лет десять назад, до этого я не значительно использовал этот жанр. Но когда почувствовал вкус авторского кино — снимать другое не вижу смысла. Жанровое, зрительское у меня теперь вызывает судороги.
— Можно сказать, что расширение аудитории — это еще одна победа?
— Это точно победа над жанровым и зрительским кино. Так что слава Украине и артгаузу (смеется)
— Какая ваша любимая сцена в фильме?
— Мне трудно сказать. Но очень нравится сцена с утюгом (сцена, где главный герой эмоционально разбивает утюг об стол). Своей простотой и, скажем, диапазоном эмоций. Андрей замечательный разрушитель интерьера (смеется). Я не уверен, что профессиональный актер пошел бы на такую сцену, потому что это просто опасно. Когда разлетелась табуретка, а на полу из нее торчал шуруп и Андрей возле него «приплясывал», я подумал: «Матерь Божья». Но Андрей — мужественный человек. Он понял, что мы серьезные люди и хотим снимать серьезное кино, поэтому был согласен на все.
— А Люда? (Людмила Билека — главная героиня фильма) какая она?
— Тоже замечательный, умный, аналитический человек, имеющая мощный характер. И от этого, как мне показалось, даже был какой-то момент войны в доминировании между ними с Андреем — кто кому кто, кто здесь главный. Когда они видели друг друга, начиналась такая специфическая коммуникация, которую можно назвать «троллингом» (смеется). И в этот момент я даже не мог им сказать, что у вас будет сцена любви.
— А они не знали об этом?
— Ну, я шутил с ними сначала на эту тему. Но когда до этого дошло, они умерили свои амбиции, или реакции друг к другу, поняли, что главное — это дело, которое мы вместе делаем, и фантастически сделали эту сцену. Вообще, сцены любви — это всегда вызов для режиссера. Снимая их, я подумал, что надо сделать что — то такое, чего я не видел в истории кино — и в одном кадре показать и смерть, и любовь.
— Мне было странно, что Андрей там разделся, а когда купался в ковше — нет.
— Я его предупреждал, что первый вопрос на Q&A будет, почему ты не снял трусы? Ты готов всю жизнь на него отвечать? Он сказал: «Готов, холодно, снимай!» И он придумал историю, что помылся и заодно постирался.
— Уже немало спрашивали у вас, почему вы снимали непрофессиональных актеров, я лишь уточню, сразу ли возникла эта идея, были ли колебания?
— Нет, я сразу решил, что это будут не актеры. В «Атлантиде» большого актерского мастерства и не нужно. Мы использовали типажи, которые соответствуют пейзажам, и предлагали делать определенные действия: обжигать себя утюгом, разбивать стулья, залезать на машину, прыгать с нее. То есть все сцены насыщены действием, кроме чебуреков. Хотя и там они очень активно их едят. Вообще, вся эта сцена с поеданием чебуреков была тщательно проработана: салфетки положить именно так, ни сантиметром правее или левее, а ложечку вот так. Плюс с помощью освещения, фонов, мы построили фронтальную картину. Во время этой сцены Люда (в фильме Катя) знакомила Андрея (Сергей) с биографией и отношением к своей профессии. И он предложил ей свою помощь. То есть функция этого диалога, очертить их возможное сближение в будущем. Но для неактеров, как мы шутим на всех этих Q & A, это была самая трудная сцена: двадцать пять дублей умножено на два чебурека, то есть каждый съел по пятьдесят штук. Физически им было очень тяжело. Андрею было трижды плохо. Но он мужественно возвращался. Был зеленым, ему поправляли грим, давали пять минут перерыва, чаю или водички — и снова в кадр.
— По вашему мнению, чего сегодня не хватает украинскому кинематографу, кроме денег?
— Прозрачности. Понимание того, что конкурсы проходят честно и что совет Госкино не выбросит их из честного конкурса. Потому что совет утверждает Минкульт. А им руководит менеджер одного из крупнейших олигархических телеканалов. Все очень просто: если ты утверждаешь совет, ты вводишь туда контролируемых людей, которые тебе нужны, и они выбирают объекты, которые ты им скажешь. Это все несет огромную угрозу для существования украинского кино вообще. Центральные каналы будут транслировать идею, что кино никому не нужно, что мы делаем рейтинговый продукт, который интересен народу — так давайте государственные деньги пустим на него. И все — кино исчезнет через полгода. Совет Госкино будет формироваться довольно скоро — и надо публично вести дискуссию, какие люди должны быть там представлены. Такие, которые смогут противостоять этим планам. Ибо то, что происходит сейчас, — это очень болезненный процесс для всех нас. Например, классных украинских актеров, которые наконец-то почувствовали вкус профессии, сейчас опять задвинут на второй план. Вернутся российские фронтмены — и все, индустрия даже на уровне актерского мастерства перестанет развиваться.
— Как вы относитесь к актерам, которые сотрудничают с Россией?
— Плохо. Не хочу понимать людей, которые соглашаются на такое сотрудничество и ищут оправдания своим действиям. Я не собираюсь иметь никаких дел с Россией. На все предложения относительно фестивалей или любого сотрудничества — мы категорически говорим «нет».
— А за границей хотели бы работать?
— Тоже нет. За границей должны снимать местные режиссеры. Я вырос здесь, я знаю, как у нас все устроено. Я чувствую страну, где живу. Этим дышу каждый день, и рассказывать в кино истории другой страны не вижу смысла. Я месяц просидел в Америке по гранту, который получил на венецианском фестивале от Hollywood Foreign Press Association. Нами занималась организация Film Independent в Лос-Анджелесе — знакомили с киноиндустрией. У нас было немало встреч со всеми департаментами, после чего я понял, что кино я хочу снимать только дома. Там режиссер не является ключевой фигурой. Сценарист, шоураннер (исполнительный продюсер на телевидении) продюсер решают, что и как, а ты пытаешься им просто угодить. На поиски финансирования там также уходят годы. И вообще, если ты в принципе хочешь что — то снимать — иди на телевидение.
А на Украине сразу можно найти пятьдесят процентов денег на кино, а на артгауз, кажется, до восьмидесяти. Это реально круто, и это за короткое время может сделать украинское кино заметным во всем мире. Естественно, более развитые индустрии работают по другим законам, но у них не было перерыва в тридцать лет, поэтому нас надо сейчас изо всех сил поддерживать. Нужно предоставлять деньги на дебюты, может, сначала они и будут неудачными, но если делать это, то через десять лет мы сможем иметь три-четыре десятка фамилий, которые будут на слуху у нашего зрителя. На самом деле, последние десять лет происходит значительное развитие, начиная с тех пор, как появилось Госкино. Мы присутствуем на всех известных кинофестивалях. Появилась украинская киноиндустрия — и о ней знает весь мир. Теперь главное, чтобы она не исчезла. Потому что в странах с развитой киноиндустрией, государство поддерживает национальное кино — это часть культуры. Часть диалога с собственными гражданами. Кино влияет на общество — и его нельзя игнорировать.
