Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Многовековая эпоха строгих правил этикета и норм общения позади, пишет The Atlantic. Век социальных сетей и ток-шоу породил избыточную откровенность, которая приносит страдания тем, кто не готов воспринимать обильное количество личной информации, сетует автор статьи.
Майкл Уотерс (Michael Waters)
На протяжении веков строгие социальные нормы диктовали, о чем говорить вежливо, а о чем — нет. Теперь нам приходится выяснять это самим.
В 1950 году в Америке обычный семейный ужин минным полем из социальных норм. В одном обучающем фильме об этикете ("Свидание с семьей") детям объясняли, что приходить нужно вовремя — обязательно причесанными и умытыми. Девушкам предписывалось переодеваться из школьной формы во "что-нибудь более нарядное". И самое главное, темы для разговора нужно было выбирать с большой осторожностью. Обсуждение финансовых вопросов, поучает закадровый голос, — под строгим запретом. Так же, как и долгие рассказы о случаях из личной жизни, "неприятные события" и любые упоминания "противоречивых новостей". "В семейном кругу вы можете расслабиться и быть собой, — говорит зрителям рассказчик. — Просто убедитесь, что это лучшая версия вас".
На протяжении веков строгие социальные нормы диктовали, о чем говорить вежливо — и, соответственно, сколько людям нужно друг о друге знать, даже самым близким. Но на закате XX века обучающие фильмы вроде "Свидания с семьей" стали артефактами и руинами эпохи жестких социальных требований. Запретные темы в разговорах исчезали. Правила этикета утрачивали культурную значимость. Сексуальность стала обсуждаться все боле открыто, отчасти благодаря одноименной революции 60-х годов и усилиям ВИЧ/СПИД-активистов в 80-х и 90-х. А книги вроде "Нация прозака", в которых откровенно обсуждались психические расстройства, прокладывали дорогу к новому типу мемуаров, сырых и незамысловатых. В 2022 году привычка фильтровать личную информацию — как исходящую, так и входящую — кажется чем-то архаичным и даже наводит на мысли об антиутопии.
А может и нет. Сегодня, похоже, многие задаются вопросом: не слишком ли много мы знаем друг о друге? Журналисты-советчики все чаще рассказывают о том, как оградить себя от информационной перегрузки, для которой в английском языке есть особая аббревиатура, TMI (too much information — перебор с информацией); вебсайты о психологии советуют, как общаться с людьми, склонными "перегружать" личной информацией; жанр личного эссе угодил в бесконечный дискурс самолюбования; Тик-ток-блогеры обвиняют своих "коллег" в том, что те разом вываливают на них все детали своей личной жизни и весь травматический опыт в надежде на жалость. Нормы социума стерлись, и каждому приходится искать собственные приемлемые для себя границы. А это не всегда просто. Как итог, мы, похоже, имеем новую волну недовольства излишней откровенностью.
Корни современной концепции избыточной откровенности можно отследить в истории. С XVII по XIX век Европу начало накрывать волной "пособий по вежливости", в которых подробно объяснялись правила ведения разговора. Об этом писал историк культуры Питер Бёрк в своей книге "Искусство разговора". Один французский учебник запрещал произносить "непристойные слова" вроде "бюст"; другие авторы считали невежливыми прямые вопросы, такие как "где ты был?". Обсуждение снов как правило считалось зазорным, поскольку было ничем не обоснованным избыточным откровением. И эти правила существовали не только на страницах книг: федеральные законы запрещали писать письма "непотребного" и "неприличного" содержания, и часто применялись к женщинам, обсуждавшим контрацептивы. Новобранцы ВМС Франции в 1920-х годах выкладывали на стол небольшие предметы — миниатюрный отпорный крюк или крошечную лестницу — чтобы предупредить остальных, что ходе разговора была допущена стыдная оплошность.
В последующие годы степень избыточности откровения стала, как правило, зависеть от говорящего. Профессор литературы в английском Университете Бирмингема посчитала, что больше всего личной информации "вываливают" представители "конфессиональной поэзии", такие как Сильвия Плат и Энн Секстон. "Человек, который ввел этот термин, литературный критик Маша Розенталь, по большей части прощал его мужчинам, но в исполнении поэтесс считал его отвратительным", — сказала мне Сайкс. Критики склонны ругать женщин, особенно "цветных", причем наиболее сурово — за личные откровения. Между тем, обсуждение гомосексуального секса гораздо чаще называют "беспричинным", чем гетеросексуального. То, что мы считаем избыточным, — это способ, как она сказала, "указать, чья субъективность ценится, и кому позволено занимать место".
Реакция на откровения также всегда зависела от обстановки. Разный контекст — работа, дом, вечеринка, диалог с лучшим другом — предполагает разные нормы. Выкладывать пикантные подробности прошлой ночи вполне уместно в диалоге с лучшей подругой, немного странно с новым знакомым на вечеринке и совершенно недопустимо на встрече с руководителем.
В целом, однако, социальные ограничения со временем сильно истерлись. Сегодня общение в офисе стало куда более неформальным, чем много лет назад. Многие офисные начальники даже поощряют откровенность и просят больше рассказывать о жизни вне работы. Менее строгим и иерархичным стал подход и к родительству. Отношения между детьми и родителями стали более теплыми и местами даже дружескими. Даже учебники по этикету стали более мягкими. Одно исследование 2014 года выявило, что в отличие от пособий по этикету начала прошлого века, сегодняшние рекомендации стали более общими и предлагают "подвижные" правила, которые помогают взаимодействовать более заботливо.
Тенденция к большей открытости, конечно, встречала сопротивление на своем пути. Когда, например, в 1873 году в продажу поступили первые открытки, многие переживали, что более приземленный формат общения приведет к бездумным откровениям. "Раньше письмо было важным делом, небрежное написание не допускалось, да и писать его следовало только в том случае, если вам есть, что сказать", — жаловался в 1884 году автор статьи в бостонском журнале. Те же опасения были связаны с появлением разговорных телепередач и реалити-шоу: внутренний мир неизвестных людей внезапно стал достоянием массовой аудитории. Обозреватель The New York Times в 2000-м году жаловался на сферу телеразвлечений: "при малейшей провокации люди раскрывают о себе чересчур много".
Новые формы коммуникации непременно связаны с "качелями" — границы двигаются до тех пор, пока не станет понятно, где они. Так считает научный сотрудник Мельбурнского королевского технологического института Дженни Кеннеди, которая занималась изучением чрезмерного обмена информацией. С каждым шагом вперед — почтовая открытка без конверта, личные переживания гостя ток-шоу прямо у вас на кухне — частные истории проникают во все новые и новые сферы общества. Правила обмена информацией, зависящие от контекста, работают хуже, когда контексты накладываются друг на друга.
Интернет и социальные сети еще сильнее стерли границы между контекстами. "Мы имеем какое-то представление о том, кто смотрит и потребляет наш контент в интернете, — сказала мне Кеннеди. — Но предполагаемая аудитория может сильно отличаться от реальной". Нас заваливают личными записями, которые, возможно, и не для нас были написаны. Может создаться ощущение, что в вашу жизнь вторгаются. Вы, может быть, зашли в соцсеть, чтобы посмотреть на какую-нибудь смешную кошку, а вместо этого натыкаетесь на совершенно незнакомых людей, обсуждающих свои самые интимные травмы.
Однако, похоже, что все больше людей стремятся восстановить хоть какие-то границы. В соцсетях стали появляться функции ограничения числа пользователей, которые могут видеть ваш контент. Юзеры больше не рискуют удивить бабушку пьяными фотографиями или няню своих детей роликами с ночной тусовки. Да и многие сотрудники стремятся возвести ограждение между личным и рабочим; они не хотят приносить в офис "всю" свою жизнь. Все чаще слышно мнение о том, что детям от родителей нужно не "разрешательство" и дружба, а правила и ожидания — и что обе стороны нуждаются в ограниченном друг от друга личном пространстве.
Такое стремление к эмоциональной дистанции проникает даже в самые близкие дружеские отношения. В 2019 году одна женщина-коуч по отношениям написала, что каждый должен чувствовать себя вправе отказывать друзьям, которые просят помощи. Она предложила такой универсальный ответ: "Спасибо, что написал/позвонил. Я сейчас полностью загружен (чем-то). Не думаю, что смогу найти для тебя достаточно места". Ее твит быстро стал мемом, но поднял вполне реальную проблему. Как в эпоху мгновенного и избыточного общения сделать шаг назад, когда чувствуешь себя перегруженным? Если кажется, что очевидного ответа нет — это потому, что мы оставили позади эпоху строгого и понятного всем этикета. Сейчас мы входим в новую, где правила разрабатываются индивидуально, и каждый сам контролирует их соблюдение.
Конечно, не нужно возвращаться в прошлое — где обсуждение "неприятных событий", психических расстройств, сексуальности и гендера было под запретом. Но в отсутствие, скажем так, социально полезных фильмов, рассказывающих о том, как общаться за столом, мы должны сами решать, на сколько мы готовы открываться друзьям, родственникам и коллегам в любой отдельно взятый момент — и сколько готовы принимать. Возможно, когда-нибудь каждый из нас нащупает свой ритм и будет ограждать себя, где нужно, открываться, когда захочется, и чувствовать благодарность за то, что у нас вообще есть такой выбор. А пока мы на сложном этапе пути.
Майкл Уотерс — журналист и писатель из Нью-Йорка
