Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
На первый взгляд мало что связывает русского национального поэта Александра Пушкина с современными рэперами вроде недавно убитого шведа «Эйнара». Но автор статьи убежден, что есть несомненное сходство в том, как поэзия и реальность переплетались в их творчестве и жизни. Не исключено, что кто-то с ним согласится.
Как соотносятся искусство и реальность? Этот вопрос вечный, но после трагического убийства рэп-артиста Нильса «Эйнара» Грёнберга (Nils «Einár» Grönberg), случившегося на той неделе в Швеции, он приобрел новую актуальность. Рэп, как шведский, так и международный — это форма искусства, в которой очень ценится аутентичность. Его поклонники ожидают, что описанный в нем опыт был пережит самим автором в реальности. Пусть те, кто обманывают и фальшивят, даже не утруждают себя. Фанаты и конкурирующие артисты тут же раскусят, насколько вы искренни, и быстро вывалят свои суждения в социальные сети. Так что же, все, что говорится в рэпе о насилии, наркотиках, деньгах и сексе — это истинная правда? Или все-таки выдумка?
Трактовать ли эти описания как прославление или как осуждение, зависит, конечно, от того, кто рэп читает и кто его слушает, но границы между стихотворением и реальностью проницаемы. Рэперы поют о грабежах, мести или измене. Композиции восхваляют или ругают, артистов принимают в одних обществах и вытесняют из других. При взаимодействии поэзии и действительности статус, власть и насилие вращаются вместе все быстрее и быстрее. И нередко это заканчивается чьей-то смертью — как в художественных произведениях, так и в реальности.
Традиционно считается, что искусство подражает действительности. Но все не так просто. Аристотель в своей «Поэтике» уделяет много страниц описанию того, как это подражание, мимесис, на самом деле должно строиться. Поэт не просто должен рассказывать, что произошло. Нет, разница между историком Геродотом и драматургом Софоклом состояла в том, что первый лишь говорит, что случилось, а второй еще и описывает, что могло бы произойти. В основу повествования ложится и неизбежное, и вероятное, и правдоподобное. Благодаря этому драма достигает универсальности, какой не может быть даже у самых добросовестных исторических описаний.
Согласно рецепту Аристотеля, трагедия должна вызывать ужас и сочувствие, чтобы в итоге привести к катарсису. И поэтому насилие должно там происходить не только между врагами, нет. «Когда страдания возникают среди близких людей, например, если брат убивает брата, или сын отца, или мать сына, или сын свою мать, или хочет убить, или делает что-нибудь подобное — вот чего следует искать». Рэперы тут согласно закивают. Публика в зале зааплодирует и поставит «лайк» в социальных сетях.
Более современное отношение к искусству противоположно аристотелевскому. Знаменитый антимиметический девиз Оскара Уайльда гласит, что «жизнь подражает искусству гораздо больше, чем искусство подражает жизни». Отчасти дело в том, на что мы направляем свое внимание. Уайльд приводит такой пример: хотя туман окутывал Лондон десятилетиями, само понятие «лондонского тумана» появилось лишь тогда, когда художники слова и кисти обратили на него внимание и позволили увидеть его словно в первый раз. Отчасти это также связано с общественными и поведенческими аспектами того, как на нас влияет искусство. Если конкретнее: становимся ли мы более демократичными благодаря театру? Превращаемся ли мы в неспортивных ленивцев из-за телевидения? Начинаем вести себя более буйно и жестоко от рэпа?
Великий аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес усердно препарировал идею, что это жизнь подражает искусству, особенно в мастерском рассказе «Тема предателя и героя». Как и слушая рэп, мы попадаем там в мужской мир товарищества, измены, насилия и смерти. Этот рассказ писался к 100-летию успешной революции, но в процессе написания автора поразили исторические детали, словно заимствованные из Шекспира. «Чтобы история подражала истории, одно это достаточно поразительно; но чтобы история подражала литературе, это и вовсе непостижимо…» В ходе изысканий на рассказчика снизошло озарение, что один из лидеров повстанцев, когда революция уже почти началась, оказался предателем. Его приговорили к смерти, и он сам подписал себе приговор, но его вину необходимо было держать в секрете, чтобы не поставить под угрозу все дело. И поскольку времени совершенно не было, драматургию казни позаимствовали из литературы. «Так развертывалась во времени эта многолюдная драма вплоть до 6 августа 1824 года, когда в ложе с траурными портьерами, предвещавшей ложу Линкольна, долгожданная пуля пробила грудь предателя и героя, который, захлебываясь кровью, хлынувшей из горла, едва успел произнести несколько предписанных ролью слов». Наконец, рассказчик понимает, что эти поразительные детали создавались именно для того, чтобы в будущем кто-то смог разоблачить правду. Но он промолчит и напишет то, что должен был изначально: текст в память героя. Хотя, возможно, и это было частью плана.
Осмелюсь сказать, что одно из самых захватывающих взаимодействий между искусством и реальностью мы находим в творчестве русского национального поэта Александра Пушкина (1799-1837). Речь идет не об одностороннем аристотелевском мимезисе или антимимесисе Уайльда. Судьба Пушкина и его трагическая смерть переплетают в себе поэзию и действительность так, что это достойно отдельного рассказа Борхеса.
С одной стороны, Пушкин — представитель возвышенной и тонкой культуры. Его положение в русскоязычном искусстве часто сравнивают с положением Шекспира, Гёте или Данте в англоязычном, немецкоязычном и итальянском соответственно. Он писал романы, рассказы, пьесы и поэзию всех видов. Отчасти потому, что он родился в подходящее время, он оказал огромное влияние на современный русский литературный язык, который сформировался как раз в начале 19 века. Другие великие российские писатели — Толстой, Достоевский, Гоголь, Тургенев и прочие — все они восхищались им и признавали его образцом для подражания. Российские правители с самой его смерти постоянно использовали его имя в целях пропаганды.
С другой стороны, творчество Пушкина несет в себе что-то бунтарское, очень земное и иногда даже вульгарное. Александр I в 1820 году выслал его за неугодное творчество, в том числе за оду «Вольность», из Санкт-Петербурга в далекие владения на юге. Пушкин симпатизировал восставшим в 1825 декабристам. Он записался добровольцем на войну с Турцией в 1829 году, но вместо этого стал тем, кого сегодня мы назвали бы военным журналистом, скакавшим в битву с войсками, хотя и без оружия. Он писал неприличные двусмысленности и хвастал своими сексуальными победами в письмах друзьям — например, о том, как он «с божьей помощью в…» Анну Керн, благодаря которой, впрочем, появилось и самое популярное в русскоязычной среде тонкое любовное стихотворение. Шведский литературовед Магнус Юнггрен (Magnus Ljunggren) констатировал, что он был «козлом и гением одновременно». Такой оценке позавидовал бы любой рэпер.
Но самым неподражаемым, вероятно, остается знаменитый пушкинский шедевр «Евгений Онегин» (на скандинавские языки это название часто переводят просто как Eugen). Пушкин начал его писать почти 200 лет назад, в 1823 году, о чем восторженно сообщил в письме другу Петру Вяземскому так: «Я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница!»). И действительно так оно и есть. Роман состоит из 389 написанных ямбом строф по 14 строк в каждой, где замысловато переплетаются мужские и женские рифмы. Никто из великих русских писателей 19 века даже не пытался повторить это. Порой говорят, что этот роман невозможно перевести на другие языки. Русско-американский писатель Владимир Набоков очень агрессивно выразил свое презрение к этой точке зрения и в 1964 году опубликовал очень своеобразный перевод романа на английский язык, демонстративно совершенно наплевав на размер и рифму. Первый перевод на шведский выполнил славист Альфред Йенсен (Alfred Jensen) в 1889 году.
В «Евгении Онегине» есть мимесис. Виссарион Белинский даже назвал его «энциклопедией русской жизни», настолько хорошо, по его мнению, он отражал действительность. Но отношения с действительностью в нем сложные. Пушкин уже в первой главе вписывает в роман себя, рассказав об отдаленном знакомстве с главным героем Евгением, а также еще раз в третьей главе ломает «четвертую стену», описывая, как трудно ему дается работа над письмом Татьяны к Онегину. Почему трудно? Да потому, что, по его словам, письмо Татьяна написала по-французски, и теперь писателю Пушкину приходится переводить его на русский, чтобы оно вписалось в роман. Вот такая игра с поэзией и реальностью.
Но в первую очередь для «Евгения Онегина» характерен драматический антимимесис. Измученный скукой и циничный Онегин не отвечает на чувства Татьяны. Вместо этого он по легкомысленной прихоти флиртует с ее сестрой Ольгой, из-за чего ее жених и друг Онегина Владимир Ленский вызывает его на дуэль. Это очень сильно напоминает современные сюжеты композиций нашего Эйнара, но в 19 веке люди даже из высших слоев общества действительно убивали друг друга из-за более или менее воображаемых оскорблений. Сначала Онегин проспал, но, следуя зову долга, когда проснулся, все-таки поспешил на уговоренное место. Там он убивает друга. Быстро, жестоко, совершенно без необходимости. Описывается это просто мастерски.
И в конечном итоге получается так, что жизнь подражает искусству — ведь Пушкин и сам погибает во время дуэли через десять лет, точно так же, без всякой необходимости. Кто-то пустил дурную сплетню о его жене, и он почувствовал, что должен отреагировать.
Пушкин насквозь видел жестокость дуэлей и кодекса чести. Размышления, следующие после смерти Ленского, так же ясно звучат для нас сейчас в портовом шведском городке Хаммарбю, как двести лет назад звучали в Санкт-Петербурге:
Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится;
Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру: это я!
Еще приятнее в молчанье
Ему готовить честный гроб
И тихо целить в бледный лоб
На благородном расстоянье;
Но отослать его к отцам
Едва ль приятно будет вам.
Что ж, если вашим пистолетом
Сражен приятель молодой,
Нескромным взглядом, иль ответом,
Или безделицей иной
Вас оскорбивший за бутылкой,
Иль даже сам в досаде пылкой
Вас гордо вызвавший на бой,
Скажите: вашею душой
Какое чувство овладеет,
Когда недвижим, на земле
Пред вами с смертью на челе,
Он постепенно костенеет,
Когда он глух и молчалив
На ваш отчаянный призыв?
Смерть Пушкина буквально повторила то, что описано в «Евгении Онегине». Искусство и реальность сплавились воедино. К сожалению, то же самое мы можем сказать и об Эйнаре.
