Летом 1989 года Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama), американский ученый и замдиректора службы планирования Государственного департамента, опубликовал статью «Конец истории?» в журнале The National Interest. В ней он провозгласил «всеобщее распространение западной либеральной демократии как окончательной формы любого человеческого правительства».

По мнению профессора политологии Стэнфордского университета, идеологический конфликт Востока и Запада завершился с триумфом либеральной демократии. Эта победа тогда еще не получила конкретного отображения (падение берлинской стены в ноябре того же года исправило этот пробел), однако упадок советской империи принял такие масштабы, что не представить себе ее распад было просто невозможно.

Помимо окончания холодной войны следовало отметить триумф либеральной демократии как системы управления над всеми конкурировавшими идеологиями. Сегодня это был коммунизм, вчера — наследственная монархия и фашизм.

На основании такого вывода Фукуяма выдвинул идею о том, что либеральная демократия представляет собой «конечную точку идеологической революции человечества» и «конечную форму любого людского правительства». Иначе говоря, наступил «конец истории».

Возвращение коммунизма

ХХ век подходил к концу, и идея конца истории породила жаркие споры. Стоит отметить, что заголовок статьи Фукуямы завершался вопросительным знаком. «Я выдвигал гипотезу, — напоминает он. — В идее конца истории никогда не было абсолютного смысла». Тем не менее последовавшие за публикацией реакции оказались слишком многочисленными и эмоциональными для отстраненных размышлений.

Осенью политолог Сэмюэл Хантингтон (Фукуяма был его студентом в Гарварде, когда готовил диссертацию по политологии) опубликовал в The National Interest ответ, в котором отметил возможность возвращения идеологии вроде коммунизма, вероятность раскола между сторонниками демократии и неизбежность возникновения новых идеологий. Эту теорию он развил несколько лет спустя в «Столкновении цивилизаций» (1996).

Полемика между Фукуямой и его критиками еще больше обострилась после расширения изначальной статьи в книгу «Конец истории и последний человек» в 1992 году. Ее ждал головокружительный успех: она оказалась во главе знаменитого списка бестселлеров The New York Times. Тем не менее все это не отменило сомнений по поводу использования понятия «история».

Противники Фукуямы приводили в пример недавние события: кровопролитие на площади Тяньаньмэнь и вторжение Ирака в Кувейт в 1990 году были признаками того, что история еще не готова остановить свой ход. Кроме того, Фукуяма против собственной воли оказался в роли проповедника счастливой глобализации с идеей о том, что в конце ХХ века все люди мечтают лишь о свободе, процветании и демократии.  На самом же деле он в первую очередь говорил о том, что империалистические наклонности великих держав пошли на спад, и что третья мировая война стала менее вероятной

Гегельянская отсылка

Его подход к концу истории был в равной степени философским и геополитическим: он отталкивался от мысли Гегеля или, скорее, ее прочтения философом Александром Кожевым («Введение в чтение Гегеля») о конце истории. Для Гегеля история мира, несмотря на все дальнейшие перемены, завершилась в 1806 году с битвой при Йене, когда Наполеон обратил в бегство прусскую армию.

Фукуяма же взял за точку отсчета распад коммунистической системы. «Кстати говоря, удивительно, что именно марксисты первыми поняли суть книги, поскольку у них было то же самое представление о гегельянском конце истории, — отмечает он. — Но он должен был наступить с коммунизмом. Они ошиблись. Мой аргумент был в том, что последней стадией нашей истории является буржуазная демократия».

Лежащая в основе этого вывода мысль указывает на то, что вышедшие из Французской революции принципы свободы и равенства представляют собой конечную точку идеологического развития, за пределами которого себя невозможно представить.

«Пусть либеральным ценностям еще далеко до победы в борьбе за территорию, они однозначно выиграли битву за умы, — уверен Фукуяма. — Взгляните, что происходило в тот период: в России, Европе, Китае, Юго-Восточной Азии и Латинской Америке народы поворачивались в сторону западной модели».

«Скука» становится проблемой

Самый спорный вывод книги заключается в следующем: автор говорит о «скуке», которую может породить период без серьезных политических конфликтов. Символом этой скуки, по его мнению, становятся чиновники Европейского союза или Госдепартамента, которые представляют собой стражей мирной демократии.

Стоит отметить, что понятие «скука» привело многих в замешательство. Как бы то ни было, в силу прогресса науки, экономической свободы и новых технологий, которые сближают страны и делают их взаимозависимыми, Фукуяма отмечал ускорение истории.

Эта идея получила развитие в двух его следующих книгах: «Великий разрыв» и «Истоки политического порядка».

«Разумеется, есть вещи, которые я не предполагал, когда писал «Конец истории» 25 лет назад, — признает Фукуяма. — Первая — это политический упадок. Я воспринимал историю как движение вперед со строительством институтов и все более зрелой демократии. Я не думал, что все может пойти в обратном направлении». Только вот демократическая практика в США регрессировала, что особенно заметно с избранием Дональда Трампа:

«В период мира и процветания элите свойственно подгребать под себя власть в собственных интересах, что произошло в США с зарождением настолько сильных экономических лобби, что им по плечу препятствовать реформам и блокировать систему. Реформы не могут быть реализованы, и в этом заключается одна из причин избрания Трампа. Существует мысль о том, что истеблишмент заботится о своих интересах, а не интересах народа».

Кроме того, он признает, что не понимал, как трудно прийти к современному государству. Большинство демократий страдают от коррупции, посредственности руководства, неспособности создать необходимую инфраструктуру и предложить достойные услуги. Фукуяма имеет в виду Италию, Грецию или Индию, где 30% депутатов являются фигурантами дел о вымогательстве, убийстве или изнасиловании.

«В Боснии страна разделена на три этнических группы: хорваты, боснийцы и сербы работают лишь для своих. Главная трудность в том, чтобы создать стоящее на службе граждан правительство, как в Дании», — отмечает он.

Радикальный исламизм

События 11 сентября зачастую представляются аргументом против теорий Фукуямы, доказательством того, что конец истории — иллюзия, и что правда за «Столкновением цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона (он считает, что постсоветский мир наоборот движется к большей конфликтности).

Как бы то ни было, Фукуяма был уверен в своей правоте и после 11 сентября. Современность, по его мнению, «не будет пущена под откос последними событиями, пусть даже они болезненны и по-своему уникальны».

Сегодня же, через 16 лет после трагедии, все по-другому:

«Я не предвидел усиления ислама. Тем не менее он не кажется мне угрозой того же порядка, которой вчера был коммунизм. Во всех развитых странах была после войны прекрасно организованная Компартия. У джихада нет такого влияния. В данном случае речь идет о маргиналах. В американских университетах нет джихадистского движения. Радикальный настрой этих людей так силен, что они не смогли бы управлять государством. Взгляните, что происходит у нас на глазах. Исламское государство исчезает. Даже в иранском государстве говорить об эффективном управлении не приходится».

Как считает сам Фукуяма, главным контраргументом против конца истории является Китай, который не может раствориться в современном либеральном обществе. Усиление его экономической мощи сохраняет риск открытого конфликта с западом.

«Китайская система представляет собой смесь авторитаризма и рыночной экономики и кажется мне в долгосрочной перспективе главным противником либеральных демократий. Тем не менее скопировать китайскую систему за пределами Китая — непростая задача».

По его мнению, в длительной перспективе экономический либерализм неотделим от политического, не считая стремления все более процветающего среднего класса к большим свободам (по примеру Запада). Иначе говоря, Фрэнсис Фукуяма все еще уверен, что будущее за либеральной демократией.