Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Россия еще два столетия назад двигалась в разных направлениях с "цивилизованным миром", пишет в НВ украинский беллетрист Андрей Кокотюха. Свою теорию он пытается подтвердить сравнением пантеона классиков русской и украинской литературы.
Андрей Кокотюха
На днях на Украине на разных уровнях и в разных форматах отмечают 300-летие со дня рождения поэта и философа Григория Сковороды. Это наша протоклассика, на которую Россия тоже посягает. Их сегмент "Википедии" определяет Сковороду в первую очередь российским, а потом — и украинским деятелем культуры и просвещения. Причина такая же, как и присвоение Николая Гоголя: жил в Российской империи, использовал русский язык, а следовательно — российское достояние.
Из любопытства заглянул на ту же площадку, чтобы узнать, как определяют в России еще одну фигуру украинской классики — Лесю Украинку. И увидел: на нее русская культура не претендует. Так же, как не претендует она на ее маму Олену Пчелку. А также на Марию Виленскую, больше известную как Марко Вовчек. Хотя именно этот автор этническая русская, родилась в России, в быту говорила по-русски и к переводам произведений на русский причастен русский классик Иван Тургенев. Между тем этого почему-то оказалось недостаточно, чтобы попасть в пантеон русских литературных классиков.
Потом я начал прозревать чем дальше, тем больше. Хотя речь о вещах, которые всегда были на поверхности, в поле зрения. Просто до сих пор, когда из украинского пространства все активнее вычищают русское литературное наследие, не было повода и возможности обратить внимание на полное отсутствие в перечне женских имен. А их действительно не было. Что лишний раз свидетельствует: Россия еще два столетия назад не двигалась в одном направлении с цивилизованным миром. И, соответственно, отставала в развитии.
Чем известен в истории XIX век? Среди прочего ростом роли городов и потребности в образованных, грамотных горожанах. Книга и чтение перестало считаться эдакой барской игрой, привилегией избранных. Вместе с тем за перо взялись образованные женщины, ведь их вес в западных обществах тоже постоянно рос. Читать и писать стало модно. Именно женщины основывали и развивали литературные салоны. Где не только слушали мэтров, но и читали собственные произведения. Высшим пилотажем было пригласить не писателя, а именно писательницу — это свидетельствовало о женских возможностях на ниве властвования мыслями.
Наряду с Джорджем Байроном в британской классической литературе вспоминают Мэри Шелли, а наряду с Чарльзом Диккенсом — сестер Бронте, Шарлотту и Эмилию. Во Франции наряду с Виктором Гюго — Аврору Дюдеван, более известную по псевдониму Жорж Санд. В Америке Марк Твен стоит наряду с Гарриет Бичер-Стоу. Об Украине уже упоминалось: на подроссийской территории, еще во времена запрета украинского языка, на равных с Пантелеймоном Кулишем, Панасом Мирным и Иваном Нечуем-Левицким творили Леся Украинка, Марко Вовчек, позже — Анна Барвинок. Ну, а Ольгу Кобылянскую, которая жила и работала на подавстрийской части Украины, ни немцы, ни австрийцы, ни румыны, ни венгры к своему наследию не приписывают. Она наша, украинская классика.
Только Россия не может этим похвастаться. Для русских женщин были закрыты дороги в области культуры, науки, образования. Единственное, где они могли себя реализовать, — театральная сцена. При этом длительное время даже театральных прим за глаза считали такими себе женщинами низкой социальной ответственности. У них были поклонники, меценаты, однако с личной жизнью не складывалось. Российские состоятельные мужчины предпочитали их как любовниц. А молодых актрис в обществе презрительно именовали артисточками. Был еще цирк с акробатками, но это уже отдельная история.
При этом среди российских террористов, начавших входить в силу с конца 1870-х и постепенно влиять на власть и общество, женщин было немало. Что характерно — образованных, выходцев из уважаемых благородных буржуазных семей. Биографии террористок Веры Засулич и Софии Перовской тому подтверждение. Не менее показателен другой факт: на украинских территориях, подконтрольных Российской империи, женщин-террористок во времена, когда это было модным, почти не замечено. По крайней мере, из благородных украинских семей они не происходили. Уроженка Волынской губернии, дочь учителя из еврейской городской школы Фанни Каплан не считается.
Красный большевистский переворот 1917 года и советская власть вывела склонных к террору женщин из тени. Появилось понятие "комиссарша" — лишенная даже внешних признаков женственности дама в кожанке, с маузером в кобуре и самокруткой в прокуренных зубах. После победы в оккупационной войне российские коммунисты, не останавливая машину террора, провозгласили борьбу с неграмотностью. При этом они не отказались от буржуйского литературного наследия, сделав Пушкина главным поэтом, а Толстого — главным прозаиком.
И в то же время развивали институт писателей новых, пролетарских, преданных новой идеологии. Людей учили читать и сразу подсовывали правильные книги. Однако русская советская классика на женские имена тоже не богата. Упоминается разве что Мариетта Шагинян, мать российской социальной фантастики, забытая даже современной Россией. Ну и, конечно, Анна Ахматова — но она киевлянка, украинка.
Классика, которой гордится 140-миллионная страна, не имела женского голоса, женского лица, не звучала женскими нотами. С женщинами там не считались и сейчас не очень считаются. Женщины не шли в культуру, но вслед за мужскими примерами шли в террор, ведь окна возможностей и социальные лифты были там.
