Все, что я ребенком знала о Берлине, — сглаженное представление о победе над фашистами, которую символизировало развевающееся над Рейхстагом знамя СССР. Мое поколение родилось на последнем вдохе СССР, идеология была еще сильна. Победа в Великой Отечественной войне, триумф взятия немецкой столицы были нашей гордостью.

«Маша, мы дошли до Берлина!» — год за годом на майские праздники из громкоговорителя в нашем небольшом городе доносился серьезный голос диктора, который зачитывал отрывки из писем советских солдат. Все наши представления об этом «Берлине» вписывались в ту знаменитую черно-белую фотографию солдата со знаменем. Помимо этого — только несколько темных улиц из советских фильмов и неприятные персонажи, которые нас пытали, с ужасным акцентом изображая немецкую речь.

Все это кулисы

Сведенный к бледному, идеологически устаревшему символу Берлин, очевидно, был лишен особенностей и собственной городской драматургии. Поверженному Берлину хроника войны придала парадигму абсолютного зла: сожжение книг, речи Гитлера, факелы у Бранденбургских ворот — все это так поглотило нас, что мы могли понимать Берлин только в негативном ключе.

Когда же Берлин появился в новостях в образе современного города, это выглядело как своего рода театральные кулисы. Вероятно, связано это было с тем, что неповторимая европейская архитектура была абсолютно непривычна для нас. Сахалин, где я родилась, известен в Германии только благодаря Чехову. Он написал книгу о нашем богом забытом острове. Скончался писатель в Баденвайлере под Берлином. Да, под Берлином. Даже Москва ближе к Берлину, чем к моему родному городу. Наш город был застроен ужасными хрущевками, как и весь Дальний Восток от Якутии до Японии. Берлин же выглядел слишком кинематографично.

Реальный город из фильма

Образ Берлина нашего детства связан главным образом с фильмом «Семнадцать мгновений весны» Татьяны Лиозновой. Многосерийный фильм о разведчике Штирлице, действие которого разворачивается в мае 1945 года, напоминает нам всем о Берлине, хотя большая часть съемок проходила в Риге, Ленинграде и Москве. И все же он познакомил нас с районом Панков, мы увидели дом Штирлица на улице Хайнрих Манн-штрассе, вход в клинику Шаритэ со стороны улицы Шуманн-штрассе, станцию метро Меркишес Музеум и мост через Шпрее.

Этот кинематографичный город был реальным. Там жили люди, транспортное движение казалось организованным, улицы сходились и расходились, реки по своим законам текли из одной точки в другую. Но мы видели только схему, по которой нельзя было понять, где Берлин переходил в Ригу, Ленинград или куда-то еще. Это был «Берлин» моего поколения, родившегося в перестройку и росшего в последние годы СССР. Поколения до интернета и Google Maps. Мы были последними советскими детьми, мы листали атлас, смотрели черно-белые фильмы и верили в лозунги. Мы не спрашивали, что скрывается за мостом, на котором стоит наш национальный герой Штирлиц и, одетый в форму злодея, борется за добро.

Ирина Расторгуева — художник-концептуалист с острова Сахалин, живет в Берлине и планирует здесь остаться.