Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
После начала конфликта на Украине число студентов в США, изучающих русский язык, достигло исторического минимума, пишет Los Angeles Times. Отказываясь от языка "противника", американцы закрываются от него — вместо того, чтобы попытаться его узнать, считает автор.
В 2010 году, когда я была на втором курсе колледжа, я выбрала себе специальность — русский язык. Я уже изучала этот язык и была рада, что смогу читать литературу, узнать о стране, расположенной на другом конце света, и знать два языка. Я обновила свой студенческий профиль на веб-сайте университета и с торжественным видом отправилась в кафетерий на обед.
Там я встретила знакомого и сообщила ему о своем решении. Он с недоумением посмотрел на меня, затем презрительно спросил: "Ты ведь понимаешь, что сейчас уже не холодная война, так?"
С начала российской спецоперации на Украине уже прошел почти год, и, учитывая разногласия по вопросам демократии, авторитаризма и контроля над ресурсами, многие предупреждают о "новой" холодной войне. Однако несмотря на то, что Россия вновь находится в центре новостей как геополитический противник США, количество желающих изучать русский язык достигло исторического минимума.
Не изучая русский язык, американцы в своей реакции на конфликт закрываются от противника — вместо того, чтобы стараться узнать его. Но научиться русскому языку означает не просто возможность вести переговоры с одной большой страной, управляемой диктатором. Речь идет о том, чтобы понимать ту часть мира, где русский распространен в качестве основного родного или второго языка. Знакомство с многообразием жизненного опыта, желаниями и философией людей, которые когда-то жили в той социалистической империи, позволяет нам лучше понять их культуру, а также помогает нам больше узнать о самих себе.
Изучение иностранных языков в США, каким мы его знаем, началось в годы холодной войны. После того как в 1957 году Советский Союз запустил "Спутник", первый искусственный спутник Земли, руководство в Вашингтоне забеспокоились, что в научном развитии мы отстаем, и нам не хватает знаний об остальном мире. Чтобы помочь ликвидировать этот пробел в знаниях, Конгресс в 1958 году принял Закон об образовании для нужд национальной обороны (National Defense Education Act).
В следующий раз изучение языков активизировалось после того, как в 1979 году президентская комиссия доложила, что обучение иностранным языкам в школах США снова отстает. В 1976 году иностранный язык изучали только около 17% учащихся с седьмого по двенадцатый класс, а в изучении русского языка произошел наиболее резкий спад — число изучавших его сократилось по сравнению с 1968 годом его на 33%.
В ответ Конгресс учредил в 1983 году еще один пакет ассигнований или Программу предоставления грантов под названием "Статья VIII" (Title VIII) с целью финансирования языковой подготовки и исследований, непосредственно связанных с территорией, которая сейчас является бывшим Советским Союзом.
По данным ежегодного доклада о количестве людей, посещающих занятия по русскому языку в школах, их число колеблется наравне с количеством студентов университетов, желающих изучать русский. В 2011 году оно достигло максимума и снизилось во время пандемии COVID-19.
Но в 2022 году все изменилось. Число студентов, желавших изучать русский язык, сократилось до исторического минимума. В рамках университетской программы этот язык изучали в среднем 37 студентов (в 2013 году, когда я окончила университет, это число составляло 50).
По-видимому, главной причиной такого сокращения является специальная военная операция России на Украине. "Многие студенты, по имеющимся данным, пытаются дистанцироваться от всего, что связано с Россией", — написали авторы доклада за 2022 год.
Проблема весьма показательна и свидетельствует о все более ограниченном подходе США к мировым проблемам, что проявляется в ослаблении поддержки гуманитарных, социальных наук и образования в целом, а также в "зашоренной" политике, основанной на принципе "Америка прежде всего". Хотя ближайший негативный результат этого солипсизма, скорее всего, можно будет наблюдать в дипломатической работе между Вашингтоном и Москвой, его отдаленные последствия политикой не ограничатся.
Об этом свидетельствует мой опыт. После окончания колледжа в общении с людьми, получившими образование в советские времена и не являющимися этнически русскими, я практически всегда говорила на русском языке. В 2014 году я провела год в Киргизии и оттачивала свои навыки, допоздна распивая чай со своей соседкой по комнате. Когда в 2019 году я переехала в Мексику, одним из первых, с кем я подружилась, был человек из Белоруссии, и мы тоже общались по-русски. Позже в том же году подруга, работавшая адвокатом, обратилась ко мне с просьбой побыть переводчиком у ее клиентов — семей киргизов, узбеков и таджиков, искавших убежища в Мексике, которым она помогала безвозмездно.
Сегодня я поддерживаю уровень своего русского языка, еженедельно занимаясь по скайпу с репетитором из Киева. Когда Владимир Путин начал военные действия на Украине, мы "отменили" русский язык по-своему, перейдя на украинский по учебнику для начинающих. Я была рада, что у меня есть возможность разнообразить свои знания славянских языков.
Но было утомительно повторять примитивные типовые диалоги, не имея времени заняться тщательным изучением нового языка. У нас не было возможности поболтать друг с другом и обсудить литературу. Мы снова перешли на русский, но пообещали друг другу читать феминистские и антивоенные книги, события в которых были в географическом плане неопределенными.
Когда я нахожусь наедине с собой, к русскому языку меня "приобщают" писатели, которые являются выходцами с географических и политических окраин бывшего СССР. На моих занятиях в колледже предпочтение отдавалось Пушкину, Толстому и Достоевскому, но по утрам в постели я неспешно размышляю о тех писателях, которые повествуют о жизни в провинции и женщинах.
Некоторые из них занимают центральную часть этой "диаграммы Венна", например Светлана Алексиевич и Оксана Васякина. Для меня очень важно, как они рассказывают о том, как люди удовлетворяют свои духовные и межличностные потребности в условиях правления репрессивных политических режимов. Об этом я думаю все чаще, поскольку США все больше разрушают и дискредитируют демократические процессы, созданию которых они когда-то уделяли так много внимания.
В романе Алексиевич "Чернобыльская молитва. Хроника будущего", в которой идет речь о последствиях Чернобыльской катастрофы 1986 года один персонаж рассказывает:
"Среди нас были учителя, инженеры… Полный интернационал: русские, белорусы, казахи, украинцы. Философские разговоры… Я помню, как дискутировали о судьбах русской культуры, о ее тяге к трагическому. Без тени смерти ничего нельзя понять. Только на почве русской культуры и можно будет осмыслить катастрофу… Только она к этому готова…".
Когда рассказчик в романе Алексиевич говорит о русской культуре, он имеет в виду нечто гораздо большее, чем Путин и его сторонники. Катастрофу осмысливают рабочие со всех уголков рушащейся империи, говорящие в своем совместном философствовании на одном общем языке. Эти взгляды и мнения обогащают мир и помогают нам понять его. И мы лишаемся доступа к ним, когда не можем понять их язык.
