Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Визит Орбана в Москву знаменовал еще один этап в укреплении связей Венгрии и России, пишет BZ. При этом внутри ЕС Орбан усиливает модели, выгодные российской политике: представление о нерациональном курсе санкций и о том, что соглашение между США и Россией является единственным путем к миру.
Александр Дубовый (Alexander Dubowy)
Сближение Орбана с Россией углубляет особую роль Венгрии в Европе. Влияние Путина в ЕС продолжает расти. Что же представляет собой российско-венгерская ось? Анализ.
Недавняя поездка Виктора Орбана в Москву знаменует собой еще один этап в постепенном отходе Венгрии от общей европейской внешней политики и показывает, как Будапешт систематически пытается укрепить свою особую роль между Брюсселем, Москвой и Вашингтоном. Орбан обосновал свою поездку необходимостью "обеспечить энергоснабжение на зиму и следующий год". Послание не могло быть более ясным: энергетическая безопасность Венгрии ориентирована не на европейские планы диверсификации, которые предусматривают полный отказ от импорта нефти к концу 2028 года и природного газа к концу 2027 года, а на двусторонние соглашения с Кремлем.
Особая роль Венгрии
Те, кто в конце ноября видел фотографии из Москвы, сразу поняли политическую логику этой встречи. Премьер-министр Венгрии прибыл в Кремль не как представитель политически единой Европы, а как глава правительства, который сознательно действует вне общего курса и преследует свою собственную стратегическую повестку дня. Владимир Путин, в свою очередь, принял его не как представителя ЕС или НАТО, а как надежного политического партнера в европейском ландшафте, который стал менее понятным для Кремля.
То, что член ЕС и НАТО на четвертый год конфликта так демонстративно ищет союзников в Москве, — это не единичное событие, а результат многолетних взаимосвязей. Энергетическая зависимость, утвердившиеся политические контакты и целенаправленные блокировки европейских процессов принятия решений образуют структуру, которая уже давно отдаляет Будапешт от общеевропейской линии. Последняя поездка Орбана ясно демонстрирует эту тенденцию, не оставляя места для альтернативных интерпретаций.
Энергоснабжение Венгрии составляет основу венгерско-российских отношений. Пока большинство европейских стран после начала российской военной операции на Украине значительно сократили свою зависимость, Венгрия воспользовалась исключениями, предоставленными ЕС, чтобы еще больше углубить ее. Сегодня более 90% венгерского импорта нефти поступает из России, и аналогичная картина наблюдается в случае с природным газом.
На практике это приводит к асимметричным отношениям. Будапешт получает скидки и долгосрочные гарантии поставок, а Москва, в свою очередь, получает стратегический доступ к европейской энергетической архитектуре. Расширение атомной электростанции в Пакше, за которое отвечает "Росатом", стало наиболее наглядным проявлением этой связи. Даже решение в будущем использовать для Пакша II американское топливо, то есть поставки от Westinghouse Electric Company, не меняет сути зависимости. Технологическая, нормативная и финансовая основа проекта остается российской.
Политическое сотрудничество: стабильное, эксклюзивное, асимметричное
Политическая близость между Будапештом и Москвой выходит далеко за рамки энергетических вопросов. На протяжении многих лет министерства иностранных дел обеих стран поддерживают обмены, которые по своему масштабу и интенсивности не имеют аналогов в ЕС. Петер Сийярто — единственный действующий министр иностранных дел ЕС, который регулярно посещал Москву на протяжении всего периода боевых действий, часто в то время, когда другие страны ЕС прерывали двусторонние контакты. Эта дипломатия визитов является не столько проявлением прагматичной готовности к переговорам, сколько сигналом политической надежности, который Кремль внимательно регистрирует и стратегически использует.
Институциональная близость дополняется идеологическим сходством между двумя правящими партиями — "Фидес" и "Единая Россия". Обе они представляют понимание государственном суверенитете, которое решительно направлено против либеральных норм, обязательств по верховенству закона и наднациональных структур принятия решений. С этой точки зрения ЕС представляется не рамочной структурой для урегулирования национальных интересов, а структурным ограничением свободы политических действий. Эта идеологическая близость облегчает личные отношения между политическими элитами и создает общий вокабуляр, в котором европейская политика систематически делегитимизируется.
Для Москвы эта конвергенция имеет значительную стратегическую ценность. Внутри ЕС Орбан усиливает те модели интерпретации, которые непосредственно выгодны российской внешней политике: утверждение, что Европа отказывается от дипломатии и следует "военной линии", представление о нерациональном курсе санкций, а также нарратив о том, что двустороннее соглашение между США и Россией является единственным реалистичным путем к миру, несмотря на позицию Европы или интересы Украины. Таким образом, Венгрия становится политическим усилителем внутри Европейского союза, который ослабляет европейскую сплоченность, не требуя от Москвы существенных уступок.
Для Будапешта, в свою очередь, тесное сотрудничество с Россией открывает внешнеполитическую арену, на которой Орбан может демонстративно показывать свою дистанцию от Брюсселя. Внутри страны это служит доказательством стратегической автономии, а во внешней политике — средством для позиционирования себя в качестве незаменимого посредника между Вашингтоном и Москвой. Близость к Дональду Трампу придает этой роли дополнительный смысл, поскольку Орбан видит себя потенциальным посредником между Белым домом и Кремлем.
Позиция Орбана в ЕС и НАТО еще больше усиливает эту динамику. Задерживая или блокируя европейские решения, Будапешт дает Москве время и политическое пространство для маневра. В то же время Орбан сигнализирует американцам, что возможный мирный процесс не может обойтись без него, а русским демонстрирует, что он единственный глава правительства страны ЕС, готовый к прямым переговорам без предварительных условий. Для Кремля это имеет двойную ценность. С одной стороны, Москва получает легитимность в Европе, которая в противном случае была бы ей недоступна. С другой стороны, она может подрывать стратегическую сплоченность Европы, не отказываясь от своих позиций.
Таким образом, возникает явно асимметричная констелляция. Москва приобретает политическое влияние в ЕС, а Будапешт — прежде всего символическое значение и тактическую свободу действий. Венгерская политика в отношении России становится фактором, ослабляющим способность Европы действовать, без того чтобы Будапешт извлекал из этого долгосрочную геополитическую выгоду. Ведь в конечном счете зависимости слишком глубоко укоренились.
"Доктрина четырех столиц" Орбана и стратегическая асимметрия, лежащая в ее основе
В своем анализе эксперт по геополитике Золтан Киселли с поразительной ясностью формулирует зависимости Венгрии: "Берлин для экономики, Москва для энергетики, Пекин для торговли и Анкара для миграции". То, что звучит как гибкая, глобально сбалансированная дипломатия, при ближайшем рассмотрении оказывается системой односторонних зависимостей, которая значительно сужает возможности Венгрии. Правительство представляет себя как суверенный центр между четырьмя центрами власти, но на практике все эти отношения определяют ключевую часть уязвимости Венгрии.
Венгрия — единственное государство ЕС и НАТО, в котором российская энергия питает китайскую промышленность, продукция которой, в свою очередь, обслуживает немецкие цепочки создания добавленной стоимости. Будапешт продвигает эту логику транспортного узла как геополитическую силу; на самом деле же создается констелляция, в которой Россия доминирует в энергетической инфраструктуре, Китай оставляет свой промышленный след, а Германия остается центральным рынком сбыта. Таким образом, часто упоминаемая "диверсификация" оказывается функциональной зависимостью вместо стратегической автономии.
Углубленное венгерско-сербское сотрудничество по расширению региональной нефтяной инфраструктуры, включая новые мощности в направлении Ниша, является примером этой тенденции. Заявление Киселли о том, что Венгрия сознательно идет по пути, отличному от пути ЕС, описывает гораздо больше, чем просто упрямство в энергетической политике. Оно указывает на структурное напряжение. В рамках высокоинтегрированной архитектуры санкций и регулирования отдельное государство-член может действовать против стратегической структуры Союза только в ограниченной степени. Превысив определенный порог, мнимый суверенный курс становится не выражением национальной независимости, а прокси-инструментом чужих интересов, влияние которых Венгрия не может контролировать.
Чтобы смягчить эти зависимости с политической точки зрения, правительство Орбана часто прибегает к историческим интерпретациям. Киселли напоминает о долгой истории венгерско-российских контактов с 1849 по 1956 год. Диагноз, что многие венгры сегодня "антикоммунистичны, но экономически дружественны к России", соответствует действительности, но решающее значение имеет политическое использование этого изменения настроений. Будапешт интерпретирует прошлое не как предупреждение о новой уязвимости, а использует его для легитимизации "прагматичного курса", который ставит краткосрочные экономические выгоды выше потенциальных рисков в области безопасности. Щедрая визовая политика, открытость по отношению к российским бизнесменам и представителям российской элиты в сфере безопасности являются элементами политически мотивированного сближения, которое вписывается в общеевропейскую стратегию Орбана по устранению соперников.
Так возникает особый случай, стратегические возможности которого ограничиваются не столько независимостью Венгрии, сколько структурными факторами: институциональной принадлежностью к ЕС и НАТО, экономической зависимостью от Берлина и Брюсселя, а также энергетической зависимостью от Москвы. Тот факт, что Будапешт до сих пор соглашался со всеми пакетами санкций ЕС, не является признаком лояльности Европе, а выражением принципа единогласия, который Венгрия регулярно использует для того, чтобы добиться для себя уступок.
В то же время венгерское правительство указывает Брюсселю на то, что оно само несет экономические издержки: более высокие цены на импорт, риски, связанные с ценами на энергоносители, неопределенность для венгерских промышленных инвестиций. Орбан представляет это как доказательство ответственного особого подхода, который защищает национальные интересы, не саботируя европейскую систему санкций. Однако именно этот довод служит политическим щитом. Он скрывает тот факт, что согласие Венгрии с санкциями обусловлено не европейской солидарностью, а институциональной необходимостью, и что Будапешт систематически использует эту необходимость для ослабления политической сплоченности Союза.
Указание Киселли на политическую логику трилеммы Дэни Родрика точно отражает положение Венгрии. Родрик показал, что государства никогда не могут одновременно обладать национальным суверенитетом, демократическим самоопределением и глубокой глобальной интеграцией. Попытка Венгрии одновременно позиционировать себя между Россией, Китаем и Западом следует именно этой трилемме и терпит неудачу из-за ее структурной логики. Сравнительно небольшое государство не может постоянно поддерживать симметричные отношения с тремя великими державами, стратегические интересы которых противоречат друг другу. Американское правительство под руководством Дональда Трампа может в краткосрочной перспективе терпеть особый курс Венгрии, но структурные противоречия между проекциями силы Москвы, Пекина и Вашингтона сохраняются. Таким образом, Венгрия находится в геополитическом треугольнике, в котором каждый шаг в сторону России или Китая сокращает пространство для маневра по отношению к США и наоборот.
Путин видит в Орбане надежного партнера
Орбан представляет свою политику как стратегическую необходимость. Однако для Европы цена этой особой роли значительна. Венгрия действует не как посредник в классическом смысле, а как катализатор российских интересов в рамках ЕС, который институционально зависит от единодушия и поэтому особенно чувствителен к сбоям. Таким образом, Будапешт размывает европейскую политику санкций, ослабляет политическую и материальную поддержку Украины и подрывает стратегическую согласованность Европейского союза. Орбан обеспечивает Кремлю косвенное влияние на европейские процессы принятия решений, что ослабляет международную изоляцию России и дает Кремлю дополнительную переговорную силу. Взаимодействие между Венгрией и Россией затрагивает не только вопросы энергетики или двусторонние соглашения, но и саму суть европейской способности действовать в условиях геополитического кризиса, когда единство стало решающим ресурсом.
Поездка в Москву в ноябре показывает, что эта тенденция не ослабевает, а продолжает укрепляться. Орбан рассчитывает на то, что ни Европа, ни Соединенные Штаты не готовы платить политическую цену за последовательный уход Венгрии от сотрудничества с Москвой. Путин, в свою очередь, видит в Орбане надежного партнера, который обеспечивает ему доступ к европейским институтам, которого он давно лишился в дипломатическом плане.
Таким образом, Венгрия является не только крупным потребителем энергоресурсов России, но и политическим мультипликатором в сердце Европы. Именно в этом заключается главный вызов для европейской внешней политики и политики безопасности. Будапешт дает Кремлю возможность косвенно влиять на структуры, которые были созданы именно для того, чтобы ограничить такое влияние.
27
Автор то ли днйствительнотнасолько ограничен, что верит в заявленную им чушь, то ли старается не понимать, что Орбан - лицо адекватных европейцев, который давно понял, что победа над Россией и "мир на условиях Украины (а фактически - на условиях Запада) - невозможны в принципе. И пока европолитики закапывают экономики Европы - Орбан и Ко готовят альтернативный проект, для момента поражения евроупырей, во главе с Урсулой и кокаиновым трио"Макрон-Мерц-Стармер". Прагматичная политика поставит Венгрию в наилучшее положение посреди обнищавшей, разваливающейся Европы, так же, как когда то поддержка США и поставки ресурсов из России поставили Германию на роль европейского экономического локомотива.
