«Бульвар Вольтер»: Как вы объясните масштабы насилия во время акций протеста «желтых жилетов»?

Жан-Ив Ле Галлу: В каждой демонстрации есть потенциал насилия. Дело в том, что протестующие зачастую хотят больше, чем им позволяет полиция. Та же в свою очередь обладает монопольным правом на легитимное насилие, что может повлечь за собой его непропорциональное применение. Вспышки насилия уже были в 1968 году, в 1986 году (против закона Деваке), в 2006 году (против первого трудового договора), в 2013-2014 годах (против закона Тобира). Сегодня мы видим это на фоне протестов «желтых жилетов».

— Так в чем же отличия?

— Первое отличие касается освещения в СМИ! Обычно пресса обращает внимание на «полицейское насилие» против демонстрантов, и журналистам куда менее свойственно говорить о провокациях со стороны протестующих. Так было в 1968 году, 1986 году и 2006 году. В ситуации с «желтыми жилетами» и недавними противниками однополых браков в СМИ куда активнее подчеркивается «насилие протестующих». Особенно четко эта идеологическая сторона проявилась во втором случае: движение было предельно спокойным, однако любые выходки сразу же осуждались… в том числе и его организаторами.

— В протестах «желтых жилетов» больше агрессии со стороны демонстрантов?

— Да, разумеется. Тому есть несколько причин. Это стихийные демонстрации без использования сил правопорядка. А радикальные элементы могут задать общий агрессивный тон. Кроме того, у многих демонстрантов сложилось ощущение, что их презирают, причем многие из них — молодые люди, что тоже делает протесты более «физическими». На все это накладываются провокационные указания правительства.

— Что вы имеете в виду?

— Массовое применение газа против мирной толпы, что по совершенно понятным причинам может сделать ее «агрессивной». Хотите пример? Во время второй демонстрации на Елисейских полях (1 декабря) полиция пустила в ход водометы с 10 утра и залила Елисейские поля газом на протяженности в 1,5 километра. Все это вывело из себя людей, которые спокойно стояли в нескольких сотнях метров от полицейского заграждения. Затем эта практика перекочевала в крупные провинциальные города. Все это привело к подъему радикальных настроений среди «желтых жилетов», которых в некоторых случаях увлекли за собой опытные бунтовщики, чаще всего из рядов ультралевых. Как бы то ни было, это не оправдывает рост числа случаев полицейского насилия.

— Напомните нам цифры.

— Более 5 000 задержаний, тысячи арестованных, сотни заключений, почти 2 000 раненых, десятки переломов, выбитых глаз, переломов черепа… Все это при практически полном молчании крупных французских СМИ… Представьте, как бы они отреагировали, если бы Путин или Орбан так преследовали протестующих в своих странах! Об этом бы говорили по 20 минут в каждом выпуске вечерних новостей. Представьте себе, что бы они сказали, если бы жертвы были из иммигрантских кварталов! Вспомните, какая шумиха поднялась вокруг Тео, предполагаемой жертвы изнасилования в Оне. Как бы то ни было, в данном случае это не считается, потому что пострадавшие в основном — коренные французы.

— Но ведь полиция должна иметь право на защиту и поддерживать порядок.

— Разумеется. Только вот возникает вопрос, не получает ли она от адской троицы Кастане-Филипп-Макрон указания на грани гражданской войны!

— Вы не преувеличиваете? На каком основании вы это говорите?

— Мне кажется, речь идет о негласных указаниях. Если бы полицейские не ощущали, что их «покрывают», они вели бы себя намного осторожнее. После многих свидетельств полицейских (например, «разгневанные полицейские») руководство отдало распоряжение вести настильную стрельбу. Руководство — это министр, префект, комиссар и/или офицер жандармерии.

Нынешние репрессии кардинально отличаются от привычных правил французского поддержания порядка:

— массовым применением водометов,

— использованием бронетехники,

— движением сил правопорядка на контакт с демонстрантами,

— избиениями,

— восстановлением мобильных стрелковых групп,

— массовым применением слезоточивого газа против толпы вдали от сил правопорядка, в том числе с крыш и даже (нуждается в проверке) с вертолета,

— неоправданным применением специальных гранат для рассеивания толпы,

— активным использованием резиновых пуль, которое запрещено во время демонстраций,

— настильной стрельбой.

— Да, но это наверняка было необходимо.

Хотел бы рассказать вам о том, что произошло с юной Фиориной, которая осталась без глаза 8 декабря. Она впервые пошла на демонстрацию со своим женихом. Кастане объявил, что Елисейские поля будут доступны, однако на самом деле закрыл их. Когда Фиорина увидела, что ситуация накаляется, она решила уйти. Кордон жандармов помешал ей. Она оказалась заблокирована там на протяжении более часа. Когда на юге Елисейских полей начались потасовки, она двинулась на север, как и многие мирные демонстранты. Полицейские же забросали гранатами отдалившихся от них мирных протестующих. Фиорине выбило левый глаз и сломало челюсть. К несчастью для Кастане, этот рассказ подтверждается множеством видео. Однажды за все это ответить придется и ему самому, а не только бросившему гранату полицейскому.

— Это особый случай?

— Нет, без глаз остались более десяти человек, в том числе две девушки. Число переломов исчисляется десятками. Причем, во многих случаях речь идет о мирных демонстрантах. Мне довелось говорить с очевидцами, в том числе девушками, которые описывают доктрину репрессий следующим образом: создать ловушку (чтобы задержать как можно больше людей) и обстрелять мирных демонстрантов, чтобы те побоялись прийти снова.

— Как такое возможно?

— Благодаря потворству СМИ, которые делают упор на агрессии некоторых демонстрантов, зачастую вырывая все из контекста, как было с «Боксером» или «стрелками» с Елисейских полей. При этом они замалчивают или приуменьшают полицейское насилие. У СМИ всегда двойные стандарты: обычно они против «полицейского насилия», но сегодня против «насилия демонстрантов».

— Как бы то ни было, это не оправдывает насилие против СМИ.

— Разумеется, нет, но оно объясняет его.

Я не одобряю (редкие) случаи насилия в отношении СМИ, но могу понять их. Я могу понять устные заявления и даже определенное поведение. Тому есть психологические причины: у «желтых жилетов» сложилось ощущение, что с ними несправедливо обращаются, и что их презирают. Имеются также политические причины: им кажется, что СМИ на стороне власти.

Я даже пойду дальше и скажу, что СМИ и есть власть, которая решает, что есть добро и зло, приемлемое и неприемлемое, о чем можно и нельзя говорить. Требования, которые правительство должно принять или отвергнуть.

— На каком основании вы это говорите?

— На основании фактов. Когда СМИ поддерживают демонстрантов, правительство в конечном итоге отступает: так было в 1968, 1986 и 2006 годах. Когда СМИ осуждают демонстрантов и поддерживают репрессии, у правительства все хорошо: 2013-2014 и 2018-2019 годы.

— При этом многие обозреватели обвиняют СМИ в том, что те стоят на стороне «желтых жилетов».

— Да, круглосуточные новостные каналы обвиняются в том, что они постоянно говорят о демонстрантах, но это абсолютно нормально, это их работа. При этом, те, кто объясняет движение "желтых жилетов" влиянием телевидения, в интеллектуальном и психологическом плане являются эквивалентом тех, кто объяснял события мая 1968 года ролью периферических радиостанций. Когда БФМ-ТВ и другие телеканалы убрали камеры, им на смену пришли альтернативные СМИ и видео со смартфонов в соцсетях.

Не технологии создают события, а участники событий пользуются технологиями.

— В конечном итоге, чего вы ждете от крупных СМИ?

— Ничего. Я считаю, что они неспособны быть самокритичными. Восстановить плюрализм в своих рядах. Представить разные точки зрения. В текущей ситуации они представляют четверть общественного мнения. Три четверти французов не представлены в СМИ в интеллектуальном, политическом или социологическом плане. При этом они обходятся налогоплательщикам в 6 миллиардов евро в год (выплаты, субсидии для прессы, Франс-Пресс, Совета по телерадиовещанию). 6 миллиардов: эквивалент пяти полных бензобаков на каждую французскую семью…