Альтернативная история: была бы Россия в составе НАТО и ЕС решающей силой, способной кардинально изменить правила игры в соперничестве Запада с Китаем? (Russia Matters, США)

Тридцать лет назад пала Берлинская стена, что ознаменовало символическое окончание холодной войны. Поскольку бывшие страны Восточного блока стремились присоединиться к клубу западных демократий на пике однополярного момента Америки, некоторым казалось, что присоединение к ним России — лишь вопрос времени, несмотря на заявления о конце истории. Автор данной статьи пытается выяснить, что означало бы присоединение России к двум институциональным опорам западного мира — НАТО и Европейскому Союзу — для расстановки сил между Западом и Китаем. Авторские расчеты этих сил (которые требуют доработки), показывают, что, хотя членство России в западном клубе еще больше изменило бы расстановку сил в пользу коллективного Запада, она не была бы решающим фактором, способным изменить ситуацию в условиях мирного соперничества между Западом и Китаем.

Россия могла бы присоединиться к Западу, но не сделала этого

Возможно, кому-то будет трудно понять это сегодня, но российские и западные лидеры размышляли о том, может ли Россия вступить в НАТО (а может и в ЕС) в 1990-х и даже в начале 2000-х годов. В 1990 году последний советский лидер Михаил Горбачев, по словам Джеймса Бейкера (James Baker), тогдашнего госсекретаря США, трижды поднимал вопрос о возможности вступления СССР в НАТО. Позже не только Борис Ельцин заявлял, что членство России в НАТО является «долгосрочной политической целью», но и Владимир Путин спрашивал Билла Клинтона (Bill Clinton) и лорда Робертсона (Lord Robertson) о том, когда НАТО предложит Москве вступить в альянс. В документе Госдепартамента США от 1993 года был даже установлен крайний срок вступления России (и Украины) в блок — 2005 год. Не только Ельцин, но и его министр иностранных дел Андрей Козырев размышлял о вступлении России в Европейское сообщество, предшественник ЕС, а британский премьер Джон Мейджор (John Major) призвал ЕС в 1992 году «мыслить шире» и предоставить членство России. 10 лет спустя такие лидеры ЕС, как итальянский премьер Сильвио Берлускони, все еще призывали Россию вступить в Европейский Союз, а новоиспеченный президент Путин заявил: «Россия более чем разнообразная страна, но мы — часть западноевропейской культуры…. Где бы ни жили наши люди — на Дальнем Востоке или на юге, мы — европейцы», — сказал Путин, который поначалу продолжал политику своего предшественника по гармонизации законодательства России и ЕС, а также продолжил партнерство с НАТО в начале 2000-х годов.

Помимо российских лидеров, некоторые влиятельные политики страны — в том числе Сергей Караганов, Тимофей Бордачев и Игорь Юргенс — также предвидели, что Россия в конечном итоге будет интегрирована в НАТО, как и некоторые их западные коллеги, такие как Бейкер, который назвал членство России в НАТО беспроигрышным как для России, так и для альянса. Среди других западных экспертов, считавших в 1990-е годы, что Россия может быть интегрирована в западный клуб, были Грэм Эллисон (Graham Allison), Карл Кайзер (Karl Kaiser), Даниэль Ергин (Daniel Yergin) и Тэйн Густафсон (Thane Gustafson).

Однако в конечном итоге в результате расширения НАТО и серии «цветных революций» российское руководство пришло к убеждению, справедливому или нет, что Запад, стремясь интегрировать соседние страны на постсоветском пространстве, расположенные к западу и даже к югу от России, не спешит принимать Москву в свой клуб на правах равного члена. Исходя из убежденности в этом, Россия организовала военную интервенцию в Грузии в 2008 году и на Украине в 2014 году, чтобы помешать этим странам в их движении к членству в НАТО и ЕС. Сегодня перспективы вступления России в тот или другой блок кажутся столь же туманными, как и во времена холодной войны. При этом Россия отдалилась от того, что Кремль считает приходящим в упадок Западом, и активно оказывает знаки внимания растущему Китаю. Из-за этого отчуждения некоторые ведущие американские внешнеполитические аналитики, такие как Стивен Уолт (Stephen Walt), предупреждают, что «неэффективный подход Америки к России ведет к укреплению растущего стратегического партнерства между Москвой и Пекином». Эллисон также забил тревогу по поводу того, что он считает «формирующимся стратегическим альянсом», который, по его мнению, является угрозой для США.

Отношения между Китаем и Россией действительно укрепляются с каждым часом. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с графиком официальных визитов Си Цзиньпина (Xi Jinping) и Владимира Путина. Китай был первой страной, которую Путин посетил после инаугурации на третий президентский срок в мае 2012 года, а Си нанес ответный визит в 2013 году. По состоянию на июнь 2019 года два лидера встречались в общей сложности почти 30 раз, и по ним не видно, что они устали от встреч друг с другом. Путин называет Си «мой дорогой друг» и «мой хороший давний друг». Си выражается еще более лестно: «Он мой лучший и близкий друг. Я очень дорожу нашей искренней дружбой», — сказал Си Цзиньпин о Путине этим летом. Согласно опросу, проведенному недавно по заказу китайской газеты «Глобал Таймс» (Global Times), треть китайцев считают Россию страной, больше других влияющей на Китай, а опросы, проведенные в России, неизменно показывают, что явное большинство относятся к Китаю положительно. Помимо укрепления политических связей, Россия и Китай также расширяют свое военное сотрудничество и сотрудничество в сфере безопасности, включая совместное воздушное патрулирование и совместные военно-морские военные учения в Средиземном море. Кроме того, Россия помогает Китаю в разработке собственных радиолокационных систем дальнего обнаружения. В последнем информационном документе Министерства обороны Китая эти отношения названы «всеобъемлющим стратегическим партнерством», а в англоязычной редакции последней внешнеполитической доктрины России (опубликованной в 2016 году) российско-китайские отношения названы «всеобъемлющим, равноправным и основанным на доверии партнерством и стратегическим сотрудничеством».

И все же, как я утверждал в прошлом году, я не верю, что Россия и Китай вступят в союз, основанный на принципах, подобных принципам Статьи 5, пока их лидеры продолжают верить, что они смогут самостоятельно сдерживать США как от агрессии, так и от смены режима. Но я действительно считаю, что предупреждения, подобные тем, которые сделали Уолт и Эллисон, заставляют задаться вопросом: а что, если бы Россия объединилась не с Китаем, а с Западом? Какой была бы расстановка сил между Западом и Китаем, если бы в 1990-е или 2000-е годы Россию приняли в западный клуб? Я попытаюсь ответить на этот вопрос, хотя, перефразируя русскую поговорку, «история не терпит „если" и „но"».

Методы измерения мощи государств

Для определения расстановки сил между Западом и Китаем я воспользуюсь четырьмя методами оценки потенциала страны, которые используют ученые в этой области, основываясь на данных, полученных от таких организаций, как Всемирный банк и Стокгольмский международный институт исследования проблем мира. Читателям, знакомым с докладом 2018 года о мощи государств, подготовленным мной в соавторстве с Наби Абдуллаевым, в котором приводится сравнение национальной мощи России с мощью ее западных соперников и некоторых ее партнеров, эти методы будут и понятными.

Во-первых, я измерил долю стран в мировом ВВП, что представляет собой один из основных методов оценки национальной мощи стран с одной переменной величиной.

Во-вторых, я использовал вариант метода, применяемого в проекте «Корреляция войн» (Correlates of War), заменив показатель производства стали на показатель экспорта наукоемкой продукции. Он рассчитывается как среднее значение следующих соотношений:

• TPR (коэффициент общей численности населения) = отношение общей численности населения страны к общей численности населения мира;
• UPR (коэффициент численности городского населения) = отношение численности городского населения страны к общей численности городского населения мира;
• ECR (коэффициент потребления первичной энергии) = отношение объема потребления первичной энергии в стране к объему потребления первичной энергии в мире;
• MER (коэффициент военных расходов) = отношение военных расходов страны в постоянных ценах, выраженных в долларах, к военным расходам в мире в постоянных ценах, выраженных в долларах;
• HTER (коэффициент экспорта наукоемкой продукции) = отношение объема экспорта наукоемкой продукции страны к объему экспорта наукоемкой продукции в мире.

В-третьих, я применил вариант многовариантного метода, используемого тайваньским ученым Чинь-Лун Чанем (Chin-Lung Chang), который равен сумме (критическая масса + экономическая мощь + военная мощь)/3, где:

• Критическая масса = ([численность населения страны/общая численность населения мира] * 100) + ([площадь страны/общая площадь стран мира] * 100)
• Экономическая мощь = (ВВП, ППС страны в постоянных ценах, выраженных в долларах/ВВП, ППС стран мира в постоянных ценах, выраженных в долларах) * 150
• Военная мощь = (военные расходы страны/общие военные расходы в мире) * 100

В-четвертых, я рассчитал вариант экспериментального индекса мощи страны (EINP), который мы с моим соавтором разработали на основе формулы Рэя С. Клайна (Ray S. Cline) для нашей статьи 2018 года.

EINP = национальные ресурсы * способность использовать ресурсы, где:

• Национальные ресурсы = критическая масса + экономическая мощь + военная мощь + технологическая мощь, где:

o             Критическая масса = (площадь территории страны/общая площадь территории стран мира + численность населения страны/общая численность населения мира * относительная продолжительность жизни в стране) * 2, где:

             Относительная продолжительность жизни в стране = средняя продолжительность жизни населения страны/средняя продолжительность жизни населения мира

• Экономическая мощь = ВВП страны/мировой ВВП * 2
• Военная мощь = военные расходы страны/общие военные расходы в мире * поправочный коэффициент на ядерное оружие, где:

o    Поправочный коэффициент на ядерное оружие равен 1,5 для стран, в которых размещено более 500 боеголовок, 1,3 для стран, в которых размещено от 100 до 499 боеголовок, и 1,2 для стран, в которых размещено менее 99 боеголовок.

• Технологическая мощь = количество патентов, оформленных резидентами страны/общее количество патентов в мире
• Способность использовать ресурсы = показатель эффективности работы правительства: процентное соотношение между всеми странами.

Я выбрал данные измерений за 2016 год, поскольку это был самый последний год, за который были доступны данные по одному из ключевых показателей (потребление энергии). Затем я провел измерения, чтобы исследовать два основных сценария — существующий («Статус-кво») и «Запад на максимуме», то есть с Россией и другими европейскими странами, которые в настоящее время не «присоединяются» к Западу ни через ЕС, ни через НАТО. Сценарий 1 («Статус-кво») отражает реальность 2016 года, в нем полноправные члены НАТО и ЕС участвуют в мирном соперничестве между Китаем и Россией (даже если не все члены этих блоков с энтузиазмом следуют в этом соперничестве примеру США). При перечислении членов НАТО и ЕС, а также большинства стран, являющихся официальными кандидатами на вступление в обе организации (на стороне США), я не включил в уравнение страны-члены Шанхайской организации безопасности или Организации договора коллективной безопасности на стороне Китая и России, потому что, на мой взгляд, эти страны по-прежнему неохотно принимают однозначно какую-то сторону в соперничестве между ними и Западом. Сценарий 2 («Запад на максимуме») предусматривает не только Россию, но и большинство других членов ОБСЕ, объединившихся с коллективным Западом. Исключение составляют несколько европейских членов ОБСЕ, которых мне пришлось исключить из расчетов по причине недостатка данных по некоторым ключевым показателям национальной мощи. Я также исключил из расчетов постсоветские республики Центральной Азии и Монголию, которые, на мой взгляд, слишком далеки от центра Европы, чтобы НАТО или ЕС рассматривали возможность их интеграции в какую-либо из версий «альтернативной истории». Правда, я включил в расчеты большинство других стран-членов ОБСЕ, поскольку, на мой взгляд, если бы Россия стала членом НАТО и/или ЕС, она бы не возражала против вступления в эти блоки других стран (в том числе Украины и Грузии).

Результаты вычислений: Россия обладает властью и оказывает значительное влияние, но не является силой, способной коренным образом изменить ситуацию

Как показано на графике 1 (см. ниже), в первом сценарии совокупная мощь стран-членов НАТО и ЕС в мирное время превышает совокупную мощь России и Китая, по меньшей мере, на 27 процентных пунктов. График 1 также показывает, что совокупная мощь членов коалиции «Запад на максимуме» в мирное время превышал бы мощь Китая, по меньшей мере, на 43 процентных пункта во втором сценарии. Из этих вычислений следует, что коллективный Запад будет обладать большей мощью, чем Китай (с Россией или без нее), независимо от того, как рассчитывать совокупную мощь соответствующих стран. Поэтому было бы разумно предположить, что включение России и тех европейских стран, которые в настоящее время не связаны с ЕС или НАТО, в западный клуб не изменило ситуацию в соперничестве между Западом и Китаем. Однако, как видно из Графика 1 и Таблицы 1 (см. ниже), решение России объединиться с Западом (и позволить сделать это другим европейским странам), а не с Китаем, уменьшило бы мощь последнего по отношению к Западу, по меньшей мере, на 15 процентных пунктов и, следовательно, оказало бы ощутимое влияние на это соперничество. Не менее важно и то, что если бы Россия выполняла требования ЕС и НАТО в отношении демократии (во втором сценарии), Китаю было бы сложнее создать систему автократий, чтобы бросить вызов демократическому лагерю. Что-то мне подсказывает, что Россия в ЕС была бы больше похожа на Венгрию Виктора Орбана (Viktor Orban), чем на Германию Ангелы Меркель (Angela Merkel), но она все равно была бы связана с другими западными демократиями. Членство России в ЕС и НАТО означало бы и то, что она разделяла бы стратегическую позицию этих организаций в отношении Китая, сформулированную в их основных документах. (В недавно опубликованной стратегической концепции НАТО говорится о «более уверенном и агрессивном Китае», действия которого способствуют «росту напряженности» в морях, примыкающих к Поднебесной, и глобальный рост которого способствует «изменению расстановки геостратегических сил». А в недавно опубликованном стратегическом прогнозе ЕС Пекин указан как «партнер по сотрудничеству». Но при этом в документе говорится, что Китай является «конкурентом» и «системным противником»).

Конечно, Россия не могла бы пойти на сближение ни с Китаем, ни с Западом, стремясь стать независимым полюсом власти в новом мировом порядке, как об этом заявляют близкие к Кремлю люди, например, Владислав Сурков. Однако претензии России на то, что Сурков назвал стратегическим одиночеством в меняющемся мире, на мой взгляд, были бы проблематичными. На долю России приходится 3% мирового экономического производства и 2% населения. Даже если бы она объединила в Евразийском союзе все постсоветские республики (за исключением стран Балтии), она все равно не была бы на одном уровне с США и их союзниками или Китаем по таким ключевым составляющим власти и могущества, как производительность экономики, численность населения и технологическая мощь.

Признание недостатков и планирование следующих шагов

Конечно же, это исследование не лишено недостатков. Ниже я перечислю некоторые из них, и этот список далеко не полный.

Во-первых, мои расчеты предполагают, что во втором сценарии все европейские страны вступили бы в ЕС и НАТО или хотя бы объединились с ними. Это спорное предположение, о чем свидетельствует недавнее решение ЕС не начинать переговоры о членстве с Албанией и Северной Македонией из-за озабоченности Франции, которая не особо связана с попытками примирения с Россией. Москва выступает против вступления Албании и Северной Македонии в ЕС, но такое членство не было бы для России «красной линией».

Во-вторых, вышеупомянутые четыре метода предназначены для измерения ресурсов государств только в том случае, если они конкурируют или сотрудничают в мирное время. Война между конкурентами означала бы совсем другую игру, в которой нужно было бы либо придать большую ценность, либо добавить в расчеты такие составляющие могущества страны, как обладание ядерным оружием, средствами доставки большой дальности и другими военными средствами. Более того, на мой взгляд, представлять себе войну между коллективным Западом, включая Россию, и Китаем было бы бесполезным занятием, поскольку в обозримом будущем Россия не согласилась бы участвовать в такой войне.

В-третьих, расчеты совокупной национальной мощи в обоих сценариях не отражают того влияния, которое оказало бы членство России в ЕС и НАТО на ключевые составляющие ее национальной мощи, такие как ВВП и численность населения. С одной стороны, российская экономика выиграла бы от того, что Россия стала частью общих рынков ЕС. С другой стороны, если бы Россия была в ЕС и НАТО, то она, вероятно, смогла бы продать лишь часть из тех передовых систем вооружения стоимостью в десятки миллиардов долларов, которые она продает Китаю. Более того, России, наверное, было бы труднее обойти Саудовскую Аравию и лишить ее звания крупнейшего экспортера нефти в Китай. И Россия также столкнулась бы с проблемой оттока рабочей силы в более богатые страны ЕС. Это лишь некоторые из многочисленных последствий членства России в ЕС и НАТО для уровня национальной мощи России, не говоря уже о том влиянии, которое оно оказало бы на мощь Запада.

В-четвертых, эти расчеты национальной мощи основаны на данных за 2016 год и нуждаются в пересмотре, возможно, с учетом того, что говорится в прогнозах ООН, Всемирного банка и других авторитетных организаций о влиянии, которое мог бы оказать переход России на сторону Китая или Запада на их соперничество в будущем.

В-пятых, как было сказано выше, мне пришлось исключить из расчетов несколько европейских стран-членов ОБСЕ из-за недостатка данных по некоторым ключевым показателям национальной мощи для большинства используемых методов. Из-за такого же недостатка данных мне пришлось заменить показатель количества триадных патентов, рассчитанный ОЭСР, количеством патентов, зарегистрированных резидентами, рассчитанным Всемирным банком по индексу EINP, что, по моему мнению, привело к резкому увеличению показателя технологической мощи Китая.

В-шестых, хотя индекс EINP, основанный на Формуле Клайна, учитывает теоретическую способность правительств использовать имеющуюся в их распоряжении национальную мощь, в нем он не полностью учтены такие ключевые переменные этой формулы, как «национальная воля» и «стратегическая цель».

И последнее, но не менее важное: в дополнение к двум расчетам по формуле Клайна в этом исследовании было бы полезно измерить степень сплоченности рядов, возможно, с помощью социологических опросов. Ведь способность коллективного Запада использовать свою мощь зависит от его политической сплоченности, а этого, ему, похоже, не хватает даже в отсутствие России, которая, вероятно, гораздо менее охотно противостояла бы Китаю, чем, скажем, США, если бы реализовался сценарий 2.

Симон Сараджян — директор-основатель проекта «Россия имеет значение» (Russia Matters) в Белферовском центре науки и международных отношений Школы госуправления имени Дж. Ф. Кеннеди при Гарвардском университете.