В ночь на 21 августа советские войска вошли в Прагу, чтобы остановить захлестнувшую Чехословакию волну реформ, направленных на расширение свобод. В связи с годовщиной вторжения Советского Союза в Прагу в 1968 году Хинек Паллас пишет о том, как началась и какие последствия имела Пражская весна.

«Вчера мы — сегодня вы». Такое большое желто-голубое граффити можно увидеть возле трамвайной остановки на Крымской улице в Праге. Его оставили, хотя все остальные надписи подчистили. Это послание в цветах украинского флага остается тут с 2014 года, когда был аннексирован Крым. Сегодня, когда Чехия вспоминает советское вторжение 50 лет назад, на фоне политических изменений, которые происходят в Центральной Европе, оно звучит по-особенному.

Но с чего началась Пражская весна? Что привело к вторжению 21 августа 1968 года? На протяжении десятилетий на этот вопрос отвечали по-разному. Может быть, оттепель началась на первой чешской конференции, посвященной Францу Кафке, в 1963 году? Долгое время говорить об этом еврейском писателе было нельзя: отчасти потому, что он напоминал о немецком населении, которое изгнали из страны, отчасти потому, что коммунисты понимали, что тексты Кафки можно интерпретировать как рассказ об условиях жизни людей в тоталитарном обществе. Возможно, как утверждает Милан Кундера (Milan Kundera), абсурдность власти стала очевидной, когда в 1964 году в театрах начали ставить пьесы Эжена Ионеско (Eugène Ionesco). Или власть сама это устроила, когда в 1962 году чешская коммунистическая партия была вынуждена взорвать самую большую в мире статую Сталина?

Сталинизм еще надолго задержался в Чехословакии в других сферах. Был ощутим страх перед реформами. Малейший срыв мог привести к повторению того, что случилось в Будапеште в 1956 году. Но примерно в то же время, когда статуя Сталина взлетела на воздух, начали создаваться осторожные комиссии для разбора жестоких показательных процессов 1950-х годов.

Для экономики это было слабым утешением. До 1948 года Чехословакия была хорошо развитым буржуазным обществом. Это значило, что социалистическая революция имела там ощутимые последствия. Ценой «равенства» (в университетах училось больше детей рабочих и гораздо меньше — представителей «буржуазии») стала стагнация. Москва была недовольна.

Необходимо было запустить реформы, и опасения насчет них вскоре оправдались. Во всех областях искусства, в первую очередь в кинематографе, начали расширять дозволенное. Ослабление цензуры спровоцировало настоящую лавину. Фильмы вроде «Поездов под пристальным наблюдением» Иржи Менцеля (Jiri Menzel) ставили под сомнение коммунистические мифы о сопротивлении военного времени. Яромил Йиреш (Jaromil Jireš) экранизировал роман Кундеры «Шутка», где рассказывается о человеке, которого отправили на урановые разработки за то, что тот пошутил про коммунизм. Молодежь начала танцевать под поп-музыку и отращивать волосы. Консервативные режимы это просто ненавидели: в ГДР в полицейских машинах даже возили ножницы.

Подспудно шла борьба за власть. Несмотря на реформы, страна оставалась закоснелой диктатурой, которая плохо умела обращаться с изменениями, происходящими в народе. Еще в июне 1968 года генеральный секретарь Александр Дубчек (Alexander Dubček) отказался принять манифест писателя Людвика Вацулика (Ludvík Vaculík) «Две тысячи слов», в котором звучали требования демократических изменений. Секретарь не был намерен отказываться от своей монополии на власть. В то же время Дубчек полагал, что с ним Москва может быть спокойна, хотя руководители всех остальных стран восточного блока, которые боялись перемен в своих странах, жаловались на ситуацию. За спиной у Дубчека кое-кто из партии писал советскому лидеру Леониду Брежневу и просил военной помощи, чтобы предотвратить «контрреволюцию».

Решение об Операции «Дунай» было принято 18 августа. В ночь на 21 августа полмиллиона солдат из Польши, Венгрии, Болгарии и Советского Союза ехали, летели и маршировали в сторону этой маленькой центральноевропейской страны. Это было масштабное вторжение: Кремль продемонстрировал странам-сателлитам, что посягательства на коммунизм не останутся безнаказанными. Генерал Андрей Гречко заявил, что «вторжение будет осуществлено, даже если приведет к третьей мировой войне». Но риск этого был минимальным. И не только потому, что США были тогда сильно заняты Вьетнамом. За несколько недель до этого Вашингтон и Москва подписали договор о ядерном оружии. Кремль знал, что США не станут им рисковать из-за нескольких миллионов чехов.

Сопротивление в Чехословакии тоже оказалось пассивным, хотя уличные протесты и были масштабными. Сегодня широко известны эти сцены: люди идут на танки, рвут рубашки на груди и обескураживают солдат, которых прежде убеждали, что их встретят как освободителей.

Вышло немало книг с фотографиями тех судьбоносных дней, и у меня есть одна из них — настоящий раритет. «О событиях в Чехословакии» была издана в 1968 году «Пресс-группой советских журналистов», и ее распространяли коммунистические партии Запада. Сюжет о том, как «союзные» войска защищают чехов от фашистов и НАТО, 50 лет спустя мог бы вызывать только смех, если бы это не превратилось в бумеранг истории. Сейчас эту книгу можно читать как методичку по ведению пропаганды в Крыму и Украине.

В этом году российское телевидение показало «документальный фильм» о 1968 годе в Праге, созданный из тех же ингредиентов. Для Чехии это деликатный вопрос. Она стала домом сотням тысяч украинцев. Предполагается, что в Праге находятся больше агентов ФСБ (бывшего КГБ), чем в любом другом городе мира. У самих чехов — шизофреническое отношение к истории: половина опрошенных в возрасте от 18 до 35 лет вообще не знают, что случилось в 1968 году. А те, кто знает, относятся к этим событиям так нервно, что это сильно осложняет жизнь другой группе населения: либералам, бегущим от репрессий Путина. У меня много русских друзей, которые были вынуждены уехать из Праги. Чешский режиссер Яна Свободова (Jana Svobodová), которая занимается документальными театральными пьесами, поднимает вопрос об этих болезненных повседневных отношениях в своих постановках.

То, что эти раны глубоки, вполне понятно. 80 тысяч чехов эмигрировали. Воспоминания передаются из поколения в поколение. Моя тетка рожала свою двойню при свете керосиновой лампы и под грохот гусениц по брусчатке. Но проблемы возникали и дальше — последовали репрессии. После августа 1968 года началась так называемая нормализация, и реформы отозвали. Рабочие места распределялись инспекторами, людей вынуждали подписывать заявления о раскаянии в своих действиях. Во время этого унизительного «рентгеновского просвечивания» населения люди сдавали своих коллег и соседей. Интеллектуальной элите приходилось работать дворниками и кочегарами. Служба безопасности сформировала особое отделение, которое следило за евреями.

Историки рассказывают, что многие из тех, кто проводил чистки после вторжения, в ту весну горячо поддерживали Дубчека. Как и некоторые другие моменты истории страны, это оставляет легкий привкус оппортунизма. А также поднимает вопрос о том, какими могли бы стать изначально задуманные реформы. Большинство населения до 1989 года не выражало никаких протестов.

А сегодня? В 2018 году политика в Центральной Европе напоминает заголовок книги Петра Померанцева «Правды нет, и все возможно». Президент Чехии — друг Путина. Премьер-министр до 1989 года был агентом коммунистической службы безопасности. Его правительство пришло к власти с помощью коммунистической партии страны, которую так никогда и не реформировали.

На фоне всего этого Кремль начал вмешиваться в чешский исторический нарратив. Например, одна из градостроительных комиссий Праги хочет расширить текст на памятнике советскому маршалу Ивану Коневу. Маршала долгое время считали освободителем Праги в 1945 году. Уже тогда это была модифицированная истина. Но Конев, прославляемый советский герой, возглавлял и подавление восстания в Венгрии, а также контролировал строительство Берлинской стены. Он отвечал за координацию разведки перед вторжением 1968 года. Все это хотят также упомянуть на табличке. Российское посольство заявило, что изменение текста станет «опасной уступкой фашизму». Чешская коммунистическая партия, которая так и не попросила прощения за свое участие в оккупации 1968 года, называет изменения в надписи «грязной игрой». Недавно лидер партии заявил, что обвинять русских во вторжении — значит фальсифицировать историю: «Ведь Брежнев был украинцем, как и многие советские солдаты».

50 лет спустя после этого определяющего момента холодной войны нам сложнее, чем когда-либо, понять, что же могут значить слова «Вчера мы — сегодня вы». Когда историк Тони Джадт (Tony Judt) писал, как в 1989 году вынесли прочь истлевающий труп коммунизма, он упирал на то, что его душа умерла на улицах Праги двумя десятилетиями ранее. А я считаю, что мы в эту годовщину должны осознать: черная душа — многое из того, что тогда представляло диктатуру и соучастие ей в Центральной Европе, — как раз пережила свое тело.