Майкл Макфол, книга «От холодной войны к горячему миру. Американский посол в путинской России» (From Cold War to Hot Peace: An American Ambassador in Putin's Russia).
9 мая в России отмечают День Победы. Это праздник в память о капитуляции нацистов в Великой Отечественной войне (в других странах ее называют Второй мировой войной). В этом году Колумбийский и Нью-Йоркский университеты в честь этой даты провели шумные профессорские дебаты на тему «Новая российско-американская холодная война: кто виноват?»
Название мероприятия, не говоря уже о его проведении, олицетворяет собой самые популярные темы для возрожденного западного кремлеведения. Довольно несущественный вопрос о том, можно ли назвать нынешние российско-американские отношения «новой холодной войной», вызвал на удивление большой интерес у августейших особ из числа занимающейся внешней политикой интеллигенции — как у тех, кто в фаворе у власти, так и у оппозиционно настроенных. Более важный вопрос о том, кто виноват, продемонстрировал довольно существенные разногласия среди западных политиков и аналитиков. Является ли нынешнее плачевное состояние дел результатом бандитских действий и неуступчивости Путина? Или виной всему уникальная американская смесь из миссионерского либерализма и пренебрежения к национальным интересам других государств?
Второй точки зрения в ходе дебатов в Нью-Йорке придерживался заслуженный профессор истории Нью-Йоркского и Принстонского университетов Стивен Коэн (Stephen Cohen). У Коэна огромные заслуги и большой авторитет в российских делах, но в последние годы он больше известен как один из самых стойких в Америке защитников Владимира Путина (кое-кто даже называет его апологетом) и претензий российского президента к внешней политике США. В список этих претензий входят следующие: постоянное расширение НАТО с продвижением вплоть до российских границ, поддержка неоднозначных экономических реформ в 1990-е годы, помощь Борису Ельцину в переизбрании на пост президента в 1996 году, бомбардировки Сербии без санкции ООН, выход из Договора по ПРО, вторжение в Ирак под надуманным предлогом, поддержка «цветных революций» в Грузии и на Украине, и так далее.
В двух вышедших недавно книгах, авторами которых являются выдающиеся ученые, звучит аналогичная критика по поводу американской политики в отношении России после холодной войны. Историк Одд Арне Вестад (Odd Arne Westad) в своей монографии «Холодная война. Всемирная история» (The Cold War: A World History) обвиняет Билла Клинтона и Джорджа Буша в том, что они поддались триумфаторским настроениям после холодной войны и не посчитали нужным интегрировать Россию в такие европейские институты, как Евросоюз и даже НАТО. Политолог Ричард Саква (Richard Sakwa) вторит ему в своей книге «Россия против остальных. Кризис мирового порядка после холодной войны» (Russia Against the Rest: The Post-Cold War Crisis of World Order), утверждая, что Европа «не может быть единой и свободной, если Россия из нее по сути дела исключена».
По другую сторону дебатов в Нью-Йорке находился Майкл Макфол (Michael McFaul) из Стэнфордского университета. У Макфола уникальная и утонченная точка зрения на эту тему, поскольку он является видным ученым и экспертом по России, в 2009-2012 годах работал у президента Барака Обамы главным советником по российской политике, а в 2012-2014 годах был американским послом в Российской Федерации. Макфол в администрации Обамы стал главным автором политики перезагрузки, которую то хвалят, то презрительно высмеивают. Признавая некоторые американские ошибки и провалы за последние 30 лет, он тем не менее отстаивает политику США, называя ее в основном прагматичной, принципиальной и добросовестной.
Тот, кто заинтересовался этими дебатами, найдет богатую пищу для размышлений в новой книге Макфола «От холодной войны к горячему миру. Американский посол в путинской России». Это хорошо написанная и легко читаемая смесь политического анализа, истории и мемуаров. Книга является очень полезным первым наброском по истории перезагрузки и по американской политике в отношении России при Обаме, причем это взгляд на такую политику изнутри.
В первых главах о 1990-х и начале 2000-х годах события освещаются примерно в том же ключе, что и у Анджелы Стент (Angela Stent) в «Границы партнерства» (The Limits of Partnership), но повествование оживляют рассказы Макфола о его личных впечатлениях от Советского Союза и России, где он учился и выступал за демократию. В переходный период начала 1990-х он жил в Москве, получив стипендию Фулбрайта, и работал волонтером в Национальном демократическом институте (National Democratic Institute). Как и многие другие люди с Запада, Макфол сделал следующий вывод: «Если перефразировать слова Мартина Лютера Кинга, то арка российской истории наконец-то склонилась в сторону справедливости, свободы и демократии». Но он дополняет свой комментарий унылой фразой, которая потом не раз звучит на страницах книги: «По крайней мере, мне так тогда казалось».
Безусловно, дорога России к демократии в 1990-е годы оказалась очень каменистой и ухабистой. После президентских выборов 1996 года Макфол написал статью, которая стала небольшим, но весьма показательным признаком неудач реформаторов. Ее опубликовали в двух разных изданиях и под разными названиями. В «Москоу Таймс» статья называлась «Победа для оптимистов». А в «Вашингтон Пост» заголовок звучал так: «Россия. Предстоит еще долгий путь». К тому времени как Владимир Путин в 2000 году стал президентом, реформы пошли на убыль, а надежды на тесное российско-американское партнерство стали угасать.
Макфол представляет враждебность Путина по отношению к Западу как эволюционный процесс. Основы этой враждебности заложило мировоззрение соперничества и карьера Путина в КГБ. Но со временем она усиливалась, так как Путин видел в действиях Запада оскорбления и надменность. Пик недовольства Путина пришелся на 2007 год, когда он наглядно продемонстрировал его в своей печально известной речи на Мюнхенской конференции по безопасности, осудив гегемонистские притязания Америки и «почти ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы в международных делах». Макфол подчеркивает, что Путина больше уязвило вторжение в Ирак и роль США в грузинской и украинской цветных революциях, нежели выход Америки из договора по ПРО и очередной этап расширения НАТО в 2004 году (когда в состав альянса вошли прибалтийские государства). Позднее Путина точно так же встревожила готовность администрации Обамы пренебречь законной властью Башара Асада в Сирии, Хосни Мубарака в Египте и Муаммара Каддафи в Ливии. Путина больше всего прочего обеспокоили смены режимов при поддержке США.
Критики перезагрузки, которую Макфол начал формулировать в 2008 году, будучи советником в предвыборном штабе Обамы, увидели в ней чрезмерное примиренчество и даже наивность по отношению к российскому государству, которое было настроено решительно против американских интересов и не желало никаких либерально-демократических реформ. В определенном смысле Макфол сам играет на руку своим критикам в этих вопросах. Он весьма двусмысленно заявляет: «Путин в основном ошибается, но может быть, он немного прав, обвиняя нас в продвижении демократии и защите прав человека в России». И он решительно отстаивает свою многолетнюю работу по продвижению демократии, а в какой-то момент говорит не как матерый политик, а как один из своих студентов: «В дни выборов в демократических странах я всегда взволнован, и неважно, где проходят эти выборы. Есть нечто магическое в том, что граждане выбирают собственных руководителей».
Но здесь важнее другое. Макфол выступает с сильными аргументами в пользу прагматизма и ограниченных ожиданий, на которых была построена политика перезагрузки. Он подчеркивает, что улучшение отношений — это не цель перезагрузки, а скорее средство для более результативного отстаивания интересов США. А что касается продвижения демократии, заявляет Макфол, то перезагрузка была нацелена на постепенные улучшения, но не на радикальные реформы. «Я считал, что личный контакт Обамы с [президентом Дмитрием] Медведевым подтолкнет его в правильном направлении. Я также считал, что мы ничего не потеряем от своих попыток, и что других вариантов у нас попросту нет. Мы не подтолкнем Россию к демократизации ни санкциями, ни инструментами принуждения. У нас не было ни средств, ни желания делать это».
Макфол перечисляет достижения перезагрузки, среди которых сокращение стратегических вооружений благодаря договору СНВ-3, поддержка России в вопросе новых санкций против Ирана, а также расширение Северной сети поставок в интересах США и НАТО, проводивших операции в Афганистане. В сфере экономики Россия наконец вступила в ВТО, и в стране начался рост двусторонней торговли и инвестиций. Но Макфол прямо и без обиняков говорит о провале перезагрузки. В своих суждениях на эту тему он смешивает стратегическое и личное.
Работа всей моей жизни по сближению двух стран, по интегрированию демократической России как ответственного и важного игрока в международное сообщество государств потерпела неудачу.
Свое повествование Макфол разбавляет занимательными и любопытными фактами. Так, мы узнаем, что в кабинете у кремлевского аппаратчика Владислава Суркова висит портрет исполнителя хип-хопа Тупака Шакура, и что сам Макфол сыграл ключевую роль в неверном переводе слова «перезагрузка» (перегрузка) на первой встрече Хиллари Клинтон с министром иностранных дел Сергеем Лавровым. А если говорить по существу, то основные его аргументы сосредоточены на трех тесно взаимосвязанных темах: это главенство российской внутренней политики при формировании политики внешней, важность отдельных лидеров и ограниченность американского влияния.
Что касается первого пункта, то Макфол придает особое значение слабостям Путина, которые обнаружились перед его предвыборной кампанией 2012 года. Экономика в России находилась далеко не в лучшем состоянии, и предполагаемый возврат Путина на президентский пост с должности премьер-министра, которую он занимал «под началом» Медведева, вызвал в стране гораздо меньше энтузиазма и гораздо больше протестов, чем ожидал Путин. По оценке Макфола, из-за этого Кремль стал еще более активно демонизировать внешние угрозы в целом и Соединенные Штаты в частности. Макфол и сам стал мишенью в информационной кампании Путина, когда его обвинили в разжигании протестов в обществе. В целом же Макфол связывает уровень конфронтации в российско-американских отношениях после холодной войны с успехами и неудачами другой войны: между авторитаризмом и реформизмом в рядах российской элиты.
Во-вторых, Макфол верит в решающее влияние отдельных лидеров, считая, что и они, а не только структурные, политические и экономические факторы влияют на ход событий:
Отношения между США и Россией определялись не балансом сил между нашими странами и не безусловными факторами, такими как экономическое развитие, культура, история и география. Там, где другие видят судьбу, предопределенность и неизбежность, я вижу выбор, фактор случайности, а также реализованные и упущенные возможности.
В этом плане он восхищается Горбачевым и Рейганом. Но, пожалуй, самым ценным его вкладом является детальное сопоставление взглядов и поступков Медведева и Путина. Макфол объясняет многие достижения перезагрузки стремлением Медведева к развитию сотрудничества и его неожиданной степенью независимости в реализации этого стремления. Равным образом он объясняет «начало конца» перезагрузки неслыханными публичными разногласиями между Путиным и Медведевым из-за того, что последний в 2011 году молча согласился на военную интервенцию Запада в Ливии (тогда Россия воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН).
Когда Путин вернулся на президентский пост, сотрудничать стало гораздо труднее, причем даже до захвата Россией украинской территории в 2014 году. Со временем Макфол пусть и неохотно, но поверил в то, что паранойя Путина по поводу американских замыслов свергнуть его является искренней, и что это не просто политическая уловка.
Если в этом мраке есть какой-то просвет, пусть самый слабый и неопределенный, то он заключается в том, что режим власти после Путина вовсе необязательно будет следовать его конфронтационным курсом по отношению к Западу. Одна из многих не поддающихся точному определению особенностей нынешней эпохи в истории России заключается в том, как оценивать Путина. Кто он: типичный образец великодержавного лидера, архетип чисто русского лидера или нечто уникальное, а следовательно, непостоянное? Макфол не отвечает на этот вопрос напрямую, но все-таки дает свой прогноз на долгосрочную перспективу: «Мне трудно поверить, что Россия лишит себя шанса на модернизацию».
Что бы ни готовило России будущее, какие уроки из прошлого могут извлечь США, формируя политику сегодняшнего дня? Соединенные Штаты сделали слишком мало или слишком много? Они были слишком агрессивны или слишком слабы? Макфол считает, что Америка в своей политике нашла разумный баланс между этими крайностями, или по крайней мере, попыталась это сделать. Надо сказать, что на каждого критика, который обвиняет администрацию Обамы в ухудшении российско-американских отношений по причине ее зацикленности на продвижении демократии в Евразии и на Ближнем Востоке, найдется другой критик, заявляющий, что Обама всячески угождал России в таких вопросах как ПРО, нарушения договоров о контроле вооружений и военная помощь Украине. Макфол признает некоторые ошибки этой политики, в которые он внес свою лепту. Например, она называет «полным провалом» новую архитектуру европейской противоракетной обороны, представленную в 2009 году, и сожалеет о том, что США чрезмерно полагались на российскую дипломатию в Сирии. А еще его застала врасплох пропагандистская кампания Кремля, проведенная против Запада (и против Макфола) очень активно и эффективно.
Но в основном он отвергает любые представления о том, что существовал некий девственно чистый альтернативный курс, который одновременно отвечал бы американским интересам и мог коренным образом изменить взгляды Путина. А для задающих вопрос о том, кто «потерял» Россию, у Макфола есть готовый ответ: «Тот, кто обвиняет Соединенные Штаты, сильно переоценивает американское влияние… Несмотря на пропагандистские заявления Кремля, администрация Обамы, в том числе и я, в основном наблюдали за происходящим со стороны».
Скептики наверняка подумают, что посол слишком много протестует. Но после окончания холодной войны все до единого американские президенты (а это очень пестрая компания) пытались найти новую, более совершенную формулу, чтобы разгадать российскую головоломку. Сделать это не удалось никому. Что бы мы ни думали о Макфоле и о результатах его деятельности, будущие попытки сформировать более совершенную политику придется сопоставлять с его рассказом.
Майкл Фицсиммонс — профессор, внештатный научный сотрудник Института стратегических исследований при Военном колледже сухопутных войск. Изложенные в статье взгляды принадлежат автору и могут не отражать официальную точку зрения и позицию сухопутных войск, Министерства обороны и американского правительства.
